У него имелась еще одна слушательница, о которой он до поры до времени и не подозревал: из угла комнаты за ним наблюдала восхищенная Анна де Невиль.
Прошло несколько месяцев. 23 ноября 1407 года, День святого Клемента, стал поистине черным днем, когда исполнились все самые мрачные ожидания. Впервые после возвращения из столицы Валентина покинула свою комнату и отправилась в часовню. Она поразила всех белой, почти прозрачной кожей. Теперь стало очевидно, что герцогиня отмечена печатью не болезни, но самой смерти.
Там, в часовне, в присутствии придворных, одетых в черное, она прослушала подряд двенадцать месс за упокой души своего мужа, затем вернулась к себе и снова легла в постель.
Темнело. Близился час убийства Людовика, и Валентина больше не могла выносить одиночества. Она громко закричала, призывая к себе людей. Тотчас прибежали дети и многие придворные. Никто не мог сдержать слез. Время от времени она дрожащей рукой показывала куда-то в темноту, словно оттуда, из зловещего мрака, мог появиться убийца.
Шарль де Вивре, стоявший в глубине комнаты рядом с Изидором, не мог видеть этой сцены. Впервые он возблагодарил небеса за то, что они лишили его зрения.
***
Пять дней спустя, почти в годовщину своего преступления — и это, без сомнения, был хорошо просчитанный вызов, — в Париж возвратился Иоанн Бесстрашный.
Его дерзость нисколько не смутила парижан. Напротив, они высыпали на улицы приветствовать его. В этот прекрасный день, 28 ноября 1408 года, погода была великолепна, словно даже она встала на сторону бургундцев. Со всех сторон раздавались крики «С Рождеством!».
Чувствуя себя легко и непринужденно, Иоанн Бесстрашный сердечно отвечал на приветствия и, сопровождаемый радостными криками, добрался до дворца Сент-Поль, чтобы засвидетельствовать свое почтение королю. Карл, находясь во власти очередного кризиса, принять его не смог. Впрочем, герцог не настаивал и спокойно отправился в свой особняк Артуа.
Его приезд имел многочисленные последствия. Прежде всего, в самом Париже, где появление герцога Иоанна заставило действовать двух людей, ранее остававшихся в тени. Оба — правда, по разным причинам — ожидали его прибытия с большим нетерпением.
***
Среди вооруженных слуг, облаченных в ливрею герцога Бургундского, довольно видное место занимал Рауле д'Актонвиль, командовавший в свое время убийцами Людовика Орлеанского. Цвета Бургундского дома делали его неприкасаемым.
Бородатому верзиле с лицом развратника не слишком шло это легкомысленное имя — Рауле. Кроме того, у него были огромные руки — настоящие руки убийцы и громилы.
Он собирался уже было войти в особняк Артуа, когда некто остановил его. Это был мальчишка лет тринадцати с белокурыми вьющимися волосами и голубыми глазами. Он решительно обратился к нему:
— Я хочу войти вместе с вами! Я хочу примкнуть к партии бургундцев!
Рауле д'Актонвиль хотел было отогнать назойливого типа, но, когда он рассмотрел его поближе, толстые губы сами собой сложились в глумливую улыбку. Бургундец явно был любителем такого рода мальчиков. Рауле произнес, стараясь, чтобы голос его звучал по возможности любезно:
— Какой ты хорошенький, ну прямо красавчик! Нам не нужны здесь мальчики из церковного хора.
Мальчишка был оскорблен до глубины души:
— Это я — мальчик из церковного хора? Люди, у которых я живу, — он указал рукой на богатый дом, стоявший совсем неподалеку, на улице Золотого Льва, — они фанатичные сторонники орлеанцев. Если я убью их, вы по-прежнему будете считать меня мальчиком из церковного хора или примете к себе?
Рауле д'Актонвиль взглянул на него с нескрываемым изумлением.
— Как тебя зовут?
— Адам Безотцовщина.
— Ничего себе имечко!
— Какое уж есть… Вы мне не ответили: если я убью их, вы согласитесь взять меня к себе?
Убийца герцога некоторое время озадаченно молчал, а затем все-таки ответил:
— Люди герцога Орлеанского не заслуживают пощады. Действуй, а там посмотрим.
Лицо ребенка осветилось зловещей улыбкой.
— Они умрут еще до наступления утра!
И, развернувшись, побежал по направлению к дому, на который только что указал. Рауле д'Актонвиль недоуменно смотрел ему вслед.
Давно уже Адам Безотцовщина ждал этого момента…
Сразу по приезде в Париж Гильом Кретьен поселил мальчика у себя дома, неподалеку от особняка Артуа. У них с женой Мари имелась единственная дочь Ева, ровесница Адама, очаровательная белокурая девочка с нежным лицом.
