— Не говори мне об этом!
— Ты был со своей невестой, а я смотрела на тебя из окна. Но ты не поднимал глаз на наше окно. Ты должен был уехать, а мне оставалось только принять твое решение. Я не просила у тебя даже слова прощания. Я просила у тебя лишь единственного взгляда. Один только взгляд, всего-навсего взгляд — и я бы не покончила с собой.
— Жилетта!
— После церемонии вы поднялись в дом и обнаружили меня. Ты закричал от ужаса. Но это из-за нее. Повешенная — не то зрелище, которое следует показывать невесте, особенно когда она знатна и красива!.. Ты закричал, Франсуа, но не заплакал. Одна слеза, единственная слеза, смыла бы твою вину.
— Умоляю!
Жилетта по-прежнему нежно улыбалась. Она обвила руками его шею, медленно кружась с ним в тумане.
— Потом ты вызвал патруль и ушел… Ты знаешь, как патруль обращается с самоубийцами? Меня привязали, обнаженную к доске и поволокли по парижским улицам. Женщины плевали на мое тело, мужчины выкрикивали непристойности, мальчишки пытались вырвать волосы…
— Не надо!
— Потом они бросили меня в поле вместе с другими самоубийцами. Мне повезло: это было в Берси, я вернулась домой. Но меня не похоронили. Днем меня приходили пожирать собаки, вечером — волки.
Продолжая танцевать с Жилеттой под звуки пленительной музыки, Франсуа зарыдал.
— Я — твоя вина, Франсуа! Твоя единственная настоящая вина…
— Я понял это, клянусь тебе!
— Понял — хорошо, но это только начало. Хочешь поцеловать меня?
— От всего сердца!
Франсуа приблизил губы к ее лицу, но золоченый поясок, плавающий в воздухе и повторяющий все их движения, вдруг застыл, встав между их губами.
— Мешает? Подожди, я уберу его.
Жилетта сняла поясок и подбросила в воздух. Какое-то время он парил, словно большая блестящая птица, а потом опустился на руку Франсуа. Но вес его оказался таким, что Франсуа вынужден был отпустить Жилетту и упасть на колени.
— Тяжелый, правда? Вина всегда тяжела, даже если она соткана всего лишь из нескольких золотых нитей.
Франсуа казалось, что он держит наковальню, которую ему положили на грудь в Бринье.
— Всей моей жизни не хватит, чтобы искупить ее.
— Хватит. Ибо, к счастью для тебя, жизнь твоя будет долгой.
Жилетта повернулась и пошла прочь, теряясь и расплываясь в розоватом тумане. Поясок тут же улетел, освободив Франсуа от непомерной тяжести. Какие-то мгновения он парил над молодой женщиной, а потом опустился ей на плечо и вновь обвился вокруг шеи. Музыка вдруг смолкла, и наступила полная темнота.
***
Все вокруг резко переменилось. Франсуа оказался в часовне Куссона, где провел у алтаря ночь перед посвящением в рыцари. Вошел его дядя Ангерран в доспехах, со щитом с изображением двух муравленых волков на серебряном поле.
Франсуа поднял глаза.
— Что я здесь делаю?
— Тебя будут торжественно посвящать в рыцари.
— Но меня уже посвятили!
— Ты должен быть посвящен снова. Именно теперь и начинается твоя настоящая битва.
Небольшая часовня Куссона вдруг стала огромной, как собор Парижской Богоматери в Париже. Теперь алтарь оказался далеко. Но, несмотря на расстояние, Франсуа четко различал три стоящие фигуры. Это были три рыцаря в доспехах, с опущенными забралами, держащие щиты с изображением герба Вивре, «раскроенного на пасти и песок». Кто были эти три подобия его самого? Кто были эти три призрака?
Ангерран положил ему руку на плечо.
— Идем.
Он поднялся, и дядя, по-прежнему держа руку у него на плече, подвел его к алтарю.
