«Непротивленка злу насилием» несколько раз порывавшаяся протестовать против моего негуманного обращения с пленником, но когда увидела его длинный, бандитский нож, передумала бороться за права убийцы и, как ни странно, успокоилась.
Мы, оставив дверь в кабинет настежь открытой разошлись по своим покоям мыть руки и готовиться к трапезе. Обед, поданный раскрасневшейся от комплиментов Анной Ивановной, превзошел все мои ожидания: суп из белой спаржи, нежнейшая буженина, запеченная в тесте телятина, фаршированный овощами рыбец, пирог с шампиньонами, и на сладкое сливочное мороженное и торт «Наполеон». К каждому блюду присовокуплялись свои напитки. К концу обеда мне стало понятнее льстивое отношение хозяина к домоправительнице. У Анны Ивановны был явный кулинарный талант.
За столом все вели себя естественно, и никто ни разу вслух не вспомнил о бедном узнике, валяющемся на полу в соседней комнате. Разговоры касались исключительно поварского таланта «милой Аннушки». Хозяин трунил над моим голодным восхищением изысканными блюдами, Татьяна Кирилловна пыталась вспомнить, чем особенным кормила их дома маменькина кухарка. Короче говоря, о пленнике все как бы забыли.
Он, между тем, давно пришел в себя и мог наслаждаться стуком ножей и вилок, доносившимися из столовой.
После основного обеда мы с Ильей Ильичем, как и вчера, перешли пить «кофей» в кабинет и тут, будто случайно, вспомнили о бедном страдальце.
– А с этим что будем делать? – спросил я хозяина, – взглядом указав на лежащего на полу бедолагу. – Я думаю, в живых его оставлять не стоит…
– Не смею с вами спорить. Он в полной вашей власти.
– Знаете, любезнейший Илья Ильич, мне не хочется просто так его убить. – признался я. – У этого человека слишком много грехов. Нужно дать ему возможность покаяться. У меня есть на примете один замечательный подвал, его можно там замуровать. Пусть посидит в тишине и покое, вспомнит свою жизнь, невинно убиенных, а потом, когда преставится без церковного покаяния, даст Бог, станет привидением и будет нас с вами пугать по ночам.
Мы оба посмеялись моей «тонкой» шутке.
– У меня и здесь есть подходящее для такой цели помещение, – предложил упростить задачу Илья Ильич. – Специальная маленькая каморка под домом. А потом… когда приспеет время, мы спустим его в канализационный канал…
– А если я все расскажу? – без приглашения вмешался в разговор киллер.
– Тогда я, так и быть, вас просто застрелю, – ответил я. – Только, боюсь, вас это не устроит…
– Я могу быть полезным. Я много чего знаю и многое умею…
– Ну, судя по тому, что вы здесь лежите, не очень, – с сомнением в голосе сказал Поспелов. – Впрочем, решать не мне.
Пленник умоляюще посмотрел на меня, неловко вернув голову. Я ему сочувственно улыбнулся и сделал пальцами детскую «козу», после чего повернулся в кресле так, что он перестал меня видеть.
Думаю, что на святой, православной Руси в это время было не слишком много настолько отвязанных беспредельщиков, для которых человеческая жизнь не стоила ровным счетом, ничего. Судя по всему, один из них лежал связанным, ожидая решения своей участи, а два других, еще более безбашенных, пили спокойно в мягких креслах кофе и курили сигары.
Не знаю, насколько мы с Поспеловым были убедительны, но киллер поверил, что мы примитивнее, а значит, еще страшнее и безжалостнее, чем он, и тихонько, тоскливо завыл на одной ноте.
– Ну, что вы, голубчик, расстраиваетесь, – наклонился над ним исполняющий роль более сердобольного палача Поспелов, – проигрывать нужно достойно. Все равно придется когда-нибудь умирать, так какая разница, чуть раньше, чуть позже…
Пленный никак не отреагировал на утешение и продолжал выть. Кажется, нам удалось психологически его сломить. (Из рассказов, что я слышал по этому поводу, убийцы, в своем большинстве, удивительно жизнелюбивы и как никто другой цепляются за бренное существование). В его заунывный скулеж стали вмешиваться отдельные членораздельные звуки:
– Я все отдам, все, только не убивайте, позарился на большие деньги, будь я проклят, скопидом проклятый, ничего мне не надо, не убивайте, все на вас переведу, дома, землю, деньги, все отдам до копеечки, хоть в централ, хоть в Сибирь на каторгу, только жить жить хочу…
Мы, не вмешиваясь, слушали его торопливые придания, ожидая более информативных высказываний.
– Сколько за меня заплатили? – так ничего толкового не услышав интересного, спросил я.
– Двадцать пять тысяч посулил, будь он проклят… Все моя жадность…
– Чай, опять врешь? – не поверил я. – Обсчитать хочешь? Смотри, я у него сам спрошу.
