Но эти статьи немножко обманывали, обманывали потому, что Розанов наделе
н необыкновенным талантом слова, мысли и так далее. Он сам много обманыва
лся и когда пошел принципиальный вопрос уже о семье, то… Это знаменитая «
Христова любовь», он ее не понимал, он понимал «око за око, зуб за зуб». Это к
онтрафорсты, которые держат одно другое, это определенная справедливос
ть. А «любовь к врагам» Ц это для него была непонятная вещь, таинственная.

Чем ценен Розанов Ц тем, что он никогда нигде не фальшивил, если он не пон
имал, он и говорил, что не понимал. И это непонимание нам дороже, чем любое п
онимание, здесь осуществлялось какое-то богословие в одном человеке, то
есть он нес промысел. И когда позднее он писал книги типа «Опавших листье
в», «Уединенного», «Мимолетного», то это субъективная литература, где Ро
занов высказывал именно эти недоумения его духовной, религиозной жизни.
И эти недоумения он искал и иллюстрировал на самом близком человеке Ц Р
озанове, другого он не понимал, он мог догадываться, может, прочитать книж
ки чужие, мог пересказать, но это ему было меньше надо, он расковыривал то,
что творилось в его душе. И для читателя «Опавших листьев» особенно важн
о наблюдать это духовное движение человека, который смотрится в себя: «Я
и Розанов». Помните, как у Борхеса: «Я и Борхес». А у Розанова Ц это еще коло
ссальнее. Буквально потому, что «Опавшие листья» Ц это жизнь души Розан
ова, подобно потоку сознания Джойса. Розанов как раз тоже такой поток, тол
ько жизни души, и этим он уникален во всей мировой литературе.
Невозможно найти ничего подобного, потому что это необыкновенно искрен
не. Искренность эта соответствует тому состоянию души, ума и головы, кото
рое этот человек по имени Розанов несет. Он говорил: я, Розанов, паспортный
человек, абсолютно мне не интересен, а Розанов тот самый, внутренний… И по
скольку он имел натуру как бы не самосознающую, а растущую и движущуюся, н
е знал, что завтра с ним случится, то и не смотрел на себя спереди, а смотрел
как бы вперед этими глазами и выискивал что и как.
В книге «Около церковных стен» есть как бы литературные приемы, но на сам
ом деле Ц это именно розановские приемы не как писателя, а как человека. Н
апример, он приводит письмо некоего штундиста как полемический материа
л к своим каким-то темам и говорит: «Смотрите, что он, дурак, пишет». На след
ующей странице он пишет: «А, пожалуй, он здесь не такой уж и дурак…» А через
страницу он пишет: «А, пожалуй, себя надо дураком назвать». И так далее.
Вот такая непосредственность Розанова особенно люба.
Розанов задавал вопросы христианскому откровению как не понимающий, ка
к слепой в христианстве. Но ставил их, не стараясь скандализировать чита
теля, поскольку человек он был не буйный, да в то время полно и открыто эти
вопросы ставить было нельзя. И даже в «Апокалипсисе нашего времени», зна
менитой его книге, посмотрите, какой тон Ц именно вопрошание. Вот основн
ой тон этого антихристианства: почему такое зло на земле? Объясни, расска
жи, не понимаю ничего…
После консервативного периода переход на тему семьи, тему пола, открыл е
му античный мир, мир начальных дней, вообще его особенно влекло к золотом
у сну человечества. Этому он отдал себя полностью, потому что если консер
ватизм был заданной темой, то здесь это вышло уже естественно, с темой пол
а пошел свободный полет розановского философствования. То есть Розанов
начал философствовать именно с темы пола, это была его определенная мето
дология, которая дала ему уже новый взгляд на любые культурные, литерату
рные и прочие исторические темы.
И поэтому если издавать Розанова по какой-то одной теме, получается не оч
ень хорошо. Однажды «Искусство» предложило мне сделать по поводу живопи
си чисто школьную подборку из Розанова, но я сказал Ц нельзя 90-е годы и 10-ые
в одну рубрику ставить. Это совершенно противоположные будут позиции. И
действительно, есть у него статья «Декаденты», где он вообще говорит об э
том явлении как христианский ригорист, а уже к 10-ому году он писал бы по-др
угому, совершенно с новых своих позиций. Это был именно второй кризис, и он
его назвал «светопреставление».