Адам Безотцовщина с первого же дня люто возненавидел этот приветливый мирный дом. Само имя его приемного отца, которое означало «христианин», вызывало у него отвращение. Но ужаснее всего было то, что семья оправдывала это имя. Сам Гильом и все его домашние были людьми очень набожными. Они все вместе читали молитвы: утром по пробуждении, перед каждой трапезой и вечером, перед тем как лечь спать…
Однако мальчик обладал несомненным даром комедианта. Всегда послушный, разумный, он вел себя как ангелочек, и вскоре эти славные люди души не чаяли в этом ребенке.
В октябре 1407 года Ева покинула семейный очаг, чтобы отправиться в монастырь Биллет на улице Жасмен.
Адама удивил столь поспешный отъезд, но вскоре, когда однажды вечером он подслушал разговор родителей, ему стали известны причины такого решения.
Родив Еву, Мари узнала, что больше не сможет иметь детей. А ведь им нужен был сын, чтобы впоследствии он смог унаследовать весьма прибыльное дело торговли сукном. И Адам занял место этого сына. Впрочем, разве само его имя не было знаком, ниспосланным Господом? Адам женится на Еве, когда ему исполнится восемнадцать лет, и в один прекрасный день унаследует все их имущество. Поэтому не подобает, чтобы будущие супруги воспитывались под одной крышей, как брат и сестра. Вот почему Еве пришлось покинуть отчий дом.
Узнав о намерениях Кретьена, сын Маго не почувствовал никакой радости. Совсем наоборот. Самая мысль о том, что из него собираются сделать зажиточного торговца сукном, уважаемого человека, лишь усилила его ненависть к приемным родителям.
Но самым ужасным оказалось то, что некоторое время спустя рассказал ему Гильом Кретьен.
Гильом Кретьен был, прежде всего, человеком методичным и аккуратным. Он являл себя таковым во всем: в работе, в повседневной жизни и даже в политических пристрастиях. Само собой разумеется, он захотел передать свои взгляды тому, кто однажды станет его наследником. Неоднократно за столом он вел такого рода беседы:
— Во Франции существуют две партии. Партия Орлеанского дома — это партия порядка, ибо она защищает короля и страну против английской опасности. Партия бургундцев — партия хаоса, ибо ее сторонники заботятся лишь о своем собственном состоянии. После чудовищного убийства герцога Орлеанского ожидать можно всего. Если бургундцы окрепнут, Франция взорвется изнутри, а Англии только и останется, что подбирать осколки. Ты понимаешь, Адам?
Каждый раз Адам отзывался тоном послушного и разумного мальчика:
— Да, мессир!
И он не лгал, когда говорил так. О да, он все прекрасно понимал! Всей своей душой он желал, чтобы Франция погибла, как погибла его несчастная мать, чтобы она сгнила изнутри и распалась на куски! Это и будет его месть, его миссия. Он никогда не забывал последних слов Маго: «Истинное Зло — это хаос. Надо, чтобы ты потряс их мир, поменял местами, перемешал рай и ад».
Несмотря на всю его решимость выполнить завет матери, окажись Адам предоставлен самому себе, ему понадобилось бы какое-то время, чтобы отыскать возможность действовать. А теперь этот болван Гильом рассказал ему все сам, даже не дожидаясь расспросов с его стороны. Итак, бургундцы действуют на стороне хаоса! Стало быть, путь найден. Адам как можно быстрее должен вступить в ряды бургундцев.
И лучше всего начать с сильного удара: уничтожить этого несносного проповедника вместе со всем его слащавым семейством. А для этого у Адама Безотцовщины имелось смертельное оружие: покидая Шатонёф, он прихватил несколько пригоршней отравленной спорыньей ржи.
Расставшись с Рауле д'Актонвилем, Адам подобно смерчу ринулся в дом Гильома Кретьена. Он отыскал ядовитую рожь, которую заранее размолол в порошок и припрятал под кроватью, побежал на кухню и, пользуясь тем, что кухарка на какое-то время отвернулась, высыпал яд в кастрюлю с супом.
Когда пришло время садиться за стол, Адам пожаловался на внезапную головную боль и попросил позволения удалиться. Встревоженный вид Гильома, его сочувственные вопросы только усилили ненависть мальчика. О, как он радовался, думая о том, что вскоре станет свидетелем смерти Кретьена!
Оказавшись у себя в комнате, он бросился к постели, опустился на колени и с жаром стал произносить слова молитвы, которую втайне повторял каждый вечер перед тем, как лечь спать:
— Да изменит солнце свой извечный ход! Да последует за осенью лето, а за весной — зима…
Ближе к полуночи окрестности огласились страшными криками. Адам выскочил из спальни, столкнулся на лестнице с Гильомом Кретьеном, который весь почернел и с ужасом смотрел на свои отваливающиеся пальцы, бросился к входной двери и выбежал вон.
