Или завтра вечером. Когда все подготовят. Когда о детских жизнях можно будет уже не беспокоиться – они умрут до этого, погубленные не террористами, а собственной, крайне тяжелой, почти неизлечимой болезнью…
Местра Надеждина думает, что ее уже хватились. Спросили дежурных, куда она отправилась. Ищут. Скоро новости взорвутся сенсацией, Ване обязательно доложат, и он, опознав название лечебницы, догадается обо всем. Может быть, уже выяснили ее маршрут, и спутник услужливо показал машину. «Как же тяжело будет», – успевает вздохнуть Бабушка. Тихо журчит голос браслетника на запястье. Алентипална рефлекторным движением разворачивает его, принимая вызов. Не нужно визуальной связи: и без того слишком тяжело…
– Ша! – объявляет голос Ценковича, – и вот уже никто никуда не летит. Тиша, чего это ты надумала? Поворачивай-ка давай.
Полетаев вопросительно смотрит через плечо. Бабушка отрицательно качает головой. Элик уже в курсе… Пусть займется делом. Организацией оперативного штаба. В чем – в чем, а в таких вещах он знает толк.
– Тиша, – настойчиво повторяет Ценкович, и тень страшной тревоги проскальзывает в выверенных интонациях ксенолога. – Не безумствуй, милая. Возвращайся. Все будет хорошо. Клянусь тебе. Я сам этим займусь.
Бабушка молчит.
– Тишенька! Ты мне – мне! – веришь? Это Терра-без-номера. На том берегу Академия Джеймсона. Они уже давили эту чертову «Независимость». Вызовем всю академию!
Алентипална горько улыбается. Кажется, они уже успели все решить. За считанные минуты управились. Конечно, это замечательный выход, это симметричный ответ: зрелищный, мощный, жестокий. Удар по рукам: «не сметь!»
Вот только, чтобы экстрим-команды добрались с того берега к этому, потребуется семь часов… нет, гораздо больше. Семь – это только путь туда и обратно.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы рассчитать такое.
– Тиша, – голос Элии тяжелеет. – Ты не имеешь права. Ты не ча…
– Извини, Элик, – шепчет Алентипална и обрывает связь.
«Я не частное лицо. Это значит, что я могу немного больше», – она опускает выключенный браслетник на сиденье и стискивает ладонями виски.
– Баба Тиша, – едва слышно окликает ее Кайман. Он так и не поднялся с пола «крысы», сидит внизу. – Вы… уверены? Элия Наумович…
Корректор Высокой тройки останавливает его жестом.
– Я же знаю Элика, – отвечает Алентипална грустно. – Он станет думать, рассчитывать, прикидывать, а потом окажется, что уже поздно, и проблема исчезла сама собой… но так же нельзя… это же дети! – в ее расширенных глазах бесконечное изумление – это же дети, больные дети, можно ли настолько не иметь сердца?..
– А Иван Михайлович?
– Ваня… – Бабушка прерывисто вздыхает, – Ваня человек прагматичный. И… на самом деле – очень жестокий.
Слыша вызов собственного браслетника, Полетаев хмыкает: этого следовало ожидать. Решение принято, менять его он не собирается, но просто отклонить звонок такого лица невозможно.
– Батя – Солнцу, – глухой рык. – Полетаев, разворачивай машину. Это приказ.
Солнце клонит к плечу зеленоволосую голову, не отрывая глаз от дороги. Бабушка позади на сиденье напрягается, просительно вскидывает брови.
– У меня другие инструкции, – отвечает Солнце.
Молчание.
– Костя, – падает тяжко. – Я тебя расстреляю.
Алентипална закусывает губу.
Полетаев усмехается краем рта.
– Извините, Иван Михайлович.
Второй браслетник выключен. И третий тотчас: Кайман не ждет очередного звонка.
Машина уносится по налетанному пути – туда, откуда пришла.

– Коня на скаку остановит, – беспомощно говорит энергетик Высокой тройки, роняя голову на руки. – В горящую избу войдет… дура! нашла двух дураков! молодых! Элька! Чего делать?
У Ценковича отрешенный вид. Слишком спокойный. Застылый.
– Она живет в своем собственном мире. – Элия пожимает плечами. – Где «делай, что должно – и будь, что будет». И она может себе это позволить. А парни слишком ей доверяют.
– Головы поотрываю, – горестно сообщает Кхин. – Безмозглые.
Ценкович поднимается. Накидывает пиджак, подтягивает галстук.
– Вот теперь я все понял, Ваня.
– Что?
– Нужно закрыть колонию. Пусть отменят все рейсы. Позвони командующему гарнизонным флотом. Я уверен, что есть космодромы помимо городского.
– Есть, – отзывается Батя. – Толку не будет.
– Это почему?
– Чтобы бывший пират не прошел мимо армейских сканеров?
На мгновение Элия замирает. Потом кулак его с размаху врезается в лакированную поверхность стола.
– Вызову «Азаров», – свистящим шепотом говорит Ценкович. – Эскортный флот в боеготовность. И перехват.
