От такой старомодной, изысканной велеречивости мне сделалось смешно, но я даже не улыбнулся, только кивнул головой.
– Ну, выздоравливайте Алеша, – на прощание сказал Гутмахер, и гости гуськом покинули комнату.
Мне показалось, что мои друзья и соратники что-то темнят, но я не смог понять, в чем. Скорее всего, дело касалось Тани, которой, как верной боевой подруге уже давно следовало появится у моего одра. Оставалось одно, срочно приводить себя в порядок и разбираться самому. Чем я и занялся, несмотря на слабость и звон в ушах. Дело шло у меня значительно медленнее, чем когда я лечил других людей, опять-таки из-за плохого самочувствия. Как только я перенапрягался, тут же переставал себя контролировать и впадал в полузабытье.
В конце концов, самолечение так меня вымотало, что я заснул и без просыпу продрых до утра. Однако, утром оказалось, что мое состояние настолько улучшилось, что я без особого труда доковылял до туалета и обратно, а по пути еще полюбовался в окно на снегопад. Не успел я вернуться в постель, как пришел доктор. Мои вчерашние успехи настолько выбили его из колеи привычных представлений о методах лечения, что, как мне кажется, он начал смотреть на меня как на ярмарочного фокусника и перестал чему бы то ни было удивляться.
– Ну-с, – поинтересовался он, – вы еще в постели? Ключица у вас срослась?
– Не знаю, – ответил я, – но с головой вроде неплохо, болеть почти перестала.
– Что же, этого и следовало ожидать. Давайте, я разбинтую ваше плечо.
Старик опять, как и вчера, ловко распеленал меня и с удовольствием поцокал языком.
– Очень хорошо. Я бы сказал, великолепно! Мне вчера ваш странный приятель рассказал, что вы сами что-то вроде знахаря, не поделитесь опытом, как у вас это получается?
– Я бы с удовольствием, – искренно ответил я, но я сам не знаю, как это у меня получается. Внезапно, одночасно прорезались способности к лечению, домните, как у Пушкина: «Баба ведьмою слыла, все болезни исцеляла…», а я хоть и не ведьма, но тоже получается…
– А что вы для этого делаете?
Я объяснил. Старичок долго думал, по своей привычке жуя губы.
– Наверное, это не поддается научному пониманию.
– Ну, почему же, – возразил я, – вы уже слышали про рентген?
– Вы имеете в виду Х-лучи ученого Вильгельма Рентгена?
– Наверное, – не очень уверенно ответил я. – Я говорю о лучах, которые проникают сквозь человеческое тело?
– Именно, – подтвердил врач. – Я сам в Германии в Вюрцбургском университете видел такой прибор!
– Ну, а я, вероятно, что-то вроде такого прибора, только без электрических проводов. Доктор, откровенность за откровенность, вы встречали в доме молодую барышню по имени Татьяна Кирилловна?
– Неужели это может быть… – задумчиво произнес старик. – Невероятно, но факт… Вы говорите о невесте Ильи Ильича? – наконец вспомнил мой вопрос эскулап.
– Татьяна Кирилловна – невеста Поспелова?
– Кажется, да. А еще вы знаете людей с такими же способностями, как у вас? – Конечно, такие люди встречаются и не так уж редко, а вы не знаете… впрочем, это не важно…
– Ей лет восемнадцать на вид?
– Очень важно! Это не просто важно! Кому восемнадцать лет?
– Барышне…
– Какой барышне? Ах, да, барышне, да, невесте... весьма возможно… Вы не могли бы продемонстрировать свои, так сказать, возможности?
– Что? – переспросил я. То, что сказал старик, было, по меньшей мере, странно. – Мог бы. Доктор, а сколько времени я был без памяти?
– Три дня, сегодня пятый день, как я вас лечу... Это и удивительно, такое внезапное выздоровление! Если я приведу к вам больного…
– Пять дней… А они давно, это самое, обручились?
– Кто?
– Ну, Илья Ильич и барышня!
– Батенька мой, я ведь врач, а не духовник... Так что относительно больного?
– Зачем мне специальный больной, – сердито сказал я, старик все время сбивал меня с мысли. – Давайте я вас полечу. У вас что, нет болезней?
– Есть, конечно, но ничего особенного, обычные для моего возраста недомогания, разве, что геморрой донимает…
– Геморрой я еще не лечил, но, в принципе, какая, собственно, разница!
– Встаньте ко мне спиной, – велел я врачу.
– А, что вы намереваетесь делать?
– Подержу руку напротив вашего зада, пронижу тесто болезни своими лучами… Значит, уже декабрь месяц!
– Двенадцатое декабря.
– Интересно, Чехов уже в Москве?…
– Какой Чехов?
– Антон Павлович.
– Антоша? Вы с ним знакомы?
– Нет, но очень хотел бы познакомиться.
– Прекрасный человек, я с ним близко сошелся в Серпуховском уезде, на холере. Жаль только, что он оставил медицину… Вы меня не касаетесь?
