Так же, как и арманьякам, бургундцам требовался особый знак, по которому они опознавали бы своих сторонников. Они выбрали андреевский крест. Солдаты носили его на обруче вокруг шеи или вышитым на плаще. Из солидарности горожане тоже обзавелись такими же. Вскоре косой андреевский крест нацепил на себя весь Париж. Его можно было увидеть даже на женщинах, детях, на статуях в церквях.
Белая полоса против андреевского креста, арманьяки против бургундцев. На этот раз гражданская война действительно началась, в этом не было никаких сомнений.
Первая стычка произошла перед церковью Сен-Дени. Она была краткой, но крайне жестокой, и особенно отличились в ней двое. Адам Безотцовщина яростно бросился в самую гущу битвы. Он был необыкновенно силен для своего возраста и ни секунды не колебался, едва лишь представилась возможность испытать свою смелость и умение владеть оружием. Он понимал, что в будущем ему предстоит много сражаться. Ему был необходим опыт, он обязан сделаться храбрым, неустрашимым воином.
Действительность превзошла все его ожидания. Адам обнаружил, что страх ему неведом. Напротив, он способен испытывать своеобразное опьянение от битвы. Рауле д'Актонвиль, сражающийся с юношей бок о бок, постоянно вынужден был напоминать ему об осторожности. Но все бесполезно: любой отступал перед мечом Адама Безотцовщины, которым он орудовал с дьявольской ловкостью.
В лагере противников подобное же геройство выказывал Изидор Ланфан. Его роль состояла единственно в том, чтобы защитить своего юного господина. Возможно, это было еще труднее, чем биться самому. В какой-то момент оба они оказались в весьма опасном положении. Заслонив собою Шарля, Изидор отбил атаку, убив и ранив немало врагов. Он тоже мастерски владел мечом. В конце концов, арманьяки обратили противника в бегство, и Сен-Дени оказался в их руках.
На следующий день им удалось закрепить победу, завладев мостом Сен-Клу. Но тут Бернар д'Арманьяк — ибо именно он, а не Шарль Орлеанский являлся истинным предводителем войска, — совершил ошибку. Его лагерь охранялся совершенно недостаточно. Прознав про это, Иоанн Бесстрашный ночью послал объединенный отряд из двух тысяч англичан и бургундцев во главе с графом д'Арунделем.
Часовые, охранявшие мост Сен-Клу, были убиты, и развязалась чудовищная резня. Хотя арманьяков насчитывалось значительно больше, эффект внезапности оказался важнее. Армия только что закончила ужинать, и люди собирались ложиться спать. Они уже сняли доспехи, отложили оружие. Англичане и бургундцы, весьма легко оснащенные, перебегали от палатки к палатке, раскалывали головы и перерезали глотки с невиданным остервенением, явно получая от этого удовольствие.
Шарль де Вивре и Изидор Ланфан ужинали в своей палатке. Они не произносили ни слова. Шарль беспрестанно думал об Анне, Изидор тоже молчал. Это и спасло им жизнь. Изидор первым услышал снаружи какой-то странный шум. Выглянув, он увидел, как солдаты, отмеченные андреевским крестом, крадучись подбираются к ним. Он быстро вернулся, вооружился мечом, схватил Шарля за руку и ринулся из палатки вон.
Он тотчас же подвергся нападению противника, но отбил атаку, и враг упал замертво. Та же участь ожидала следующего англичанина (а может, бургундца).
Изидор и Шарль бросились бежать со всех ног, и вскоре им удалось добраться до фермы, где стояли лошади. Они вскочили на первых попавшихся и понеслись прочь стремительным галопом. Другие оставшиеся в живых арманьяки тоже обратились в беспорядочное бегство. Ранним утром все, кому удалось спастись, встретились в Медоне. Только тут им пришлось осознать, скольких людей они потеряли. Бернар д'Арманьяк принял решение об окончательном отходе. Осада Парижа была снята.
***
Адам Безотцовщина не сидел без дела — он принялся за осуществление своего плана. Для начала он приметил графа Арундела и сделал все возможное, чтобы оказаться в его ближайшем окружении, надеясь, что превратности битвы вскоре заставят графа обратить внимание на юного пажа.
Именно это и произошло. Оправившись от первого изумления, несколько арманьяков попытались предпринять контратаку, и несколько человек бросилось сразу на графа. Его личные охранники оказались не на высоте и отступили, так что Арундел оказался в большой опасности. Адам решил, что сама судьба дает ему шанс. Демонстрируя безумную отвагу, он бросился к Арунделу и закрыл его собой — подобно тому, как Изидор Ланфан брал на себя все удары, предназначенные Шарлю де Вивре.
Эти атаки быстро захлебнулись. Видя, что их товарищи обратились в бегство, арманьяки вышли из боя. Вскоре ни одного из них не осталось на мосту Сен-Клу. Граф Арундел подвел своего юного спасителя к лагерному костру, чтобы разглядеть, кому он обязан жизнью. Адам снял шлем и бросился перед графом на колени.
