Сжал зубы.
Теперь ясно, что означает фраза «я в данный момент работаю». Ривера не покривил душой.
Он работает «по людям».
– Вы оказались в тяжелейшей ситуации, ваша гибель казалась неизбежной, но вы сидите передо мной целые и невредимые… – мягко говорил Ривера, – редкое везение, не так ли? Видите ли, я в данный момент проверяю одну теорию, до войны я занимался сравнительной ксенологией, далекие расы, цаосц, анкайи…
Маунг Маунг подумал, что магическое слово «анкайи» способно любую теорию перевести из разряда бреда в разряд гипотез. Непостижимая анкайская психика, необъяснимая анкайская техника. Маркер, сигнал органайзера: «Помни, мир сложнее, чем кажется».
Пресловутые анкайи не имеют никакого отношения к происходящему. Речь о людях, и только о них.
Но помнить стоит.
– Это может быть очень важно для нас, – проникновенно вещал ксенолог, обращаясь уже к одному не в меру впечатлительному Патрику. – Для всех нас. Для человечества. Поэтому я прошу вас рассказать мне, что произошло – в этом аспекте, может быть, какая-то мелочь, неважное происшествие…
О’Доннелл призадумался. Он мог бы рассказать своему брату-пилоту, кому-то, посвященному во все тонкости дела. Тому, кто считает естественным и «Тысячелетний Сокол» перед экраном, и розового пупса, сидящего на нижней палубе у гравигенераторов жизнеобеспечения. Банку пива, которую ставят «пакостнику» артиллеристы. Аксельбант, который цепляют на шею дракону экстрим-операторы. Но отчитываться о всякого рода талисманах, приметах и удачах перед главным ксенологом флота по меньшей мере неловко.
Первый пилот молчал. Ривера просительно улыбался.
И Патрик решился.
– Лакки удачу залапал, – сказал он. – А ее тратит от этого.
– Подробно, пожалуйста, – велел Ривера с заметным облегчением. – Лакки? Счастливчик? Кто это?

– А жалко, что Т’нерхма драпанул, – кровожадно заметил Счастливчик.
Венди засмеялась, подозвала Фафнира и стала чесать ему шею. Тот блаженно застыл, устроив морду ей на колени. Операторша машинально погладила его по черепу. Эту броню и пуля не пробивала, но вид дракона свидетельствовал, что женская ласка пробивает ее с легкостью.
Лакки подумал, что рыжая смотрит на свое живое оружие тем же взглядом, что Ифе – на гитару.
– А то бы ты его пополам порвал, Лакки? – съерничала Венди. – Половину съел, половину на потом оставил?
– Я ожерелье хотел, – лирически признался Лэнгсон, подняв затуманенный взор.
– Ожерелье? – поинтересовалась Лурдес.
– Форменное ожерелье командующего, – привычно повторил Лакки. – В нем килограмм десять, наверное…
– Дорого бы дали?
– Дорого… это дело второе. Я его хочу на себе подержать. Мечта у меня такая. Сфоткаться – в ожерелье и с ножами рритскими. Вот он я.
– Есть к чему стремиться, – резюмировала Лурдес и от щедрот плеснула Лакки еще хмельного. Джек, поняв, что женщины хотят его видеть, перебрался ближе к ним и нацепил на иссеченное лицо улыбку покуртуазней. Выпил, провозгласив: «За дам!», после чего сообщил Лурдес, что она не умеет разводить спирт. Лурдес хмыкнула: «Не нравится – не пей».
Динамическая фотография на стенах пошла на новый цикл. Сцена клуба озарилась цветными огнями, по краям вскинулись голограммы цунами, упали на игрушечный зал в глубине стены. По колено в плещущейся лазурной воде начали танцевать русалки в купальниках из одних стразов. Цикл был короткий, от силы пара часов, и даже Венди наблюдала его третий раз. Лурдес поколебалась и поменяла запись.