На шум стали сбегаться соседи. Все семейство Гильома и их слуги уже были на улице. Адам спрятался под портиком особняка Артуа и наблюдал за их жуткой агонией издалека. Это зрелище было ему знакомо. Он жалел лишь об одном: Еве удалось избежать страшного конца. Но теперь она осталась сиротой, а это тоже страшная судьба.
Из особняка Артуа начали выходить люди, и среди них — Рауле д'Актонвиль. Им было охота посмотреть, что такое происходит. Жертвы отравления спорыньей уже не шевелились. Они скорчились на земле, сгнившие изнутри. Рауле вернулся назад и только тогда увидел Адама. Мальчишка улыбался:
— Я же вам сказал: «До наступления утра!»
Во взгляде Актонвиля читались изумление, и даже ужас, которых он не мог скрыть. Придя в себя, он взял мальчика за руку.
— Пойдем…
Рауле вошел с Адамом в особняк Артуа и провел его в свою спальню. Адам ни секунды не колебался: он быстро разделся и скользнул под одеяло. Рауле д'Актонвиль в очередной раз не смог сдержать изумления, но, в конце концов, сделал то же самое и задул свечу.
На следующий день убийца отправился ходатайствовать перед Иоанном Бесстрашным о том, чтобы молодой человек был зачислен в пажи. Герцог согласился. Несколькими часами спустя Адам Безотцовщина уже прогуливался по улицам Парижа, одетый в ливрею Бургундского дома.
***
Другим человеком, с нетерпением ждавшим прибытия Иоанна Бесстрашного в Париж, был не кто иной, как Луи де Вивре.
Сообщив Валентине о своем намерении вновь ступить на шпионскую стезю и прокрасться в ряды бургундцев, он не переставал думать о том, как это осуществить. Имелось два необходимых условия. Прежде всего, действовать было необходимо в Париже, и только в Париже, потому что именно здесь находились король и его двор и именно от парижан зависело, как будут разворачиваться события. Затем следовало полностью преобразиться, чтобы не быть узнанным.
Довольно скоро Луи понял, что его преображение не должно стать только физическим. Главной отличительной чертой сира де Вивре было отсутствие правой руки. Но совершенно недостаточно было просто заменить ее искусственной, даже прекрасно выполненной. Точно было недостаточно перекрасить волосы, отрастить бороду, приделать искусственный горб или что-нибудь в этом роде. Даже со всем этим его могли бы узнать.
Чтобы достичь успеха, ему нужно было добиться преображения иного рода. Измениться до неузнаваемости должна была сама его личность. Именно тогда он задал себе совсем простой на первый взгляд вопрос: кто же он такой?
Луи попытался посмотреть на себя со стороны. Самой характерной его чертой была немногословность. Разве не получил он прозвища Луи Молчаливый? Еще он все время грустил: после смерти Маргариты он не снимал траура. Он был скуп в движениях, всегда спокойный и уравновешенный. Наконец, свой ум он считал методичным и глубоким.
И вот так, постепенно, начал вырисовываться некий персонаж, рожденный по принципу контраста, его антидвойник, в которого ему предстояло вдохнуть жизнь. Этот тип должен был болтать без умолку, постоянно хохотать, кстати и некстати, одеваться ярко и даже кричаще, бурно жестикулировать и вести себя так возбужденно, что у собеседника должно было зародиться сомнение в его нормальности… Какое-то время Луи пытался поразмышлять, на кого похож нарисованный им портрет, и, наконец, понял: на комедианта, ярмарочного фигляра.
Ну да, конечно, десятки этаких шутов кривлялись на ярмарках в парижских балаганах! И Луи предстояло стать одним из них. Кто узнает Луи де Вивре в этом загримированном человеке, одетом в яркое платье с блестками и перьями, кривляющемся и юродствующем? Того самого Луи де Вивре, незаметную тень дворца Сент-Поль, безутешного вдовца, избегающего празднеств и светских увеселений, тайного советника герцога Орлеанского?
Перья!.. Молниеносная вспышка пронзила его сознание. Он исполнит пророчество отца, подчинится уготованной ему судьбе, станет белой птицей ценой лжи! Этот лжебургундец, этот фальшивый проповедник взглядов противника примет обличье птицы. Ведь в Париже Луи был довольно известен, и было важно, чтобы никто не смог увидеть его лица. Теперь он постоянно будет носить маску птицы с острым клювом. А две когтистые лапы отныне скроют отсутствие правой руки…
Среди тайных агентов у Луи имелся один ярмарочный шут, некий Тассен. Лет тридцати, внешне ничем не примечательный, этот Тассен был талантливым артистом и умелым музыкантом. Кроме того, он являлся ревностным сторонником герцога Орлеанского и действовал скорее из убеждений, чем из любви к деньгам.
Именно это последнее обстоятельство и заставило Луи открыться ему. Сир де Вивре пришел на одно из представлений Тассена и сумел, не привлекая ничьего внимания, подойти к шуту. Луи спросил его, готов ли он все бросить, чтобы последовать за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93