— Окажите милость, монсеньор, примите меня к себе на службу!
Арундел покачал головой.
— Как тебя зовут?
— Адам Безотцовщина, монсеньор.
— Ну и имечко! Что оно означает?
Адаму уже сотни раз задавали этот вопрос, и всякий раз он отвечал: «Это мое имя, вот и все!» Но графу Арунделу он должен был дать объяснения.
— Мой отец поступил как последний негодяй, бросив мою мать, которая умерла в нищете. Я не знаю, кто он, но клянусь отыскать его и отомстить!
— Как звали твою мать?
— Маго д'Аркей, монсеньор.
— Ладно, Адам Безотцовщина! Ты оказал мне такую серьезную услугу, что я не могу противиться твоему желанию.
Адам испустил крик радости, но Арундел жестом велел ему замолчать.
— Не торопись! В наши ряды нельзя вступить просто так. Нам следует раздобыть сведения о тебе. Я дам тебе пароль. Ты знаешь, что это такое?
— Нет, монсеньор.
Граф Арундел позвал солдата и велел ему принести ножницы. Солдат немедленно принес требуемое. Граф отрезал квадрат от кожаной перевязи и зигзагом разрезал его на две неровные части. Одну из них он протянул Адаму.
— Всегда храни это при тебе. Если мы примем тебя к себе, однажды к тебе явится человек и предъявит другую половину. Тогда ничему не удивляйся и выполняй все, что он прикажет. Ты согласен?
— Не знаю, как и благодарить вас, монсеньор.
Граф Арундел прервал беседу и отдал приказ всем отходить. Войско вернулось в Париж, оставив позади себя девять сотен арманьякских рыцарей и оруженосцев, которым предстояло стать добычей воронов и волков на мосту Сен-Клу.
Глава 13
AURORA CONSURGENS
Завершив первую, черную ступень, уже на следующий день Франсуа де Вивре вновь с жаром принялся за работу. Он внимательно перечитал то, что было сказано в книгах о переходе к белой ступени и что до сих пор он при чтении пропускал.
Вторая часть Деяния проходила под знаком воды. Ей надлежало отмыть, очистить черное, полученное в результате предыдущих действий, чтобы придать материи сияющую чистоту. Символами белого были голубь, серебро, луна, женщина.
Точно так же, как и для черной ступени, здесь не имелось никаких конкретных указаний на то, что именно надлежит делать. Очень потрепанная и почти нечитаемая книга говорила о некоем «перегное» как о первичной материи для второй, белой, ступени Великого Деяния. Ничего другого по этому поводу в книге не сообщалось, только слово — и все. Зато далее уточнялось, что эта первичная материя находится в природе повсюду. Франсуа сделал из этого вывод, что новая стадия процесса не обязательно должна протекать в лаборатории, но может происходить где угодно.
Так прошло много дней и месяцев… Франсуа ни разу не зажег свой атанор, он погрузился в чтение книг. Одна из них заинтересовала его особенно. Она произвела на него такое впечатление, что он оставил все прочие и погрузился только в нее. Он был убежден, что именно в ней содержатся указания на то, как приступить к белой ступени.
Называлась она «Aurora consurgens», «Заря занимается», и начиналась так: «Все блага мои пришли от нее, этой Мудрости Юга, что вопиет на улицах и взывает в гуще толпы: „Придите ко мне, будьте осияны, и ваши деяния не станут смутой“».
Франсуа плохо понимал смысл отрывка, но это не имело никакого значения. Таинственный и поэтичный текст наполнял его душу силой и мужеством. Он звучал словно призыв. Загадочная мудрость казалась запертой в башне замка принцессой, она умоляла его: «На помощь!» и обещала в награду пленительный союз.
В конце концов, он решил, что эта вторая ступень осуществится с помощью юной девушки, одетой в белое. Однако этой девушки все не было и не было. Юдифь, посвященная отныне во все тайны господина, призывала его к терпению: рано или поздно искомая девица появится…
Осенью 1410 года, когда Франсуа уже начал было отчаиваться, произошло важное событие.
Он находился один в своей комнате, откуда не выходил уже несколько дней из-за простуды, когда, улыбаясь, вошла Юдифь:
— В зале вас ожидает некая особа. Полагаю, вам следует поговорить с нею.
Задыхаясь от волнения, Франсуа бросился вниз, но, к его огромному удивлению, в зале его встретила не юная светловолосая женщина в белом, а темноволосый господин лет тридцати, который почтительно склонился перед ним. Его длинные волосы и борода придавали ему сходство с Христом. Франсуа, не в силах скрыть разочарование, довольно язвительно указал ему на это.
Человек отозвался кротким и тихим голосом:
— Это вполне естественно, монсеньор, я ведь еврей. Меня зовут Соломон Франсес.
Франсуа повернулся к Юдифи:
— Что все это значит?
