– Север, что мне делать? Я несчастный, умученный человек.
– Полетаев! Кому ты жалуешься?! Ты ЭТО видел?! – и Шеверинский ткнул пальцем в свое белокурое проклятие.
Солнце скорбно опустил лицо долу.
– Север, – пафосно сказал он, – давай выпьем.
Тот, не говоря лишнего, налил. Звезда Терры начинала путь к вечеру и светила в спину ему: в тени загорелое лицо Шеверинского казалось еще темнее, только блестели белки глаз и зубы в улыбке. Блеснул хрусталь, и поднявший его провозгласил:
– За то, чтобы эти сволочи действовали нам на нервы как можно дольше!

Синий Птиц иронически дернул углом рта. Таисия, облокотившись на стол, щурилась и улыбалась самым домашним, ласковым образом. Все энергетики в спокойной обстановке кажутся исключительно безобидными людьми… Димочка думал, что несмотря на все протесты Алентипалны, Иван Михалыч распорядился вести в РС тот армейский психотренинг, после которого убийство становится рассудочно-волевым действием и не влечет за собой особых переживаний и угрызений совести. Бабушка опечалилась, но отступилась: она понимала, насколько далеко положение дел от всеобщей любви, и какая сила – райские птицы.
Тогда Батя тоже сделал уступку. Без просьб, просто в ответ. Для ее душевного спокойствия.
Не нападение.
Только поддержание мира.
Насколько Птиц понял, девица Вольф страстно мечтала пойти по стопам матушки и записаться в Джеймсон, но местра Вольф-старшая встала стеной. Марлен рассказывала это Северу, думая, что Димочка спит с открытыми глазами, но он не упускал ни слова из застольных бесед.
– Она не хотела, чтобы я общалась с нуктами, – жаловалась девица, – она говорила, что я стану на них похожа!
«Вот отчего у Севера не клеилось с нашими девками, – лениво думал Димочка. – Он туповатых любит». С его птичьей ветки ясней ясного виделось, что покойница не от драконов спасала дочку, тем более, что болтать с ними та все равно научилась отлично.
В Джеймсоне готовят профессиональных солдат. Таких, у кого тверда не только рука, но и мысли.
Спокойных.
Отбор есть отбор, и наверняка среди экстрим-операторш много слабых амортизаторов…
Таисия улыбалась.
Синий Птиц помнил, что в рукопашной ее любимый удар – пальцами в глаза. Скорость у хорошего энергетика такова, что мало кто из нормальных, пусть даже натренированных людей сумеет поставить блок. «Не настолько банально, как в пах, – рассуждала Чигракова. – И женственно!»
У выпускниц Первого корпуса оригинальные понятия о женственности.
А вторая тройняшка, Настя, сейчас летит сюда. Шеверинский сказал, что они встречали ее на Диком Порту, в клубе «Серебряный блюз». Димочка не вспомнил. Он вообще не помнил Дикого Порта. Север, услышав об этом, долго смотрел странным взглядом, но ничего не сказал. Анастис отработала роль визитной карточки местера Люнеманна, знаменитого пиратского короля, и теперь сопровождает Больших «Б».
А третья тройняшка, Ксеня, во временной спайке с Ручьем и Клестом на Древней Земле ворочает такие дела, что только держись. Об Аксенис меньше всего слышно, и появляется она редко. Последний раз Птиц ее видел, когда… да, именно.
…В Райском Саду.
– Мало быть сверхполноценником, – сказал он тогда. – Надо еще что-то из себя представлять.
Алентипална вздохнула.
Уютно пощелкивали спицы. Задумчиво, колыбельно журчал малыш-водопад, струйка воды с детское запястье. Падал в каменную чашу, украшенную резьбой. Бабушка сидела на каменной скамье возле чаши, на старом детском одеяльце, сложенном вчетверо. Вязала. Дима смотрел и не мог понять, то ли она просто вяжет, то ли поет так.
Это Алентипална начала звать их райскими птичками. А о себе говорила: «Я птица-страус. Как пну – мало не покажется». Видя ее, трудно поверить, что на самом деле это еще мягко сказано. Кто-кто, а Синий Птиц знал, какое счастье можно спеть человеку спроста, мимоходом, по случайному раздражению.
Чуть одаль, на мощеной белым камнем дорожке, стояла Ратна-Жемчуг – миниатюрная, прямая, строгая, в неизменном черном платье до пола, похожая на шахматную фигуру. Блестящие темные волосы обрамляли узкое лицо, как вороньи крылья. Талия Ратны даже для ее невысокого роста казалась несоразмерно тонкой, точно директриса была вовсе не человек, а лаэкно какая-нибудь.
Директриса считала, что между нею и куратором Райского Сада имело место некое соперничество, которое она, Данг-Сети, проиграла. Свой проигрыш Жемчуг при каждом удобном случае подчеркивала, отчего Бабушка, не разделявшая ее представлений, очень нервничала. Алентипална полагала, что своим положением обязана не себе, а тем мужчинам, за чьими спинами ей так спокойно. Она старалась быть с Данг как можно вежливей, и только злила ее этим.