Светопреставление случилось, когда он обратился к миру античной древно
сти, к миру египетской древности и к миру ветхозаветной древности. Это ка
к бы составные части его светопреставления, которые как раз говорили о р
елигии рождающегося мира. Они дали ему весь запал, весь его задор, который
он нес до конца своей жизни.
Надо еще сказать, что где-то в 1903 году ему написал Флоренский. Правда, тогда
переписка не задалась. Розанов опять просил: напишите по поводу семьи и н
езаконнорожденных ребят в печати, и переписка оборвалась. Но она продолж
илась где-то в 1908 году и тянулась до конца жизни. Флоренский назвал себя ег
о учеником, всегда был в этой переписке необыкновенно внимательным, пото
му что в Розанове он видел некоторый такой мир, который он нигде не мог уви
деть. Потому что везде был мир образованный, а здесь был мир рожденный, рож
денный и страшно оригинальный. Не говоря о том, что, конечно, Розанов гениа
лен вообще, и сам Флоренский называл его гениальным с детства.
И в целом можно заметить, что никто из деятелей начала века не получал в св
ой адрес определения «гений», как Розанов. О гениальности говорили все: и
Бердяев, и Мережковский. Бердяев говорил о Розанове как о величайшем сти
листе. Мережковский говорил Ц это величайший пониматель, религиозный м
ыслитель. И Флоренский тоже его так определил: я, говорит, видел в жизни тр
ех гениев Ц Розанова, Андрея Белого и Вячеслава Иванова. То есть, Флоренс
кий как бы не чурался Розановского так называемого «антихристианства»,
не чурался, потому что видел, что здесь мир несет такой багаж, такое содерж
ание, которое ведомо только с неба, а не с человеческого определения. И тол
ько под конец жизни именно во время издания «Апокалипсиса нашего времен
и», отец Павел был уже несколько строже по отношению к Розанову, но это осо
бый разговор.
Поэтому, скорее всего, розановское антихристианство было направлено в о
тношении исторического христианства, потому что Розанов был необыкнов
енно впечатлительный человек, и его часто вели люди, а не идеи. И даже он са
м признавался: «Меня люди могут вести и в революцию и еще куда». Поэтому де
йствительно неладное состояние и в русской церкви, и в христианстве в це
лом и его собственное положение заставляли его ставить такие вопросы, ка
к, например, в «Темном Лике». «Темный Лик», кстати, это название Христа. «Ли
к» надо писать с большой буквы, хотя пишут иногда с маленькой Ц «Темный Л
ик» имеется в виду Лик Господа Бога. Но вопросы Розанов ставил философич
еские. Поразительно то, что у Розанова определение вещей всегда философс
кое. Допустим, «Иисус сладчайший и горький мир». Такие двойные дуалистич
еские расклады Ц это чисто философический, логический подход. Поэтому о
н был очень ярким, с одной стороны, а с другой стороны, неверным, и многие пр
облемы просто пропадали, не решались, не решались при помощи этого тупог
о орудия.
И таким образом он дошел до 17-го года, когда уже пропала цензура, и он перее
хал в Сергиев Посад, и стал писать «Листки» и журнальчик «Апокалипсис на
шего времени», который должен был издаваться раз в две недели, а потом раз
в месяц. И выпустил десять сборников, но так и не были изданы 50-60 выпусков. Се
йчас они вышли отдельной книгой, здесь нужно разбираться и разбираться.
Здесь вопросов очень много.
А.Г. А тот третий кризис, о котором вы говорили?
В.С. И вот он подошел к революции с этим багажом, который он выне
с из 96-97-98-го годов. С этим багажом он и шел Ц шел с разными колебаниями. В «Уе
диненном» он пишет: «Иду в церковь, идут, действительно, все лучшие люди Ц
священники, все люди в церкви, а я один…» Мало того, его жена, православная,
она вышла из священнического рода из города Ельца, и по матери она даже ро
дственница знаменитого Иннокентия Херсонского, крупного богослова. Он
а его все время пеняла, что он буйствует. А Розанов необыкновенно ее любил
и в «Опавших листьях» прославил ее: как женщину, и как мать, и как жену. И Роз
анов мучился, и однажды посетил его Бог, Бог в виде страха Ц что я делаю?
