– Мне «венткастер», – сказал Дункан, а Дженни сморщила носик и сказала, что попробует «кросс марстон».
По дороге от стойки, держа в каждой руке по пинте пива и балансируя между большими пальцами полпинтой лимонадного шанди, Пол размышлял над своим решением. В конце концов чудесно было бы хоть с кем-нибудь поделиться, ведь он целый месяц пытался справиться с этим один. И может, есть маленькая вероятность, что они над ним посмеются, обзовут недотепой и взаправду объяснят (ведь они же взрослые, Большие Люди, которые Знают Мир, и смогут предложить чудовищно очевидное объяснение, известное всем во вселенной, кроме него). В крайнем случае они скажут, что он с дуба рухнул и все себе навоображал, – он на собственной шкуре испытал, что Дункан и Дженни, когда захотят бывают весьма убедительны. Хорошо бы поверить, что это все его воображение!
Да, но почему-то он промолчал.
– Вот это «венткастер», – только сказал он, раздавая кружки. – Как насчет пульки?
Они два часа играли в преферанс, Дункан выиграл один заход, а Дженни все остальные. И даже несмотря на то, что Дженни не смогла удержаться и не сказать, что Пол, по всей видимости, влюблен, ведь только тот, у кого мозги съехали от любовного вздора, может объявлять тройку при такой груде дерьма, и несмотря на то, что Дункан и Дженни то и дело в критические моменты отвлекались, чтобы потереться носами и поцеловать друг друга в бровь или в глаз, так чудесно было снова заниматься чем-то нормальным, например играть в карты в пабе со старым другом (или со старым другом и его повелительницей, что почти одно и то же). Три половинки и пинта лимонадного шанди тоже, конечно, сделали свое, хотя голос разума нашептывал, что завтра в семь утра об этом пункте вечерней программы он пожалеет. Более того, он не мог не заметить легкой перемены в друзьях, будто его статус немного, но вырос: из бедного смешного Пола, у которого до сих пор нет ни работы, ни девушки, он возвысился до младшего подмастерья в великом «Жизнь, Инк»; да, до них ему, как до звезды, но он теперь – член той же партии, «один из нас», а не бездомный беженец из детства.
Но.
Но пока они играли в карты и позже, когда объедались жирной треской в кляре на набережной Виктории, и еще позже, когда Пол, подавленный от переедания, трясся в ночном автобусе, ему пришло в голову, что он в чем-то ошибся, и после короткого, но убийственно честного самоанализа, он наконец сообразил, в чем именно.
В том, что он влюблен, нет никаких сомнений. И этот вывод только подтверждало странное, но слишком знакомое чувство, похожее на похмелье или на острый приступ тошноты в машине, которое он испытывал всякий раз, когда видел Софи. Потом он сравнил два мысленных образа: вечер, который он только что провел, и воображаемый вечер с Софи, состоящий сплошь из неловких пауз, минных полей и бездонных ледяных пещер. А потом задал себе ужасающий вопрос: «И что же ты в ней нашел?»
Такой вопрос ему никогда раньше даже в голову не приходил. Она девушка, у нее нет парня, она выдержала рядом с ним больше пяти минут и при этом не ушла и не дала ему по физиономии. Ему и этого достаточно, но важнее – оборотная сторона медали: она-то что могла в нем увидеть? "Да, но... – продолжал он допрашивать себя. – Да, но отложим пока это в долгий ящик. Ответь на вопрос: «Почему ты любишь эту девушку?»
Тут Пол задумался. И чем больше он копался в себе, тем больше убеждался, что ответ здесь может быть только один, старый и верный, как альпинистский крюк: потому что она есть. «Потому что я ей, возможно, нравлюсь. Потому что она еще пока не сказала, что ее от меня тошнит».
«Ответ неверен», – мысленно оборвал он себя. Ведь если его мечты сбудутся, если он выдернет пробку из бутылки с су-пер-пупер-гиперджинном, и исполнится его Единственное Желание, не будет никаких уютных, веселых, расслабленных вечеров в пабе за игрой в преферанс, и с потакательской ерундой про то, чтобы быть самим собой, тоже придется распроститься. Тут ему вдруг вспомнилось кое-что, сказанное Софи в вечер памяти господ Гилберта и Салливана на экзотической плазе Риальто: «Никто из нас не был сам собой, поэтому мы никогда не могли бы быть нами», – а тем временем из далекого далека, точно слабые рожки Раздола, призрак Граучо Маркса шептал свою знаменитую остроту про то, что не хочет быть членом клуба, куда открыт доступ таким, как он, личностям.
«Но», – утешил он самого себя.
Но все его домыслы – притянутая зауши ерунда. Какой, черт побери, смысл гадать, хочешь ли ты Истинного Счастья, когда получить его у тебя столько же шансов, сколько у Джеффри Арчера получить Букеровскую премию? А кроме того, если Истинное Счастье сводится к тому, чтобы играть в карты и пить шанди в пабе с двумя дегенератами, то рыба, выползшая на плавниках из праокеана, чтобы пройти долгим, трудным путем эволюции и в конце концов превратиться в него самого, скорее всего зря потратила время. Он задумался над поисками счастья; слишком уж они напоминают то, как беспрестанно тщетно преследует Элмер Фудд Багза Банни.