– Кем ты хочешь быть? – спросила Бабушка.
– Не знаю. – Птиц смотрел, как течет вода: падает сверху, серебряными пузырьками тревожит темное зеркало чаши, успокаивается, уходит дальше по желобу.
В эту самую чашу крайне удобно макать чью-нибудь дурную голову. Но когда рядом Алентипална, все чародейство Райского Сада выбирается из щелей, где пряталось от малолетнего хулиганья. Давным-давно сели за проекты великие архитекторы, ландшафтные дизайнеры и художники, а молодая Бабушка украдкой спела им творческую удачу. Сложной и необыденной была цель – не украшение создать, не дворец, а место, где больной, психически нестабильный ребенок вырастет здоровым и веселым…
– Я смогу все, за что возьмусь, – сказал Васильев. – Но только потому, что я корректор. Забрать это – и я никто.
Бабушка слушала внимательно. Ратна стояла истуканом.
Директриса тоже корректор, но по виду не скажешь. Даже Кнопка не казалась настолько бесчувственной. Птиц хорошо знал, что кроется за таким дубовым спокойствием, но в принципе не умел жалеть кого-либо, кроме себя.
– Это как наркотик, – сказал он. – Я его ненавижу, но без него не могу.
«…я им дышу, и не знаю, как по-другому», – договорил он про себя. Алентипална все понимала без слов.
Стоило ему взять в руки реконструкторский лук, и на полном скаку он сбил пять из пяти. Как древний монгол.
И не могло быть иначе.
«Райский Сад», – подумал Птиц и хихикнул про себя.
…Слишком хорошо. Привыкаешь, что такой и должна быть жизнь. И думаешь, что в школе замечательно, но это только школа, дальше будет еще лучше, еще краше, еще чудесней! и танцуешь на празднике собственного изгнания из рая.
– Тебе тяжело заниматься оперативной работой? – уронила Бабушка сочувственно и печально; в узких глазах Ратны почудилось презрение.
– Нет.
– Тогда я не понимаю, – голос ее дышал лаской и заботой, как всегда, и от этого Птицу становилось еще тошнее. От невозможности отрицать и огрызаться. Если выцедить по крупице и собрать воедино все хорошее, что есть в Саду, получится маленький кусочек мира вокруг Алентипалны.
…потом оказывается, что за стенами школы раскинулось нечто, больше похожее на исполинскую помойку, чем на мир, каким ты его представляешь. Потому что пусть Сеть, пусть курс новейшей истории, пусть тренинги, но ты сыздетства живешь в Райском Саду.
А помойка, к слову, считая себя единственно верной формой существования, пытается сожрать все прочее. Остается только фронт, только передний край, и вот – особист-корректор, райская птица, страшнейшее оружие во Вселенной, ты лепишь кому-то тромб в вене, чтобы другой пацаненок мог скакать на лошади и стрелять из лука, как древний монгол…
– Я сам себя не понимаю, – Димочка уставился в землю.
Бабушка думала. Спицы щелкали, точно сами собою.
– Хочешь заниматься этически безупречной деятельностью? – спросила, наконец, она. – Такая возможность есть. Синдром Мура. Лечебница на Терре-без-номера.
Димочка представил себе скорбных синдромом внешних территорий, и его затошнило сильнее: лысые, одутловатые, пучеглазые, с деформациями скелета, с руками-клешнями… еще, чего доброго, вонючие. Птиц не скривился только из личной приязни к Бабушке, которая очень заботилась о своих мурятах.
Ратна все заметила и все поняла.
– Я вообще не хочу быть сверхполноценником, – глухо, почти мстительно сказал Птиц. Директриса сузила азиатские глаза в окончательные щелки, но промолчала. Потом повернула голову движением марионетки. Димочка проследил за ее взглядом, и увидел Аксенис.
Он никогда не путал тройняшек. Не потому, что был особенно наблюдателен. Не хотел путать – и не путал. Для такого даже песен не требовалось.
Женя «Ручей» Эрлинг, Ньян Вин, «Клёст». Третья Чигракова, Ксенька-Тройняшка. Долгосрочный проект на Древней Земле. Звучит мирно; на самом деле Аксенис – двойной агент. То есть это для землян она двойной агент…
Димочка усмехнулся.
Алентипална не хотела, чтобы ее беспокоили по пустякам; Синий Птиц – важная персона. Поэтому сюда, к водопаду и бабушкиным спицам, не набежали дети. Просто не захотели.
Ксения шагала размашисто, точно хотела пуститься бегом и сдерживала себя. От Бабушки повеяло тревогой.
Ручей – не чета Димочке, у него не запредельный пятнадцатый, а приличный десятый, он не сотворит чуда… но зато он вменяем. Не организует проблем и не посылает штатных психотерапевтов в несказанную даль. Поэтому на Земле – Ручей. Прикрывает ксенолога-дипломата Чигракову, разыгрывающую достойную Атк-Этлаэка партию. А Птиц устраивает самоанализы пополам с истериками.
– В чем дело? – разомкнула губы Ратна.
– Алентипална, – только кивнув директрисе, Ксения наклонилась к Бабушке, – простите, ваш браслетник выключен.