Он велел ему опуститься на колени перед рыцарем, стоявшим слева. Тот обнажил меч и поднял шлем.
— Я твой отец, Гильом де Вивре. Одетый в эти доспехи и с этим гербом, я был похоронен в аббатстве де Монтеней, возле Креси, после того как погиб славной смертью. Всю свою жизнь я нежно любил тебя и защищал. Я буду и впредь защищать тебя в испытаниях, которые тебе предстоят.
Он возложил меч на голову Франсуа.
— Иди и верь!
Затем Франсуа преклонил колени перед рыцарем, стоящим посередине. Забрало поднялось, обнажив рыжую шевелюру и зеленые глаза.
— Я ваша супруга, Ариетта де Вивре. Одетая в эти доспехи и с этим гербом, я сражалась вместо вас на турнире в Вестминстере. Я любила вас больше всего на свете. Всю жизнь мы поддерживали друг друга и защищали. Я буду и дальше защищать вас в испытаниях, которые вам предстоят.
Она возложила меч на голову Франсуа.
— Идите и верьте!
Франсуа преклонил колени перед последним рыцарем. Забрало поднялось: он узнал юное лицо и завитки светлых волос.
— Я сын ваш, Франсуа де Флёрен. Одетый в эти доспехи и с этим гербом, я был похоронен в монастыре Шалье. Я преклонялся перед вами и любил более, чем могут передать это слова. Всю свою жизнь вы защищали меня. Я хочу, в свою очередь, защищать вас в испытаниях, которые вам предстоят.
И он последним повторил жест своих предшественников.
— Идите и верьте!
Франсуа поднялся. Три рыцаря с красно-черными гербами исчезли, пропал и Ангерран.
Вернулся Жан. Он взял брата за руку и повел к дверям церкви.
***
Выйдя наружу, они оказались у моря. При отливе Франсуа узнал очертания береговой линии — это был берег Маргаритки. Он поискал глазами девушку, но ее нигде не было. Вдали он увидел русалочью могилу. Его охватило желание подойти и растянуться прямо на ней.
Несколько минут спустя, бросив взгляд на небо, Франсуа заметил, наконец, Маргаритку. Облако приняло форму ее тела, сохраняя очертания неизменными среди других облаков, постоянно изменяющихся.
Франсуа узнал детский, слегка шепелявый голосок:
— Я тоже помогу вам, рыцарь. Вы помните линии моря?
— Конечно.
— Там было их три, и вторая отделяла рай от ада. Вы только что переступили ее.
— Так я сейчас в аду?
— Да. И вы здесь встретите свою последнюю любовь.
— Я буду любить дьявольскую женщину?
— Да, рыцарь.
Тон Маргаритки, как и прежде, оставался жизнерадостным, даже когда ей доводилось сообщать дурные новости.
— Я помогу вам, но не сейчас. Именно я приду в ваш последний день, чтобы проводить вас от жизни к смерти. До скорой встречи!
Франсуа, вытянувшись на скале, улыбался.
— Мне осталось жить еще сорок шесть лет!
— Они пройдут быстро!
Франсуа позвал:
— Маргаритка!..
Но очертания облачка уже смазались. Тогда рядом вновь появился Жан.
— Ты знаешь, с какой стороны север?
— Море от нас — на юге, а север — в сторону берега.
— Именно так. Смотри!
Внезапно наступила ночь. Затем поднялось солнце. Но встало оно со стороны берега — на севере. Франсуа видел свет Севера! Затем этот свет оказался на западе, потом на юге и, наконец, на востоке. И день стал таким же ярким, как и прежде.
***
Берег и море исчезли… Жан и Франсуа вновь оказались в пустом зале трактира «Старая наука», они рядком сидели за столом. На столе лежал золотой ковчежец. Жан закрыл его дверцы.