– То был Берлин, – объяснила она. – А это Токио.
Лэнгсон поглядел на японок в кукольных костюмах с пушистыми ушками, заскучал и повернулся к Венди.
– Интересно, – мечтательно сказал он, намереваясь продолжать беседу, – а что Т’нерхме будет за быстрый драп от х’манков?
– Разнос от начальства, – злорадно предположила экстрим-оператор. – На ковре.
– И будет он на ковре в неудобной позе… – философски протянул Лакки.
– Какое у тебя пристрастие к неудобным позам.
– Это математика.
– Чего?!
– Сама смотри: неудобная поза – это плохо. И неприятная личность – это плохо, – ухмылялся Джек. – А неприятная личность в неудобной позе – это очень хорошо. Минус на минус дает плюс. Ясно?
– Да пьяный ли ты? – усомнилась Лурдес. – Больно умно разговариваешь.
– Лакки всегда такой, – тепло ответила Венди. Она щурилась, рассматривая джековы шрамы. Серые волосы, ясные насмешливые глаза. – Он умный.
– Я сказал – спирт разводить не умеешь, – осклабился Джек. – Разве ж это градус?
– Уж какой есть. Много вас посасывает, а ресурс не возобновляется, – навела строгость Лурдес и заметила: – Драпанул – не драпанул, а повезло вам – кому сказать, не поверят. Они же ни разу не выстрелили! У вас там что, кто-то душу дьяволу продал?
– Ага! – хохотнул Лакки, – мы летучие голландцы, и я лично тоже труп… Нет.
Он посерьезнел внезапно, огляделся. Лурдес смотрела выжидающе, точно в самом деле ей интересно было, что скажет подвыпивший, весело блажащий Счастливчик. И Венди ждала, заразившись от психологини этим сторожким вниманием.
Джек шмыгнул носом.
– Это все потому, что у нас баба есть, – сказал он и развязно добавил. – А у тебя, Лу, еще выпить есть?
– Перетопчешься, – в тон срезала Лурдес. – Какая еще баба?
– У нас баба есть, – заговорщицки повторил Лэнгсон, почти ложась грудью на стойку и разглядывая бюст Лурдес под тугой кофточкой. – Она удачу приманивать умеет. Она, это… птица.
Полные губы Лурдес сложились в понимающую усмешку. Венди вздохнула и уставилась в стакан. Лакки был умный и трезвый, и пьяный: говорил красиво и чушь нес нестандартную.
Крайс-воздвигнись в стороне швырнул на стол карты и издал клич победы.

Патрик говорил. От облегчения он говорил много и подробно, подбадриваемый деловитыми кивками Риверы. Кхин молчал. Ксенолог к нему не обращался, кажется, его вполне устраивала версия О’Доннелла. Первого пилота она тоже устраивала. «Болтай, дружище! – безмолвно умолял Маунг. – Ну же, заболтай его! Давай про пупса, про Лакки, про пиво, про Хана Соло… только не про Ифе Никас. Мы еще хотим жить. Ты ведь хочешь, верно?»
Трудно не понять, что Ривера серьезен. Легко предположить, чего он хочет… в общих чертах. Кхин сомневался, что ксенолога интересуют пластмассовые игрушки. Чужую веру можно запретить, но нельзя отнять.
Патрик еще что-то лепетал, когда Ривера движением руки остановил его.
– Благодарю вас, местер О’Доннелл, вы очень мне помогли. Можете быть свободны. Местер Кхин?
Маунг внутренне вздрогнул.
– Что-нибудь добавите?
Патрик, успокоившийся и веселый, улыбнулся ему глазами и зашагал к двери. Чуть сутулясь, неверной походкой: каменный ксенолог вымотал его. Вспомнилось об «энергетических вампирах», но Маунг чувствовал, что здесь дело в другом.
– Вы что-нибудь добавите? – с нажимом повторил Ривера.
Кхин повернулся к нему. «Добавлю», – подумал он почти мстительно.