– Нет, не касаюсь, – машинально ответил я. – Стойте спокойно.
Я лечил врача и думал, как у меня вдруг все разладилось: Татьяна Кирилловна бросила меня ради человека более чем вдвое старше ее, к тому же мне прострелили голову и ключицу…
– Вы знаете, Иван Андреевич, – назвал меня доктор моим новым вымышленным именем, – у меня, кажется, начинается обострение…
– Стойте, доктор, спокойно, если хотите выздороветь. Ничего у вас не начинается, это такой эффект от лечения… Хотя, действительно, хватит с вас, мне нужно отдохнуть и подумать.
Доктор не стал ждать повторного приглашения и резво выскочил из комнаты, а я продолжил подводить счет потерям. Их было много, и ни одного приобретения. Даже Москву 1900 года не удалось толком посмотреть. Однако, долго скорбеть мне не дали, принесла еду Анна Ивановна. Она улыбнулась и сказала:
– Вот, я вас сейчас покормлю, как маленького, с ложечки…
– Не нужно меня кормить, у меня у самого руки есть, – не очень любезно отказался я. – Это правда что Илья Ильич женится на Татьяне?
Анна Ивановна от неожиданности вопроса чуть не уронила поднос с едой, но как-то справилась и поставила его на стол с повышенной осторожностью. Я понял, что это волнует ее не меньше, чем меня. Не знаю, какие отношения были у нее с Поспеловым, мне казалось, что без интима, но то, что он ей не мог не нравиться, я не сомневался. Сердцу, как известно, не прикажешь, а мужчина он красивый и умный…
– Не мое дело в господские дела мешаться, – после долгого молчания сказала она, явственно проглотив застрявший в горле ком. – Татьяна Кирилловна сказали, что вы с ней не венчаны, да и вам уже думали батюшку звать соборовать, доктор сказали, что, того и гляди, преставитесь… Так кушать-то будете? Как доктор велел, бульон и сухарики…
– А ничего существеннее не найдется? Мне бы мяса кусок? Да и от рюмки коньяка я бы не отказался, у вас, помнится, Шустовский был… А может, и вы со мной за компанию, за здоровье молодых?
– Ладно, – бледно улыбнулась она, – только я себе лучше наливочки принесу…

Глава 12

Доктора мой экстрасенсорный сеанс избавил от геморроя, а мне прибавил навязчивого поклонника. Дела мои шли на поправку, и в докучливой врачебной опеке я не нуждался. Врач, как мне казалось, совсем забросил свою практику и торчал у меня с утра до вечера, пытаясь вытянуть сведения, которыми я не располагал. Я неоднократно говорил ему, что мучить меня вопросами бесполезно, я сам не знаю, как у меня получается лечебный эффект.
– Если бы я знал, как это получается, – в конце концов грубо сказал я, – то получил бы Нобелевскую премию.
В 1900 году премию еще не присуждали, но о завещании Альфреда Нобеля было известно, и что это за премия, публика уже знала.
– Но, батенька, попытайтесь понять, это так важно для человечества! – не принимая никаких аргументов, нудил доктор.
Татьяна Кирилловна, как только я начал ходить, срочно, не пожелав встретиться и объясниться со мной, переехала жить к своей московской тетке; Илья Ильич держался со мной скованно и никак не объяснялся. Впрочем, я на выяснении отношений не настаивал, мне и так все было ясно, поэтому чего-то требовать и негодовать не имело никакого смысла. Тем более, что о моей женитьбе на херсонской девице не могло быть и речи. Я по-прежнему не считал себя свободным от брачных уз с матерью своего ребенка, какие бы временные промежутки нас не разделяли. Аля была для меня самым близким и родным человеком.
Илья Ильич теперь постоянно где-то отсутствовал, Домоправительнице он объяснил, что у него важные дела. Однако, мы с ней вполне представляли, чем он теперь занят – пасет свою юную невесту «от сглаза и порчи». Я был уверен, что никакой мифической тетки не существует, а есть съемная квартира, где наши голубки воркуют без помех.
Съехать от Поспелова я не мог, во-первых, был еще слаб, во-вторых, оставалась опасность, что, пока я не поправился, со мной сведут счеты оставшиеся в живых соучастники Поэта, в-третьих, меня разыскивала полиция. Оставалось сидеть у себя на антресолях и общаться с занудой доктором.
Иногда ко мне заходили Гутмахер с Ольгой. Аарон Моисеевич, как ни странно, ни капельки не скучал без потерянных благ цивилизации. Он с наслаждением играл со своей пассией в «мужья-жены» и с удовольствием рассказывал о своих детективных приключениях. Они с Ольгой шлялись по дорогим ресторанам, посещали театры, кутили в «Яре», благо моих денег на это вполне хватало.
Илья Ильич сумел-таки экспроприировать состояние нашего киллера, нажитое, как говорится, нечестным путем, и поделил его, как и было оговорено, на четыре равные части. Вот эту мою четверть профессор Гутмахер со студенткой Дубовой и прокучивали в злачных местах.