– А вот это лишнее, – мрачно отвечает премьер Седьмой Терры. – Элька, не увидят здесь люди прямой связи. Увидят прямую агрессию. А единственная агрессия, которая нам сейчас разрешена – против исполнителей…
Кхин отвечает на звонок губернатора, в двух словах одобряет предложение Лауреску – снять руководителя местного управления безопасности с должности главы штаба. Сам губернатор возьмет на себя ответственность. Не произнесено, но все понимают – местер Лауреску подозревает, что в его СБ есть пособники террористов. У него не так много способов доказать союзникам свою лояльность.
С ректором Академии Джеймсона уже связались. Обсуждают детали. Ясно, что экстрим-команды не успеют вовремя; но их все же вызовут. Это необходимый шаг.
Внутренние войска и местный спецназ все время визита находились в состоянии повышенной готовности. Никаких эксцессов в Городе не случилось. Кроме первого истерического пикета не отмечалось и волнений. Сейчас не столь многочисленные силы придется распылить. Отправить полицейских в пригородные поселки. Выделить группы для усиления периметра безопасности вокруг космопорта, для охраны морских портов. Наконец, значительный отряд должен отправиться к лечебнице.
Людей не хватает.
Обращаться к жителям колонии Лауреску опасается. Может начаться паника, активизируются скрытые сторонники «Независимости» – рядовые граждане, не знающие никаких инструкций, кроме собственного мнения. Тогда ход событий не предсказать никому. Даже руководителям сепаратистов.
– Местер Лауреску, – глуховато, почти мягко говорит Иван Михайлович. – Вы можете лично связаться с руководством «Независимости»?
Губернатор отводит взгляд. Ему заметно тяжело смотреть в лицо семитерранину.
– Это было первое, что я сделал, – признается он. – Они отрицают причастность к захвату. Кто-то использует их имя.

Кхин сидит, угрюмый и молчаливый, скрестив на груди руки. Оперативный штаб в экстренном порядке собирается в вестибюле «Кайссара». Через считанные минуты высшие лица двух колоний отправятся к «Ласковому берегу». Название лечебницы звучит странной и страшной насмешкой.
– Ваня, – говорит Ценкович, – честно скажу: я всю жизнь верил только в бесконечный прогресс науки и величие человеческого разума. Но сейчас готов молиться какому угодно богу, чтобы Тишка не ринулась в самое пекло. С нее же станется. Как Януш Корчак. Если нельзя помочь, то хоть умереть вместе…
Батя невнятно ругается, не меняя позы. Долго и многоэтажно.
– Ты понял, чего она хочет? – спрашивает он, наконец.
– А ничего другого и не остается, – вскидывается Борода. – Север!
Кхин не помнит, когда Элия переключил браслетник в режим прямой связи, но экран вспыхивает немедля. Никаких посредников. Впрочем, Руслана и Гюнай Батя сам уже успел отправить в оперативный штаб.
Устанавливается голограмма. Темноволосый парень озадаченно смаргивает, но удивления в его чертах нет.
«В большой дружбе с Солнцем, – проскальзывает мысль. – Знал… ладно, потом разберемся».
– Васильева и Тихорецкую ко мне, – приказывает Элия, не давая особисту даже выговорить приветствие. – Ты с Чиграковыми – тоже. Морально готовься ко временной спайке.
– Эльнаумыч, а Кайман…
– Я вас сам амортизирую.
На потрясенное молчание уходит не больше доли секунды.
– Есть.

Ласковый ветер струится с моря. В жарких лучах плывут цветочные ароматы. Деревья, точь-в-точь похожие на земные сосны, словно поют, стройные, недвижные в невероятно прозрачном воздухе. По краям клумб сидят, как большие белые птицы, врачи и медсестры лечебницы – те, что постарше. Остальные стоят. Метрах в двадцати есть скамейки, но никто не решается отойти.
Местра Надеждина смотрит на одноэтажное здание столовой. Такое красивое. «Ласковый берег», последнее детище Андрюши Хасанова, создавшего когда-то Райский Сад…
За плечом триумвира беззвучно рыдает Стелла.
Ее выпустили, доступно объяснив, что к чему. Отобрали браслетник, сунув взамен в руки карточку связи. Белая эта карточка до невозможности похожа на визитку триумвирата, и функция у нее приблизительно та же – только один номер… Браслетник выключили, на случай, если захотят выйти на связь сами.
Местра Ароян снова и снова напоминает себе, что она – врач, она – начальница здесь, вся ответственность лежит на ней, и нужно блюсти достоинство, сохранять спокойствие, готовиться к риску и принять наказание, которое безусловно заслужила…
– Алентипална, – с трудом выдавливает она, – там… я подумала, что можно было бы сбежать через кухню или туалеты, но так только здоровые дети бы смогли… а потом… одна повариха, Ева, решила попробовать… и они ее… ее…
– Вы пытались вступить в переговоры? – спрашивает местра Надеждина.
Стелле хочется закричать, что ей в спину тыкали дулом, и вот все переговоры, какие были!.. но перед ней – не Волшебная Бабушка, которую ждут каждый год куда больше, чем Деда Мороза, которая одаряет не всех, зато настоящими чудесами.