– Около месяца назад, – уверенно и твердо проговорил первый пилот, – мы получили довольно серьезные повреждения. Астероид. В ходовых генераторах пошла рассинхронизация. По минимальной амплитуде. Ее не смогли вовремя обнаружить. Когда мы встали перед необходимостью скорректировать курс, неполадка открылась. Враг не вел огня, так как единственный фрегат не представлял опасности для се-ренкхры с «большой свитой». Я полагаю, ррит хотели перерезать экипаж в рукопашной. Реализовать традицию охоты. Но, по счастью, невдалеке пролегал курс крейсера «AncientSun».
– Так, – согласился собеседник. – Но вы не упомянули о паре деталей. Возможно, вам они неизвестны. Во-первых, «Древнее Солнце» пошел в глубокий космос на двадцать дней раньше проектного срока. Во-вторых, по численности и огневой мощи Первый флот превышал «большую свиту» «Йиррмы» менее чем в два раза. А чтобы ждать от ррит отступления, их нужно превосходить по меньшей мере впятеро.
– Я интересуюсь ксенологией, – признался Маунг, подумав, что Ривера наверняка знает о нем и это. – Но только индивидуальной, не тактической.
– Разумеется, – благосклонно усмехнулся Ривера. – Тактическая ксенология суть предмет военной тайны… И в-третьих: чем меньше и слабее противник, чем явственней разница весовых категорий, тем скучнее охота. Ррит смеялись над вами, предлагая помощь. Но с появлением в поле зрения «Древнего Солнца» ситуация изменилась. По вам должны были дать залп. Но этого не случилось.
Кхин молчал.
Пауза затягивалась.
– А ведь вы знаете что-то, – с сожалением проговорил ксенолог. – Я же вижу. Возможно, вы скрываете что-то совершенно бесполезное и бессмысленное, но находите же нужным скрывать…
«Зачем она вам? – думал Маунг, глядя, как Ривера встает и подходит, высокий, каменный, страшный. – Она слабая и больная. Вы ее убьете. Зачем она вам?»
– Черт бы вас подрал с вашей круговой порукой, – печально сказал Ривера, наклонившись к самому лицу Кхина. – Это какая-то омерта. Мы вам что, враги?
«Нас? – отстраненно подумал Маунг. – Кого – нас? Кто мы?»
– Я готов сообщить все, что знаю. Но, прошу вас, задайте конкретный вопрос.
– Хорошо, – ксенолог отвернулся. – Везунчики. Люди-талисманы. Люди, которым служит случайность. Вот за кем я охочусь. Назовите имя.
– На «Миннесоте» нет живого талисмана. Ни животного, ни, тем более, человека.
– Ваш коллега только что назвал имя.
– Что?
– Глубоко же вы задумались, местер Кхин, – Ривера помедлил. – Сержант Лэнгсон утомил вас. Он издевался над людьми, он трогал ваши амулеты, он дебоширил. Но, тем не менее, на него не поступило ни одной жалобы. Его даже не гнали из рубки. Счастливчик Джек. Лакки.
«Патрик, трепло, мы все должны тебе, – Маунг возликовал. – Он промахнулся!» Кхин сделал все, чтобы Ривера уловил его хорошо скрытое волнение. Ксенолог отечески сощурился.
– Я бы не назвал его талисманом «Миннесоты», – торопливо заговорил Маунг. – В последних рейсах ракетоносец выполнял роль пассажирского лайнера, так как…
– Это неважно.
За спиной у Риверы легко и эфемерно порхали две бабочки.

Шагая по коридору, первый пилот «Миннесоты» почти улыбался. Случайная деталь, нередкая кличка направила Риверу по ложному пути. Ксенолог, до войны изучавший анкайи, человек, помнящий, что мир сложнее, чем кажется – он некстати воспользовался бритвой Оккама и выбрал самый простой ответ.