– Спроси, спроси, вот те святой крест. Десять тысяч аванса, они у меня в пиджак зашиты, и пятнадцать под расчет после дела. Господом Богом клянусь.
– Адрес говори, как его найти и кличут?
– На Сретенке, в доме генеральши Кузовлевой, во флигеле, во дворе. Имени не знаю, а кличут Лордом. Его на Хитровке Паук и Пиня знают, они и сосватали.
– А деньги и документы на недвижимость где держишь? – вмешался в разговор Илья Ильич.
– У присяжного поверенного Бузакина, контора Спиридонова на Лубянке. Все отдам, только отпустите душу на покаяние!
– Отдашь, может и отпустим, – пообещал я.
– Развяжите его, – попросил Поспелов. – Пусть напишет распоряжение своему Бузыкину.
Я встал с кресла, перевалил киллера с живота на бок и с трудом развязал врезавшиеся в тело веревки. После чего поднял его за шиворот и бросил в кресло у стола.
– Пиши распоряжение.
– Руки занемели, ручку не удержат, – заныл пленник, с показным ужасом глядя на меня. – Господин студент, не убивайте, дайте минуту поправиться!
Он опять начинал свою игру и тянул время. Слово «поправится» напомнило мне значение, которое в него вкладывают мои похмельные современники.
– Нужно дать ему выпить, пусть немного придет в себя, – поделился я своим планом с хозяином и подмигнул.
Поспелов понимающе посмотрел на меня и позвал Анну Ивановну:
– Милая Аннушка, принеси, пожалуйста, штоф водки и стакан.
Домоправительница принесла литровую бутылку и тонкий чайный стакан.
– Вы уже можете писать? – поинтересовался Илья Ильич у тупо уставившегося в стену пленника,
– Ваше высокоблагородие, – заныл душегуб, – помилуйте, ну, что вам, право, от моих денег, хотите, я вам десять тысяч отдам, хорошая сумма! Оставьте на упокой души хоть копеечку!
– Ладно, – вмешался я в разговор, – выпей на прощанье и пошли в подвал, нам твоих денег и домов не нужно.
Я налил полный стакан водки и поставил перед ним.
– Пей, другого случая у тебя не будет.
– Я непьющий-с, – заныл он и отодвинул посудину. – У меня душа спиртного не принимает-с.
– Пей, – жестко сказал я и приставил ствол пистолета к округлившемуся от ужаса глазу. – Считаю до трех: раз, два…
Киллер схватил стакан двумя руками, с трудом удерживая его плохо гнущимися пальцами и, стуча зубами о стекло, залпом выпил. Его начало корчить, он давился и хватал ртом воздух.
– Странно, видно, и вправду непьющий, водка у меня хорошая, – грустно произнес Илья Ильич. – да, вырождается народ, по-людски уже выпить и не могут…
Следующей была моя реплика: – Теперь пиши своему поверенному. Считаю до трех: раз…
– Пишу, пишу, господин студент, – заспешил душегуб, неловко схватил ручку со стола и бережно обмакнул перо в чернильницу…
– Только пиши так, чтобы у твоего стряпчего Бузыкина вопросов не возникло, – назидательно советовал я, тыча ему для вещего вразумления стволом нагана то в ухо, то в лоб. – Иначе, сам понимаешь…

Глава 10

К восьми часам вечера пьяный в драбадан киллер рассказал все, что знал, о заказе убийства и написал доверенности Илье Ильичу на все свое состояние. Кроме того, мы записали его показания, скрепленные собственноручной корявой подписью, о нескольких преступлениях, каждое из которых грозило ему виселицей.
Человек по кличке Лорд, нанявший киллера, если верить рассказу нашего нового знакомого, был не уголовником, а занимался чем-то другим, скорее всего, банковскими аферами. Какой ему был интерес заказывать меня, да еще за такой умопомрачительный гонорар в двадцать пять тысяч рублей, было совершенно непонятно. Любой примерный бандит с Хитрового рынка почел бы за счастье убить и за пару сотен. В этом была загадка и интрига.
Мы с Поспеловым даже предположили, что мое убийство было просто приманкой и поводом ощипать самого исполнителя, у которого, как выяснилось, оказалось весьма изрядное состояние. Однако, это было не больше, чем предположение.
– Что будем делать дальше? – спросил я Илью Ильича, когда мы оттащили душегуба в кладовку, оборудованную под одиночную камеру, с дощатой шконкой и парашей. – Мне нужно наведаться во флигель генеральши Кузовлевой и познакомиться с «заказчиком».
– Я думаю, вам самому этого делать не стоит, я поручу хлопоты своим помощникам, и интересующее нас лицо привезут сюда.
– Боюсь, что вы можете остаться без помощников. Думаю, что это очень серьезный человек. Так что лучше мне разобраться с ним самому.