Даже не добрейшая местра Алентипална.
Перед главным врачом «Ласкового берега» – триумвир Седьмой Терры.
Ей не жалуются.
Ей докладывают.
– Некоторое время я сама была в числе заложников, – говорит Стелла, чувствуя, как возвращается самообладание. – Мне объяснили ситуацию. Потом… потребовали, чтобы я стала посредником.
– Я не об этом. Вы лично, персонал лечебницы – уже предлагали обменять себя на детей?
Местра Ароян прикрывает веки.
– Они отказались.
– Передать медикаменты?
– Отказались.
– Они сообщают, как чувствуют себя больные?
– Нет.
Алентипална закусывает губу.
– Ясно. Костя?
Одного взгляда на лицо Солнца достаточно, чтобы дыхание остановилось от страха. Стелла сглатывает и переводит взгляд на местера Этцера, сидящего рядом на корточках. Почему-то его вид успокаивает.
– Хорошо оплаченные, – мрачно говорит Полетаев, щурясь. – Вон, мобильные мины шляются… видите, вроде пауков, поблескивают? Это на случай штурма. Я десяток насчитал, пока кругом ходил, значит, внутри еще. Если стандартная модель, при подрыве заденет даже тот корпус.
– Там нет палат, – торопится Стелла. – Процедурные кабинеты.
– Их «крысы» – на крыше, – продолжает Полетаев. – Обычная планировка, я такую видел. На Терре-Три школу захватывали, квазицитами выкуп требовали. При выполнении требований «крысы» снимаются. Пока мины на связи, погоня невозможна. Когда уже нет – есть серьезная фора и шанс уйти.
– Они не выдвигают требований, – всхлипывает Стелла. – Вообще никаких. Уже два часа прошло, как обед кончился. Я уже всем позвонила, кому велели… они сказали, когда официальные лица выйдут на связь, предъявят требования…
– Я – официальное лицо, – спокойно говорит местра Надеждина. – Дайте карточку.
Этцер перехватывает покорно протянутую руку Стеллы.
– Алентипална, – на грани тревоги, – может, лучше подождать? Посоветоваться? Я уверен, что из Города вот-вот…
– Я тоже уверена, – качает головой Бабушка. – Именно поэтому надо поторопиться. Иначе все окажется бестолку. Карточку, Юра. Стелла, как зовут их командира?..

– Добрый день, – говорит он, и в голосе слышится улыбка. У карточки только одна функция – аудиосвязь. Алентипална благодарит небо за то, что не видит лица. Ненависть истощает.
– Здравствуйте, местер Эмиз. Моя фамилия Надеждина. Я председатель комиссии по делам несовершеннолетних, и вхожу в триумвират Седьмой Терры.
Бабушка молчит.
И добавляет просительно:
– Я ценный заложник.
– О! – отзывается террорист с интонациями почти куртуазными. – Вы хотите обменять себя на детей?
Алентипална прикрывает глаза. Касается пальцами подбородка. Хмурится.
– Нет. Дети нуждаются в медицинской помощи. Им нужно регулярно принимать лекарства, иначе неизбежны приступы. Возможны летальные исходы. Пожалуйста, пустите меня к детям.
И, обернувшись к дрожащей Стелле, совершенно другим, жестким и властным голосом:
– Шприц-пистолет, насадки, четыреста доз эфарилемина, двести – иммуномодулятора. Быстро!
Одна из медсестер уже бежит к процедурному корпусу.
– Интересно, – говорит местер Эмиз. – Очень интересно, любезнейшая местра Надеждина. Вы даже не поинтересовались нашими требованиями.
– Прежде всего – жизнь, уважаемый местер. О политике можно позаботиться потом.
– Мне нравятся нестандартно мыслящие люди.
– Если бы вы хотели выполнения требований, вы бы не стали держать их в тайне так долго, – мягко объясняет Алентипална. – Поэтому я думаю, что цель вашей акции – устрашение.
– Мне нравятся мыслящие люди, – Эмиз смеется. – Буду рад побеседовать с вами. Идите.
Алентипална берет из рук подоспевшей медсестры серую сумку с жесткими боками. Осторожным, плавным движением снимает с плеч главврача белый халат – Стелла только рот успевает открыть – перекидывает через руку.
Трогается с места.
Туки-тук – стучат каблуки: женщина в сером деловом костюме идет по аллее вдоль скверика, через площадь перед столовой, под сотнями взглядов со всех сторон – в лицо, в спину, со спутников в небесах. В руке у нее маленький чемоданчик, серый, как ее костюм, серый, как ее глаза.
В чемоданчике – две сотни жизней.
Эмиз встречает ее у дверей.
Кайман, наблюдающий за встречей, глухо, злобно шипит: с боков ублюдка защищают колонны крыльца, точно перед собой он держит Алентипалну. Лучше амортизаторов стреляют только корректоры, но этого снять не удастся…
Его лицо – странное, неподвижное, с белесой кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67