Теперь, скорее всего, Лакки переведут. Вместе со взводом, или нет. Могут даже повысить, чтобы не волновался. Был же он офицером.
Итак, все вернется на круги своя, «Миннесота» вновь начнет выполнять задачи, подходящие ракетоносному фрегату, в рубке воцарится мир и спокойствие, а майор Никас в минуты досуга будет упражняться в игре на гитаре. Петь. Сочинять песни о том, как война закончится, и все они вернутся домой…
Беспокоило Маунг Маунга лишь одно.
«Мы вам что, враги?»
Когда ксенолог произносил эту фразу, в кабинете присутствовали лишь он и Кхин. Патрик не походил на человека, поддерживающего заговор молчания. Он сказал все, что имел на уме, Ривера не мог этого не понять, и отослал пилота, когда тот начал повторяться.
Выстраивая логическую цепочку, Кхин вынужден был допустить существование некого математического множества, к которому принадлежал и сам. Множества людей, которые согласно молчали, отказываясь открывать Сайрусу Ривере тайну.
Какую?
Не знать, что именно ты не знаешь… Вероятно, Ривера очень далеко продвинулся в своих исследованиях. Впрочем, он ученый. Кхин умел смотреть и видеть – и только. Научный метод дает определенные преимущества.
Интересно, что Ривера станет делать с Лэнгсоном. И каким образом поймет, что Джек – не тот счастливчик, который ему потребен. Времени мало. Судя по тактической карте адмирала, приближается большое сражение, до него месяц или даже немного меньше. Долговременного плана по карте Маунг, конечно, определить не мог, но по всему выходило, что цель «Древнего Солнца» – планета, несколько лет называвшаяся Террой-3.
Ррит Айар.
Ксенолог так уверен в победе, что даже на боевом посту продолжает научные изыскания?
Это тоже разумная позиция.
Если будет победа – к чему терять время?
Если не будет… то все равно.
Маунг вошел в каюту, снял браслетник и, не раздеваясь, лег. Он слишком устал, чтобы медитировать, в мозгу крутилось слишком много новой информации, непустых мыслей. Лучше примириться с ними, чем упрямо гнать, добиваясь чистоты и сосредоточения.
Прощай, Лакки. Звероподобный сержант со шрамами от когтей ррит, золотыми руками и тучей ненужных вещей в седеющей голове. Лэнгсон собирался поступать в университет, когда началась война. Маунг узнал это от капитана, и сразу подумал, что Лакки бы поступил точно и еще с поощрительной стипендией… Но жили Лэнгсоны не на Земле, а в колонии, всей семьей, и по той колонии пришелся один из первых ударов. Джек уцелел чудом – каким, в досье не указано. Он еще не был Счастливчиком, когда пошел драться. Потом стал. И вроде как не думал с тех пор уже ни о чем, кроме войны.
Университет. Латынь.
Медицина? Лингвистика?
Философия?
Маунг готов был поверить даже в последнее.
Однажды он, расслабившись, смеха ради попробовал представить себе доктора Лэнгсона – в дымчатых очках и белом халате, без художественной росписи по лицу и матерщины. Доктор обаятельно улыбался широким американским ртом и говорил длинными гладкими фразами. А потом тренированное медитациями сознание Кхина сыграло с ним шутку. Доктор Лэнгсон поправил очки, сверкнул сквозь них фирменным взглядом – белым, веселым и жутким, и Маунг понял, что его сейчас будут оперировать без наркоза.
Философ из Лэнгсона получался еще брутальнее.
Отсутствие образования Лакки философствовать не мешало, делал он это любовно и со вкусом. Теория боевых зайцев впечатляла даже в своем вопиющем дилетантизме и полупьяном изложении. Лэнгсон полагал, что человечество, столкнувшись с ранее неизвестной угрозой, реагирует как живой организм. Адаптируется к экстремальным условиям, формируя своеобразные клетки-фагоциты, или, по другой аналогии, особей-воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67