Ваши люди и так ведут себя порой слишком агрессивно.
Луи пообещал, что отныне доступ к бочкам станет не таким свободным — к ним будут приставлены охранники. Затем он перешел к истинной цели своего прихода.
— Паж, которого вы мне посылали, Адам Безотцовщина, — мы с ним уже переговорили, и он ушел.
— Любимчик Рауле? Я его к вам не посылал!
— Но он беседовал со мной от вашего имени. Он сказал мне, что вы разыскиваете некоего Луи де Вивре, арманьякского предателя, который якобы затесался в наши ряды.
Иоанн Бесстрашный славился своими вспышками ярости, от которых страдали все его приближенные. Он побелел от гнева, в исступлении ударил кулаком по столу и, призвав стражников, проревел:
— Немедленно отыщите мне Адама Безотцовщину! Пусть его запрут и приставят к нему стражу.
Стражники удалились. Герцог повернулся к Луи.
— Я допрошу его! Если понадобится, буду пытать! Он мне все расскажет! Он мне признается, зачем выдумал эту историю!
— Так вы не разыскиваете Луи де Вивре?
— Конечно нет! Я знаю, что он сторонник Орлеанского дома и отнюдь не принадлежит к числу наших друзей, но мне решительно наплевать, где он и чем занимается!
Луи ничего более не оставалось, как испросить дозволения удалиться. Возвращаясь из дворца Артуа, он был взволнован, как никогда в жизни. Герцог, без сомнения, говорил искренне: с какой стати стал бы он ломать комедию? Стало быть, по следу Луи шел Адам Безотцовщина, и только он один.
Луи ровным счетом ничего не мог понять.
Откуда этот семнадцатилетний мальчишка мог узнать, что его сводный брат не ездил в Блуа? Как он выведал, что дом на площади принадлежит семейству Вивре, между тем как последним из живших здесь Вивре был их отец и происходило это более пятидесяти лет назад?
Продолжая задавать себе все эти вопросы, Луи де Вивре внезапно испытал чувство, для него новое. Это был страх. Конечно, прежде ему приходилось бояться, но за других: за свою жену, за сына, за Людовика Орлеанского. Впервые в жизни он испугался за себя самого. У него пересохло в горле, он почувствовал спазмы в желудке, ноги его задрожали. Он вынужден был признать: в этом подростке таится нечто дьявольское!
Стражники герцога Бургундского обыскали дворец Артуа, и даже весь Париж. К вечеру они вернулись не солоно хлебавши. Нельзя сказать, что Иоанн Бесстрашный слишком уж огорчился неудачей. Голова у него была занята другими проблемами. Он распорядился, чтобы Адама Безотцовщину схватили, если удастся его отыскать, вот и все.
Между тем Адам Безотцовщина счел благоразумным не появляться более во дворце Артуа. Он догадывался, что его появление у квартального в роли посланника герцога в скором времени станет известно последнему, если этого уже не произошло. Поэтому он прямиком направился в «Смеющихся сорок».
Это был гнусный притон, провонявший жиром и уксусом. Хозяин, настоящий великан, поинтересовался у подростка, чего это тот домогается. Стоило Адаму ответить, что он пришел от мэтра Фюзориса, как плутоватая физиономия хозяина мгновенно выразила самое непритворное почтение.
— Я к вашим услугам. Я могу предоставить постоянную стражу, двоих человек, но если вы желаете чего-нибудь другого, то найду и больше.
— Сколько?
— Дюжину. А если вы дадите мне немного времени, наберу еще больше.
Хозяин отвел Адама в его комнату. Она была довольно грязной, но Адама это мало беспокоило. Главным было то, что в нее можно было войти лишь через другую комнату, гораздо меньшую, что-то вроде прихожей. Тотчас появились два оборванца откровенно бандитского вида. Хозяин представил их Адаму.
— Они будут торчать у ваших дверей днем и ночью, и сопровождать вас, куда бы вы ни пошли. Не обращайте внимания на их внешний вид, это не попрошайки какие-нибудь, а солдаты. Они прекрасно знают свое дело.
Адам Безотцовщина молча склонил голову, и вся компания удалилась. Оставшись один, он облегченно вздохнул. Он добился успеха за один-единственный день! Разумеется, он мог бы немедленно погубить Луи де Вивре и тем самым выполнить задачу. Но для этого следовало просить помощи, а самой действенной была бы помощь Иоанна Бесстрашного.
Однако Адам решил ничего не предпринимать. После всего, что произошло, он слишком опасался встретиться с герцогом лицом к лицу. Да и, кроме того, он хотел сам, один, разоблачить Луи де Вивре. Разве он чем-нибудь рисковал, выжидая? Пленник собственной личины, сбежать квартальный не мог. Торопиться не стоит. Адам вполне мог подождать, зато уж потом он позабавится вволю!