«Но (он отпер входную дверь, щелкнул выключателем и свет отразился в глазах от рукояти меча в камне) хотя бы это помогает мне взглянуть на всякую чушь со стороны». Ситуация в «Дж. В. Уэлс и Ко», возможно, на редкость странная, но все это семечки в сравнении с непостижимым безумием быть человеком. А вот если бы он попытался объяснить это паре старых друзей, они не рассмеялись бы ему в лицо, а заломили бы ему руки и сидели бы на нем, пока не прибудут с наручниками и смирительной рубахой санитары.
На следующее утро Пол проснулся с головной болью.
«Какая подлость!» – подумал он. Дункан и Дженни вливали в себя это пойло ведрами, но можно поставить ренту за будущий год, что у них сейчас нет ощущения, будто горцы Шотландии глушат динамитом форель в мутных озерцах у них за глазами, и изжога их не мучает, и живот не пучит. Он отпилил два куска от огрызка черствого батона и кое-как запихал их в тостер. Потом по привычке нашарил кнопку радио.
«Половина восьмого! – заорало радио. – С вами новости». Разум Пола инстинктивно их заглушил. Он не желал ничего знать про последний политический кризис, или про последнюю чудовищную мелкую войну, или про последнее зверское убийство. Возможно, это безответственность и черствость с его стороны, но ни то, ни другое, ни третье не его вина, и пусть его оставят в покое, а завтрак портят кому-нибудь еще. Он наскреб окаменелого масла на ломкий тост, а радио возбужденно болтало про дальнейший рост инфляции, эскалацию напряжения на Балканах, наводнение в Миннесоте и засуху в Сомали, про коррупцию, ложь, голод, войну, эпидемии и смерти, нашествия крыс в туннелях подлинней Бейкерлу, городских лисах, распространяющих чесотку по роскошным псарням в Суррее и двенадцатое зафиксированное за последнее время появление гоблинов в канализационных трубах под лондонским Сити.
Дорожное движение сегодня было в игривом настроении: по каким-то причинам пробки возникали совсем не там, где обычно, поэтому в Хаундсдитче он оказался без двадцати девять, на семнадцать минут раньше положенного. Он уже знал, что в контору лучше сейчас не идти, поэтому прохромал в какую-то забегаловку, где взял чашку чая и сел. Некто, сидевший за столиком до него, забыл солидную часть своей газеты, но – увы – только деловые страницы по бизнесу. Пол не потрудился их взять, однако поверх чашки его взгляд случайно упал на заголовок: «Открытие крупного месторождения бокситов в Австралии грозит нарушить равновесие на товарно-сырьевой бирже». Отставив чашку, он взял газету. По всей видимости, какой-то усердный работяга нашел огромные залежи бокситов в австралийской пустыне, а значит, скоро эти минералы станут почитай что дармовыми, и добывающие картели уже теряют несчетные миллиарды.
«Бокситы», – подумал он и, аккуратно вырвав страницу, сложил ее и сунул в карман пальто. Потом допил чай и отправился на работу. Голова немного прошла, но еще не совсем. В общем и целом, он чувствовал себя, как слизняк в солонке.
Секретарь на рецепции приветствовала Пола таким веселым щебетом, что у него заныли зубы. Пробормотав что-то в ответ, он потащился наверх. Пусто. Тут Пол вспомнил, что сегодня у него наряд на разгребание хранилища, а старый свитер он с собой не принес. Повесив пальто за дверью (никаких царапин), он спустился по лестнице, отчетливо ощущая каждую ступеньку.
– Привет, – окликнула Софи, когда он открыл дверь. Пола словно шлепнули по щеке влажной рыбиной. – Господи, ну и вид у тебя!
Он кивнул.
– Я не слишком хорошо себя чувствую, – признался он.
– Тебе следовало бы остаться в постели. Пол пожал плечами:
– Ну, я решил, что лучше прийти.
– Тебе видней. Тогда начинаем.