Самым непонятным было то, что никто не хотел рассказать, что случилось со мной после перестрелки во флигеле; как и кому удалось меня оттуда вытащить; как там оказались Ольга с Гутмахером; что сталось с моими противниками; и главное, почему меня ищет полиция. Как только я заговаривал на эту тему, у всех тут же находились отговорки, и ни на один вопрос мне не отвечали.
В конце концов, мне все это так надоело, что я решил сбежать из под плотной опеки моих доброхотов и решить вопрос с посещением Антона Павловича. Тем более, что я уже пребывал в нормальной физической норме и жаждал действий. Последней каплей или толчком для принятия окончательного решения послужила заметка в газете «Московские летописи». Там на последней странице уведомлялось, что известный беллетрист А.Чехов проездом в Швейцарию посетил «Художественный Общедоступный» театр и был тепло встречен московской публикой.
– Если я не пойду сегодня, он уедет в свою Ниццу, и больше такого шанса у меня не будет, – сказал я сам себе, откладывая газету.
Анна Ивановна поначалу восприняла мое намеренье «погулять по городу» в штыки, но я ее переупрямил и с боем получил свою вычищенную и выглаженную одежду.
Быстро одевшись, я вышел на заснеженную, плохо убранную улицу и остановил первого попавшегося «Ваньку» на крестьянских санях. Уже садясь в сани, я подумал, а как мне, собственно, представиться Чехову?
– Малую Дмитровку знаешь? – спросил я извозчика, низкорослого крестьянина, одетого в вывернутый тулуп.
– Как же, мы все знаем! – обрадовал он меня своими способностями.
– Сколько возьмешь?
– Полтинничек, пожалте. Меньше никак, нам резона нет, конец неблизкий.
– Ладно, поехали – согласился я. – Как будешь ехать?
– Известно как, по дороге, – резонно ответил извозчик.
Я уже был достаточно научен разнообразными способностями наших соотечественников отравлять жизнь окружающим своей дуростью и некомпетентностью, потому потребовал уточнения маршрута:
– Расскажи, где это?
– Эка, ты, барин, Фома неверующий. Я Москву, как пять пальцев, знаю. Прямо поедем, потом свернем, а там и рукой подать.
– Ясно, видно, что ты дока, – согласился я. – Страстной монастырь знаешь?
– Как не знать.
– Сможешь до него доехать?
– Как не смочь, конечно, смогу. Только ты давеча просился в Митрово, а это в другой стороне.
Я не стал выяснять, что мужик понимает под таинственным «Митровым», и устроился на застеленной рогожей соломенном сидение.
– Поезжай к Страстному монастырю, дальше я покажу.
– Добавить в таком случае двугривенный надоть, конец неблизкий!
– Езжай скорей, добавлю.
– Помолиться или просто так, из любопытства? – спросил извозчик, скорее всего не из интереса к моим делам, а для поддержания разговора.
– Помолиться, – ответил я.
– Дело хорошее, не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не простится. Только дорог стал, скажу я тебе, барин, нынче овес, – сообщил после минутного размышления свое обобщенное мнение о порядке в мироздании возница. – Кусается!
– Овес у нас всегда дорог, как и все энергоносители, – согласился я.
Мужика непонятные слова не смутили, то ли не расслышал, то ли неведомо как перевел на свой понятный язык.
– Это да, здеся в Москве все кусается! Я вот все езжу и думаю, а для чего в Москве столько народа живет, ежели у нас в Костромской губернии овес дешевле?
– Так не все же одним овсом питаются.
– Это ты востро подметил, господин хороший, я вот еще чай оченно уважаю. За день намерзнешься, Пойдешь в трактир, примешь шкалик! Хорошо.
«Господи, – подумал я, – меня к Чехову везет чеховский же персонаж».
– Ты куда поворачиваешь! – поймал я за руку любителя чая, попытавшегося в начале Пречистенки повернуть не налево, а направо.
– Знамо куда, ты же сам велел к Страстному везти! – удивился извозчик.
– Так Страстной монастырь налево, а ты проворачиваешь направо.
– Тут ближе будет, – не очень уверенно сказал мужик и развернул свою клячу. – Привередлив ты, как я посмотрю, барин. Все тебе не так.
Было начало десятого вечера, и я надеялся застать писателя дома. В противном случае придется ждать его на улице.
Как представиться Антону Павловичу, я не знал, Осталось надеяться на собственное нахальство и изворотливость, и его беззащитную деликатность.
От Страстного монастыря мы опять повернули налево и попали на тихую, почти провинциальную Малую Дмитровку, застроенную небольшими особняками.
– А говорил в монастырь на моление едешь, – упрекнул забывший обиду извозчик. – Коли сказал бы, куды тебе надобно, я б тебя враз домчал. Эх, залетные! – прикрикнул на свою единственную клячу костромской крестьянин и помахал над головой лошади кнутом.
Я, не отвечая, разглядывал дома, чтобы не пропустить тот, на котором в будущем будет висеть мемориальная доска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38