***
Первое крупное народное волнение оказалось ему весьма кстати. В понедельник 13 февраля руководство Парижского университета, испросившее аудиенции короля, было принято во дворце Сент-Поль и почти в полном составе предстало перед сувереном и королевским двором.
Эсташ де Павили, доктор теологии, избранный, чтобы говорить от имени всех, произнес пафосную обвинительную речь, которая была направлена против политики короля. Он требовал решительных реформ. Когда он закончил, герцог Бургундский бурно зааплодировал первым.
Он не только открыто проявил свои чувства, но и потребовал у толпы поддержать его. По призыву своих квартальных народ впервые вышел на улицы. Это не было восстанием, а больше походило на шумную ярмарку с гуляньем. Возбужденные дети водили хороводы вокруг дворца Сент-Поль. Раздавались крики: «Да здравствует реформа! Да здравствует герцог Бургундский!»
Компания старшины квартала собора Парижской Богоматери скромностью не отличалась. Если другие группы — например, мясники с тяжелыми топорами на плечах — выделялись своей организованностью, то комедианты, нищие и проститутки пели, орали и плясали кто во что горазд.
Луи в своей неизменной маске как раз пытался установить среди своих подопечных хоть какое-то подобие дисциплины, когда случилось непредвиденное. Позади него раздался звонкий голос:
— Сир де Вивре! Сир де Вивре!
Адам не ошибся. С тех пор, как Луи сделался квартальным, он, чтобы иметь возможность управлять всем этим сбродом, оказался вынужден вновь обрести свои природные качества: властность, спокойствие, хладнокровие.
Нет, Луи не обернулся на зов, он даже не вздрогнул. Но испытание на этом не кончилось. Сира де Вивре призывал не единственный голос — голосов было несколько, они звучали со всех сторон, раз за разом повторяя его имя.
На сей раз он обернулся. В конце концов, о роде Вивре ему должно быть известно, ведь Адам говорил об этих сеньорах при первой их встрече. Значит, нет ничего удивительного в том, что старшина отреагировал на знакомое имя…
В толпе он увидел десяток незнакомых лиц, которые вопили, уставившись прямо на него:
— Сир де Вивре! Сир де Вивре!
Луи почувствовал, как под маской по его лицу заструился пот. Не оставалось никаких сомнений в том, кто именно руководил этой хорошо организованной атакой. Только теперь Луи понял, как силен и могуществен этот человек! Какая организация ему подвластна, какими источниками обладает он, если сумел привлечь к себе на службу столько людей?
Однако худшее ожидало впереди. Секунду спустя появилось лицо, которое Луи так страшился увидеть. Адам Безотцовщина вынырнул из толпы прямо перед ним и, глядя на птичий клюв маски, прокричал:
— Сир де Вивре! Сир де Вивре!
Луи сделал угрожающий жест — но перед ним уже никого не было. Он почувствовал, что ноги отказываются его держать. Луи только что переступил еще одну границу на пути к страху. Адам Безотцовщина явно имел доказательства. Он в точности знал, кем является Луи на самом деле, и только что напрямую сообщил ему об этом. Но почему же тогда он не выдал его? Почему решил с ним поиграть?
Луи де Вивре чувствовал себя быком, которого одолевают слепни: мощное животное неизменно оказывается бессильным перед слабым, но неуловимым противником. До сих пор все обстояло наоборот. Именно он крутился вокруг своих жертв и при возможности покусывал их. Теперь ситуация изменилась: за Луи была сила, за его противником — хитрость.
Этим вечером, 13 февраля 1413 года, Луи де Вивре вернулся домой, полный зловещих предчувствий; а кругом разносились песни и радостные крики его людей…
***
24 февраля король уступил требованиям университета и города Парижа, которые поддерживались толпами горожан. Он отправил в отставку своих советников, неугодных народу, и на их место назначил самых рьяных сторонников герцога Бургундского — королю в точности указали угодных.
В довершение всего была создана особая комиссия. В нее вошли двенадцать членов, представляющие все корпорации города. В задачу данной комиссии входило следить за смещениями и разжалованиями. Делегат от университета, отличавшийся своей резкостью и язвительностью, был назначен ее главой. Им оказался не кто иной, как Пьер Кошон, который в эти тревожные дни все больше утверждался в роли властителя дум бургундцев.
Однако в самом начале марта ситуация неожиданным образом осложнилась. Карла VI настиг очередной приступ, и согласно закону регентом оказался дофин Людовик, достигший к тому времени совершеннолетия. И вот этот молодой человек, неуклюжий и вялый, которого все презирали почти в открытую, решил показать свою власть.
Хотя дофин и являлся зятем герцога Бургундского — а быть может, именно по этой причине, — он резко восстал против него. С поспешностью, которую можно было назвать и необдуманной, и ребяческой, он одним росчерком пера отменил все решения, которые сторонникам герцога удалось в свое время вырвать у его отца.