Франсуа поднялся. В голове все вертелось. Он собирался было спросить у Жана, что произойдет дальше, но внезапно одна мысль пронзила его:
— А Туссен? Я не видел Туссена!
— Это правда.
— Разве такое возможно? Неужели он не любил меня?
— Вероятно, как раз напротив. Его не было среди мертвых, потому что он живет в тебе… Теперь нужно торопиться. Ведь там, в живом мире, пока ты спишь, время идет.
Жан встал со скамьи.
— Смотри и не бойся.
Жан стоял неподвижно. Он улыбался, неправдоподобно юный, но Франсуа вдруг увидел, как щеки и подбородок брата обросли бородой, а волосы на голове свалялись и повисли клочьями. Жан худел прямо на глазах: именно таким его и встретил Франсуа в хижине Ланноэ, в день свадьбы.
У него вырвался крик ужаса.
Жан повторил:
— Не бойся! Я твой брат.
Теперь он предстал перед Франсуа таким, каким был в дни римского плена. Вырванные под пыткой ногти отлетели, и руки оказались искалеченными, какими и оставались до конца. Жан вновь сделался аккуратно причесанным и безбородым. Всего лишь мгновение лицо его оставалось красивым и благородным лицом зрелого человека, но тут же покрылось потом: малярия! Руки и ноги истощали, а живот неимоверно вздулся. Это длилось довольно долго, затем лицо застыло, а на лбу проступило черное пятно: Жан умер.
К большому облегчению Франсуа, покойный тут же скрылся под белым покрывалом, прятавшим от глаз то, что происходило под ним. Но саван был плохого качества и довольно скоро расползся. Тогда Франсуа увидел быстро разлагающиеся останки: вылезли из орбит глаза, оголились ребра, живот провалился, обнажив кости таза.
К счастью, кошмар длился недолго. Вскоре Франсуа созерцал лишь чистый белый скелет с золотой буллой на груди. И скелет этот заговорил.
— Вот таким я и лежу в могиле. Как видишь, ничего неприятного, ни плоти, ни запаха. Пришло время тебе исполнить обещанное.
— Сделаю.
— Тогда просыпайся!
Внезапно Франсуа схватил лишенную плоти руку брата.
— Подожди… Но если я все это видел, значит, существует некое «потом». Я был прав!
— Твое видение ничего не доказывает. Возможно, то были просто образы в твоей голове, навеянные вином и белым порошком.
— Но возможно также, они были мне посланы оттуда.
Череп приблизился к его голове. На него уставились пустые орбиты.
— Быть может…
***
Франсуа проснулся. Он лежал, распростершись на могиле Жана. Он чувствовал омерзительный привкус во рту, и голова раскалывалась от боли. Но заниматься собой времени не было. В монастыре Валь-де-Бенедиксьон засветились огоньки: монахи со свечами в руках отправлялись к последней ночной службе.
Франсуа посмотрел на небо: появились первые розоватые проблески. Действовать нужно быстро! Сейчас он был один. Чтобы выполнить работу, у него оставалось время до конца мессы.
Он бросился в свою келью, взял кирку и, вернувшись к могиле брата, стал отодвигать плиту. Через какое-то время камень поддался. Франсуа отодвинул его и увидел гроб.
Это не был добротный гроб из прочных досок. Во дни чумы, когда умер Жан, никто не мог претендовать на приличный гроб, даже епископ. Не попасть в общую могилу уже было большой привилегией.
Доски поддались сразу, и при первых лучах рассвета взору Франсуа предстало тело брата. Оно было таким, каким привиделось во сне: чистый белый скелет с золотой буллой на груди. Франсуа склонился над ним. Пустые глазницы уставились на брата и, казалось, повторяли:
«Быть может…»
Франсуа взял в руку одну из костей. Звякнула золотая булла. Он спросил себя, что должен сделать с ней. Сохранить как память о брате? Какое-то мгновение он подумывал было так и поступить, но вдруг ему вспомнились слова брата: «Она ляжет со мною в гроб как доказательство того, что я выполнил свою миссию: отдал тебе перстень с волком».