– Да…
– Иван Михайлович просит вас как можно скорее быть в Степном.
Плавно, медленно Бабушка положила вязанье.
Птиц ощутил дикую ревность, дичайшую, физиологическую – точно умирающему от жажды дали бутылку с родниковой водой и отняли после пары глотков. Аксенис покосилась на мальчика-звезду и убрала за ухо русую прядь.
– Где машина? – спросила местра Надеждина: уже не добрая баба Тиша – третий член уральского триумвирата.
– Через минуту будет.
И она уехала, как уезжала всегда. Делать нелюбимое нужное дело. Многозначительные оговорки в устах авторитетных журналистов и социологов, чьи-то странно поспешные политические решения, их неожиданные последствия; не предвиденные кем-то проблемы…
Синий Птиц не понимал, как Алентипална может заниматься тем, отчего больно ее душе.

Солнце и Север пили «за сволочей». Лилен и Таисия дружно смеялись, забыв о прежней несклонности друг к другу, Кайман усиленно делал вид, что он-то здесь ни при чем. Дельта развалился под ногами у Крокодилыча и уснул заново.
«Энергетики! – говаривал памятный Женя-Ручей, переплетая завитые локоны длинными нервными пальцами. – Для них собраться большой кодлой и что-нибудь хором громко орать – переживание из категории высшего духовного опыта…»
Птиц ухмыльнулся. Послушные черты складывались в привычную гримасу сами, не требуя не только искренних чувств, но даже усилия лгать.
Руки под кольцами зудели.
Выпив, Шеверинский, по обыкновению, пошел вспоминать прошлое.
– У меня от него всю жизнь одни неприятности, – по-братски делился он с Солнцем, сочувственно внимавшим. – Знаешь, как мы познакомились? Весь первый корпус ушел в конный поход до Южного моря, а меня не взяли, потому что я химичке стол чесноком намазал. Сидел я злой, один, и думал: надо какую-нибудь гадость сделать, чтоб не так пакостно на душе было.
Димочка оживился. Подался вперед. Эту историю он слушал не раз, и всегда с удовольствием. Особенно приятно было уточнять детали. Особенно при посторонних. А рядом как раз хлопала коровьими очами девица Вольф.
– И вот решил я, дурак, махнуть через забор в третий корпус и птиц попугать, – каялся Шеверинский. – Ну, разве ж дураку забор помеха? Перелез, иду по парку, смотрю – сидит. На скамеечке. Играет на браслетнике во что-то. Худенький, беленький, кудрявенький, глазки голубые… так и хочется в душу с ноги пробить.
– Он мне сразу понравился, – объявил Димочка.
– Я подошел и говорю: вот, все энергетики конным походом ушли, а меня не взяли, потому что я одному парню руку сломал.
– И два ребра, – злорадно напомнил развеселившийся Птиц.
– И два ребра, – гробовым голосом подтвердил Север. – Теперь, говорю, будут они ехать по степи, в траве по шею, и хором петь песни. А я один, и мне скучно.
– Ты, говорит, правда корректор? – подхватил соратник и, вспомнив коллегу Эрлинга, пропустил между пальцами белую прядь. – Ну покажи что-нибудь. А если не покажешь, значит, не можешь, и все враки.
– Показал? – поинтересовалась Таис.
Шеверинский испустил тяжкий вздох.
– Рассказывай, – хищно велел Димочка.
– Он глазищи эдак растопырил… – ткнув в Птица пальцем, печально отчитался Север, – и говорит: «Пст!»
Повисло молчание.
– И чего?
– И тут из-за кустов выходят директриса и главврач! – убито сказал Шеверинский.
Бурное веселье продолжалось минуты три.
– Вот это работа! – восторгался Кайман.
– Это не я, – невинно отнекивался Птиц, – это просто так вышло.
– Как я рванул! – помотал головой Север. – В жизни так не бегал. А Ратна как рявкнет сзади: «Стоять!»
– И что?
– Я упал, – мрачно отвечал Шеверинский. – А она: а посадить его за нарушение внутреннего распорядка на три дня в изолятор!
– И чего?
– Отсидел, – по-зековски скупо сообщил Север. – «Войну и мир» прочитал.
– Герой, – скалился Димочка, – вот, Ленусик, видишь, они начали рассказывать страсти про директрису. Устное сочинение на тему: «Как мы боялись Данг Ратны». Удивительно предсказуемые люди.
– А ты не боялся, – насмешливо сказала Таис.
– Я никого не боялся, Тасик, – Птиц доверительно подался к ней, прикрыв цветокорректированные глаза и вильнув плечами. – Я оттанцевал всех самых свирепых женщин Эрэс. В том числе Данг-Сети… кстати, она очень милая… и сексуальная…
– Только не говори, что ты… – Шеверинский так и поперхнулся, – с директрисой…
– А почему это тебя беспокоит, Север?.. Она, между прочим, из-за меня освободила третий корпус от военной подготовки, – ехидно напомнил Димочка.
– Н-ну…
– Я – за спорт. За отличную физическую форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67