Одно можно сказать в пользу похмелья: если стрелка показателя странности на вашем рабочем месте рутинно зашкаливает, похмелье даже кстати, ведь у вас нет сил обращать внимания на то, что в иных обстоятельствах практически выжгло бы вам серые клеточки. Карты сокровищ, долговые расписки русской царской семьи, ящике чучелами дронтов, свидетельство о рождении Скарлет О'Хара; две расплющенные и деформированные серебряные пули в спичечном коробке; «Бэдекеровский путеводитель по Атлантиде» (семнадцатое издание, 1902 год). Партитура «Незаконченной симфонии» Шуберта с автографом композитора и словом «Das Ende», аккуратно выведенным в конце последней страницы. Тяжелая приземистая статуэтка птицы, покрытая тусклой черной краской, которая что-то ему напомнила, но он не смог выяснить, что именно. Пожизненная страховка «Норвичского Союза», выписанная на имя Влада Дракулы. Портсигар, набитый странной формы зубами, по крышке которого шла истерическая, со множеством восклицательных знаков надпись: «ОСТОРОЖНО! НЕ РОНЯТЬ!»; пять или шесть книг для кукольного домика с названиями типа «Как прожить лилипуту на два фунта в день». Небольшой зеленый кристалл, который, стоило Полу открыть конверт, засветился. Толстая связка любовных писем, перевязанных голубой ленточкой и подписанных Маргарет Роберте. Жетон на оставленный багаж на вокзале Северный-Центральный, Руритания. «Атлас дорог страны Оз, Бартоломью» (одна страница с желтой линией прямо посередине). Коричневый бумажный пакет с зеленой марлей для процеживания желе. Несколько контрактов на покупку и продажу душ; пухлый белый конверт, надписанный «Вскрыть в случае моей смерти: Э. А. Пресли» (невскрытый). Оксфордские и Кембриджские экзаменационные листы второго курса по эльфийскому языку и литературе за 1969-1985 годы. Очень старый барабан в поеденном червями морском сундуке, помеченном Ф. Дрейк, Плимут, а в нем – гроссбухи с протоколами заседаний и ежегодными отчетами Винчестерского Круглого Стола. Полдюжины невероятно безобразных портретов голливудских кинозвезд. «Призывание единорога ради удовольствия и выгоды» Дж. Р. Хартли. Гигантская коллекция квитанций на ставки, принятые на скачках, устраиваемых в 2109 году... Полу все было как с гуся вода...
– Будь я проклят, – сказал он вдруг. Софи подняла голову.
– Что?
– Подойди сюда.
Он откинул крышку длинного деревянного ящика, чтобы было лучше видно содержимое. Минуту-другую оба изучали его в молчании.
– Да, почти такой же, как мой, – сказала наконец Софи. – Только у моего проволочная обмотка на рукояти тускло-серая.
Пол опустился на колени, чтобы рассмотреть получше.
– А у моего точно такого же цвета. Как медная проволока, чтобы картины вешать. Кажется, на моем... Как называется вот та круглая штука на конце?
– Навершие.
– Навершие у моего, кажется, чуточку меньше, но ручаться не стану. А так я бы сказал, что они практически идентичны. Вот только, – добавил он, – не хватает гранитной глыбы на острие. – Пол встал, все еще не сводя глаз с меча в футляре. – Загляни в старую опись, – попросил он. – Номер 776/J.
Софи с минуту листала книжицу. – Тут просто сказано «Виндзор».
– М-да, – протянул Пол. Закрыв крышку, он снова задвинул ящик в дальний угол и обнаружил, что совсем забыл про головную боль, но как только ее отсутствие заметили, она вернулась.
– Без пяти час, – объявила Софи.
– А, верно. – Настало еще одно Мгновение. – Как насчет...
– Мне пора бежать, – сказала Софи. – Нужно встретиться с мамой, мы вместе идем на ленч.
– Понятно, – протянул Пол. – Тогда до скорого.
Как выяснилось, он даже не слишком расстроился, учитывая головную боль, измученные внутренности и все остальное, – более всего на свете ему сейчас не хотелось бы смотреть на еду, а пытаться при этом вести впечатляющую, легкую, искрометную беседу явно выше его возможностей. Если уж на то пошло, у него вообще не было сил двинуться с места. В хранилище было приятно прохладно и тихо, а мысль о том, чтобы тащиться вверх по лестнице, приводила в ужас. Сев на сундук, он оперся спиной о полки и закрыл глаза.
Когда Пол проснулся, часы показывали двадцать минут второго. Чувствовал он себя значительно лучше. Гномы перестали что-то бурить у него в затылке, глаза уже не так болели. Желудок все еще напоминал автомобильный аккумулятор, но с этим как-то можно было смириться, если, конечно, ничего в него не класть. Встав, Пол огляделся. Не так уж и плохо они поработали, сообразил он вдруг: еще полтора-два дня, и они закончат. Тут ему пришло в голову, что за неимением лучшего он может поднажать и сам сделать что-нибудь. Хотя он и не мог бы сказать почему, но у него было такое ощущение, что Софи это одобрит.
В первом же ящике, который он открыл, лежало нечто, что Пол сперва принял за наволочку, вот только сшита она была из какой-то тонкой резины или пластика, непонятно из чего, но явно не из ткани. На ящике не было ни номера, ни какой-либо другой пометки, поэтому он расстелил находку на полу, но лучше не стало. Она была четырехугольной, сверху нарисован приблизительный силуэт двери с филенками, петлями и небольшим кружком, обозначающим ручку. Пожав плечами, он свернул «наволочку» и положил на место, снабдив самоклеющейся бумажкой. В блокноте записал «резиновый мат», а потом, испытав прилив легкомыслия, стер запись ластиком на конце карандаша и вывел «Переносная дверь „Акме“».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46