Франсуа осторожно положил скелет на землю, снял буллу и вновь опустил ее в ящик, который тщательно закрыл: эта пустая булла в пустом гробу будет свидетельствовать о том, что некий человек прошел по земле и занял достойное место в великой цепи всех умерших людей. Затем он вновь аккуратно положил плиту на место. Если повезет, никто ничего не заметит.
В последний раз Франсуа вернулся в келью. Вновь надел свои доспехи, уложил кости в монашеское платье и увязал их в сверток, стянув его веревкой, служившей ему поясом. Затем взял книгу и спрятал ее под доспехами, так же как и мешочек с порошком.
В конюшне он подошел к своей лошади. Месса еще не закончилась, и монастырь был пуст. Прикрепив сверток к седлу, Франсуа навсегда покинул монастырь Валь-де-Бенедиксьон.
Он ехал вдоль берега Роны на север и всю дорогу слышал постукивание костей, завернутых в монашеское одеяние. После выпитого вина и порошка Франсуа чувствовал себя совершенно больным и разбитым, но так было даже к лучшему: недомогание мешало ему думать о другом, а он и не хотел ни о чем думать.
Он следовал вдоль берега Роны, как вдоль своей судьбы. Необходимо добраться до кладбища Невинно Убиенных Младенцев, а там видно будет.
Однако некоторые мысли все же пришли ему в голову, и он не смог помешать им. Его ждут испытания гораздо более тяжелые, чем те, что довелось ему пережить в своей рыцарской жизни. Как раз это обстоятельство не вызывало у него ни сомнений, ни удивления. Если что и интересовало его и — что скрывать? — страшило, так это предстоящая встреча с роковой дьявольской женщиной.
Занималась заря. По небу пробегали легкие облачка, предвещавшие ясный день. Трудно себе представить, но это было именно так: 25 июня 1392 года Франсуа де Вивре покидал рай и отправлялся в ад.
Глава 6
МАНСКИЙ ЛЕС
Во время добровольного изгнания Франсуа течение жизни во Франции и Англии шло параллельными путями. Передавшие на долгие годы власть своим дядьям Карл VI и Ричард II практически одновременно и в одном возрасте вступили на престол.
Король Франции сделал этот шаг первым. 3 ноября 1388 года он поблагодарил своих дядьев Иоанна, герцога Беррийского, и Филиппа Смелого, герцога Бургундского, и призвал к себе бывших советников своего отца, славившихся мудростью. Шесть месяцев спустя, 3 мая 1389 года, Ричард II собрал свой первый совет и объявил дядьям, герцогам Ланкастерскому, Йоркскому и Глостерскому, что в свои двадцать два года он считает для себя возможным приступить к правлению. Отныне оба короля могли посвятить свои дни тому, что являлось их общей задачей, — миру.
Начались переговоры, но они тут же натолкнулись на значительное препятствие: Кале. Французы хотели любой ценой заполучить свой город обратно, а англичане ни за что не хотели отдавать его. Единственным ощутимым результатом дискуссий стало продление перемирия до Дня святого Михаила 1393 года. Тем не менее, обе стороны были убеждены, что непременно придут к согласию.
Единственным явным противником мира был герцог Бретонский Иоанн IV. Заклятый враг французов, он проклинал примирительную политику Англии и призывал к возобновлению конфликта. При такой позиции, поскольку любые попытки примирения оказались обречены на провал, Карл VI вынужден был объявить ему войну. Против французской армии Бретань не имела никаких шансов, и последнее препятствие на пути к миру должно было быть устранено.
***
Франсуа въехал в Париж 15 июля через заставу Сен-Женевьев, называвшуюся также Папской, потому что именно через нее прибывали в столицу Франции посланцы из Авиньона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93