И особенно, когда в 1910 году жену ударил паралич, он принял эту вину на себя, к
ак свой грех, и сказал: «Иду в церковь, иду в церковь, иду». Но, однако, от нату
ры он не мог так быстро отказаться. И где-то в 1917 году, в сентябре месяце он р
ешается переехать в Сергиев Посад, потому что Петроград был голодный и х
олодный, а у него было четыре дочери, и все 18-летние, молодые все, и он очень т
репетно относился к семье, и он переехал. Он думал не только о Сергиевом По
саде, он писал Устинскому в Великий Новгород, писал в Полтаву и в другие го
рода, но выбрал Сергиев Посад. Надвигался голод, а Розанов все-таки не был
бойцом жизни, он боялся голода, потому что он пережил в детстве полную нищ
ету. И в 90-х годах, когда он переехал из провинции в Петроград, он тоже переж
ивал почти полную нищету. Девочка у него, Наденька, семимесячная, от менин
гита скончалась, он буквально трепетал от несчастий. Поэтому он переехал
с надеждой как-то спасти семью и самому спастись, было у него как-то предч
увствие гибели. Гибели от голода, и, собственно, он и умер от голода Ц от ка
тастрофы России и от голода.
Он снял в Сергиевом Посаде дом. Дом, кстати, до сих пор целый, в нем есть мемо
риал, и ежегодно 5 февраля отмечается день памяти Розанова. Последние лет
10 приезжает на могилу группа интеллигентов, обычно из Фонда культуры. Вск
орости, через год, в 18-м году, осенью, он уже погибал от недоедания. 24 ноября е
го разбил инсульт, он лег на одр болезни и больше не поднимался. Возле него
были две дочери, Надя и Таня. И за две недели до смерти с ним происходит пер
еворот.
Переворот этот был необыкновенный, потому что всем известно, как он из Се
ргиева Посада взывал к читателю: «Помоги, читатель, своему писателю». Сме
танки любил покушать, это всем известно…
И вдруг он говорит Наде: «Господи, Надя, мы нищие, нищие, с нами только Бог, и
как хорошо, что мы нищие». Потом говорит: «Что-то со мной творится неладно
е, что-то мне все удвояется, учетверяется. Я вокруг вижу кресты, позови отц
а Павла, пускай объяснит. Почитай мне „Двойника“ Достоевского, как объяс
нить это, я не понимаю». И Надя Ц 18-летняя девочка Ц но она так необыкнове
нно проникновенно пишет об этом, передает слова буквально. И он стал прои
зносить 13 января Ц она замечает даже это Ц «Христос Воскресе». «Мамочка,
Ц он жену так называл, Ц мамочка, обнимемся, и пойдем, будем жить простой
православной жизнью».
Он стал писать письма, прощальные письма всем своим знакомым Ц Мережков
скому, литераторам, друзьям, и у всех просил прощения. К нему многие приход
или Ц отец Павел, Дурылин Сергей Николаевич, Алсуфьева, Алсуфьев, и у всех
он просил прощения, притом плакал и просил прощения. И говорил Дурылину, в
частности, о каком-то грехе своем. То есть, что-то у него творилось. Что тво
рилось? Очень сложно сказать, других источников, кроме Надиного дневника
, нет и, скорее всего, они и не обнаружатся. А там есть прямые записи, когда о
на вечером записывала сказанное им днем, и есть воспоминательные.
А.Г. Вопрос, на который я думаю, вы сможете ответить: были ли у Вас
илия Васильевича попытки взяться за беллетристику в чистом виде?
В.С. Нет, никогда. У него были очерки, но прозы не было. Он писал в ю
ности стихи, написал, к примеру, поэму «Ева». Это, кажется, в университете в
81-м году. Собственно, его проза Ц это «Опавшие листья» Ц это его новая ли
тература. И это настоящая литература 20-го века, от нее идут абсурдисты, к пр
имеру, Ц Хармс, Введенский, целый ряд. От него больше идет, чем от символис
тов. Он дал совершенно новый тип литературы. Родилась она совершенно неч
аянно…



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30