— Когда этот человек сказал мне, кто он, я поняла, что он может оказаться вам полезен. Поэтому я позволила себе заговорить с ним о ваших поисках.
Соломон Франсес продолжал:
— Я приехал из Парижа. Там я изучал алхимию под руководством Исаака Парижанина, сына Авраама Еврея, автора несравненного труда, который вам, без сомнения, известен. Без советов наставника вы не сможете найти того, что ищете. А самый великий из них находится сейчас в Париже. Его зовут Никола Фламель. Он осуществил Деяние именно благодаря Аврааму Еврею. Вам следует отыскать его. Он вам поможет.
— Почему он будет мне помогать?
— Он никогда не отказывает в помощи тем, кто ее достоин.
— А почему вы решили, что я достоин?
— По вашему лицу.
Франсуа не смог скрыть удивления, услышав такой ответ, произнесенный все тем же тихим, кротким голосом. Соломон Франсес между тем рассказывал:
— Мэтр Фламель живет на пересечении улиц Мариво и Экривен. В первом этаже своего дома он сделал нечто вроде таверны для алхимиков. Сам он почти никогда там не бывает. Он весьма почтенного возраста и редко покидает свою комнату. Есть лишь одно место, где можно его встретить наверняка: по воскресеньям, в полдень, перед главным порталом собора Парижской Богоматери. Здесь происходят встречи красильщиков луны. Он никогда их не пропускает.
Франсуа опустил голову. Он не знал выражения «красильщики луны», но не мог не догадаться о его смысле: речь шла о тех, кто, окрасив в красный цвет белую луну, осуществил все три стадии Великого Деяния, иначе говоря, об алхимиках…
Юдифь оказалась права. Соломон Франсес пришел, чтобы указать ему первый шаг к юной белокурой женщине, к Мудрости Юга. Франсуа внимательно взглянул на своего собеседника:
— Я хочу вас поблагодарить, мессир Соломон. Что могу я для вас сделать?
Молодой человек отвечал, не колеблясь ни секунды:
— Монсеньор, сейчас мои единоплеменники нигде не могут чувствовать себя в безопасности. Нас преследуют во всем королевстве. Не могли бы вы оказать мне гостеприимство на некоторое время?
***
От всей души пообещав гостю кров и безопасность, Франсуа пустился в путь 3 ноября 1410 года, сразу после Дня поминовения усопших. Стоял лютый холод. Франсуа был одет в черное с ног до головы. Он закутался в тяжелый, тоже черный плащ, а в конюшне тщательно выбрал себе абсолютно черную лошадь.
По пути в Париж Франсуа де Вивре не переставал думать о своих близких. Что стало с Луи после убийства человека, чьим доверенным лицом он являлся? Может, его сын тоже убит? А Шарль, который воспитывался при дворе недавно скончавшейся Валентины Орлеанской, — какова его судьба?
Все эти размышления не мешали Франсуа быстро продвигаться вперед, и 18 ноября он прибыл в Париж. В столице было спокойно, однако вновь прибывшему тотчас стала известна ужасная новость. Совсем недавно между бургундцами и сторонниками герцога Орлеанского, которых теперь называли арманьяками, произошло кровавое сражение. Арманьяки были разгромлены и бежали в Блуа. Помощь англичан оказалась решающей.
Франсуа не сразу поверил в эту чудовищную новость, сообщенную ему каким-то пьяницей в трактире, куда он заглянул.
— В Париже англичане?
— Да, их призвал герцог Бургундский.
— И что, парижане ничего не делают? Не пытаются прогнать их?
Пьянчужка покачал головой. Его ответ ошеломил Франсуа:
— Лучше уж англичане, чем арманьяки.
Пораженный, Франсуа вновь пустился в путь. Все как будто вернулось на тридцать лет назад! Победы Карла V и дю Геклена оказались бесполезны: враг — в столице, и нашлись французы, которые вступили с ним в сделку!..
Тем не менее, Франсуа направился прямо к собору Парижской Богоматери, потому что было как раз воскресенье и вскоре должна была начаться полуденная месса.
В переполненном соборе он опустился на колени между двумя круглыми витражами: красным южным и фиолетовым северным. Он соединил руки для молитвы: на правой сильно выступали вены и выделялись коричневые пятна, стигматы старости, на левой кожа была розоватой и гладкой — память об ожоге на Балу Пылающих Головешек. Франсуа подумал о том, что некогда занимало его мысли, стоило ему оказаться здесь: свет Севера, более желанный, нежели свет Юга… Но — терпение! Франсуа ступил на путь, который укажет ему свет Севера.
Ровно в полдень, когда громко зазвенели все колокола, он встал и направился к центральному порталу. Франсуа тотчас приметил небольшую разношерстную группу людей, которые, казалось, кого-то ждали. Там было два монаха, один дворянин, несколько одетых в лохмотья бедняков. Внезапно все они поднялись навстречу выходящему из церкви высокому человеку с седыми волосами и бородой и принялись настойчиво окликать его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93