Мало того, дофин отважился на неприкрытую провокацию. Вместо того чтобы вновь принять смещенного с поста канцлера Жана де Ниеля, человека умеренного и рассудительного, Людовик взял Жана де Вали, ярого сторонника арманьяков; а затем освободил от должности всех назначенных комиссией.
Столкновение между населением Парижа и королевским двором становилось неизбежным. Два месяца — март и апрель — прошли в лихорадочных, но тщетных попытках добиться хоть какого-нибудь соглашения. 27 апреля 1413 года Иоанн Бесстрашный велел квартальным собирать народ. Денизо де Шомон созвал жителей Сент-Женевьев, Симон Башка — обитателей Сент-Эсташ, квартала мясников; Пьер Сирас, предводитель плотников, кинул клич в Сент-Оноре, ну и, конечно же, не был забыт Болтун, старшина квартала собора Парижской Богоматери.
Народ требовал оружия. Обшарили всю ратушу, но там ничего не нашлось. Тогда решили назначить встречу назавтра. 28 апреля возбуждение достигло апогея, и все собрались в отеле Гиень, где в ту пору находился дофин.
Сады резиденции были полны народа. Вокруг Симона Башки толкались живодеры, кожевники, торговцы требухой; еще там были плотники, торговцы рыбой… Всех их можно было распознать по запаху, который они распространяли. А что уж говорить о подопечных Луи, всего этого нищего сброда, воняющего так, что находиться рядом было решительно невозможно!
Но среди представителей народа можно было углядеть и знатных особ: Пьера Кошона с его острой физиономией и необъятным животом, не побоявшегося оказаться в одной компании с бандитами и разбойниками, и, разумеется, Иоанна Бесстрашного.
В конце концов, дофину пришлось высунуться в окно. Его толстощекая физиономия была бледна. Увидев все эти кровожадные лица, он затрясся всем телом.
— Чего вы хотите, друзья мои? Что стало причиной вашего волнения? Говорите же! Я готов выслушать вас.
Ответом ему был единодушный возглас:
— Предатели! Нам нужны предатели!
Ничего не сказав, дофин скрылся в окне. Вместо него перед народом появился его новый канцлер Жан де Вали.
— Кто они, эти предатели?
Ему ответил хирург Жан де Труа, который держал большой хирургический нож для ампутаций. Он назвал полсотни имен, и первым среди них было имя дофина. Окно вновь захлопнулось.
Это послужило сигналом к началу настоящего мятежа. Ворота оказались снесены, и стражники убиты. Дофин спустился вниз. Он попытался сдержать толпу и остановить собственного тестя, герцога Бургундского, который находился во главе восставших.
Но все напрасно. Начались аресты. Были схвачены Жан де Вали, Жак де Ла Ривьер, Рено д'Аржен, Жиле и Мишле де Витри и многие другие… Супруга дофина, тоже выбежавшая на шум, бросилась в ноги к отцу, чтобы попытаться смягчить его сердце. Но она ничего не добилась. Тогда дофин протянул Иоанну Бесстрашному распятие и попросил его поклясться на кресте, что пленникам не будет причинено никакого вреда. Герцог согласился.
В своей птичьей маске Луи де Вивре, потрясенный, наблюдал за этим людским половодьем. Никогда еще прежде монархия не была в такой опасности. Он увидел, что какие-то люди, громко хохоча, хватают несчастных пажей и поварят, многим из которых не было и пятнадцати лет. Этих детей потащили по улицам, чтобы сбросить в Сену.
И тогда снова начался его собственный кошмар. За спиной Болтуна раздались голоса:
— Сир Дембридж! Сир Дембридж!
На этот раз он обернулся мгновенно. К чему теперь скрываться?.. Перед ним замелькали неизвестные лица, и эти люди выкрикивали имя, обращаясь прямо к нему. Это были не те, что кричали «Сир де Вивре!» в прошлый раз, тринадцатого февраля, Луи был в этом уверен! Значит, Адам Безотцовщина мог привлекать себе на службу столько людей, сколько пожелает? И откуда узнал он о существовании графа Дембриджа?
У Луи оказалось не слишком много времени для размышлений. Внезапно он почувствовал, как кто-то сильно толкнул его: неизвестный тип бросился прямо на него и попытался оторвать от птичьего костюма правую лапу. Луи удалось оттолкнуть нападавшего левой рукой. Квартальный старшина догадался закричать:
— Помогите! Это арманьяк!
Его обидчик вмиг оказался на земле. Его уже собирались убить, но Луи вмешался: ему хотелось разузнать правду. Человек дрожал с ног до головы. Это был жалкий нищий, который ничем не отличался от прочих попрошаек его квартала.
— Кто тебя послал?
— Я не знаю, как его зовут. Это молодой человек, светловолосый.
— Что он тебе сказал?
— Велел оторвать от костюма правую лапу, чтобы все увидели, что у вас нет руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93