– Вы недооцениваете мои возможности, – тонко улыбнулся Поспелов. – У меня достаточно организованная команда. Если все так серьезно, как вы думаете, то вам одному не справиться. Вам будет необходима помощь. Погодите, я кое-куда протелефонирую, и все организую. Нужно решить вопрос сегодня же вечером, пока нас там не ждут.
– Так вы все-таки приемлете прогресс? – пошутил я, имея в виду наличие в доме телефона. – Мне казалось, что вы принципиальный противник новшеств.
– Новшества бывают и полезные. Прошу извинить меня, я отлучусь на несколько минут.
Поспелов отсутствовал минут пятнадцать, которые я занял осмотром книг в его книжных шкафах. Художественной литературы у него почти не было, только несколько альманахов. В основном книги были научные на немецком и французском языках.
– Все решилось положительно, – объявил Илья Ильич, вернувшись в кабинет. – С наследством этого господина, – он кивнул в сторону своей домашней тюрьмы, – тоже практически решено. Присяжный поверенный Бузыкин с Лубянки – одиозная личность, широко известная в узких кругах, и он не станет рисковать своим, как бы это сказать, делом, противостоя мне. Если не секрет, то как вы собираетесь распорядиться состоянием нашего пленника?
– Почему я? Мне его денег не нужно, я думаю, что вы лучше меня найдете им применение. Будем считать их вашим гонораром.
– Нет, я не смогу их принять. Впрочем, если вы, Иван Андреевич, мне доверите, как бы это лучше сказать, раздел, то я предлагаю поделить их на четыре равные четверти. Одну часть отдать на учебные заведения, вторую сиротским приютам, а оставшиеся частицы разделим между собой, вычтя из них накладные расходы по нашему сегодняшнему предприятию.
– Как вам будет угодно, – согласился я. – Только может быть, будет правильнее передать средства не в бездонные общественные фонды, где они непременно растворятся, а напрямую в народные школы и приюты.
– Совершенно с вами согласен, так будет надежнее. А сейчас нам стоит отдохнуть, впереди нас ждет бессонная ночь.
– Вы тоже собираетесь ехать на Сретенку? – удивился я.
– Думаю, что мое присутствие может быть в определенном смысле полезным.
– Ну, что же, тогда приятного отдыха, – сказал я. Мы церемонно раскланялись, и я отправился на антресоли, где меня поджидала изнывающая от любопытства Татьяна Кирилловна.
Осколки разбитого пулей горшка были уже убраны, чучело в моем сюртуке тоже исчезло, даже дырочку от пули в оконном стекле Таня успела заклеить кусочком бумаги.
– Ну, что, он сознался? – первым делом спросила она. – Ты мне расскажешь, что за люди нас все время преследуют? Правда, меня чуть не убили? Я так испугалась, когда ты убежал! А куда вы подевали бандита?
На такое количество вопросов сразу ответить не смог бы ни один обычный человек, я не стал и пытаться, а задал один свой:
– Хочешь?
Татьяна Кирилловна засмущалась, потом ткнулась носом мне в шею и призналась:
– Конечно, хочу, зачем ты спрашиваешь? А ты сам испугался?
– Испугался за тебя, когда ты хотела встать, – ответил я, после чего через минуту задал глупый риторический вопрос. – Зачем вы, женщины, так много на себя надеваете одежды?
Видимо, недавние выбросы адреналина у нас обоих требовали выхода, и, вместо того, чтобы отдохнуть перед предстоящими ратными подвигами, я с увлечением занялся любовными играми. Татьяна уже настолько раскрепостилась, что почти меня не стеснялась и начала удивлять своими рискованными предложениями. Я лишний раз убедился, что женщины, по сути, в своем большинстве значительно менее консервативны, чем мужчины, и если их не одергивать придуманной мужчинами моралью, способны к необузданной сексуальной фантазии.
К сожалению, предстоящая авантюра не позволила мне думать только о любви и, как говорится, сбивала с ритма. Девушка это почувствовала и тоже «сбросила обороты», заменив взрывы страсти нежными и долгими ласками. Я был благодарен ей за «понимание» и постарался компенсировать «рассеянную страсть» «изысканной нежностью». Все было чудесно, однако к десяти вечера я начал нервничать, ожидая прихода Ильи Ильича, и конец нашего ви-за-ви получился скомканным.
– Тебе скоро нужно будет уходить? – неожиданно спросила Таня.
– Почему ты так решила?
– Мне кажется, ты волнуешься и куда-то спешишь.
– Да, мне придется кое-куда съездить.
– Можно с тобой?
– Нет, ты лучше выспись.
– А почему ты не хочешь меня взять?
– Тебе мало было приключений? – спросил я, нежно целуя ее припухшие губы. – Мы с Ильей Ильичей съездим на переговоры и к утру вернемся. Тебе там будет неинтересно.
– Почему мужчины лучше нас самих знают, что нам интересно, что нет?! – возмутилась она.
– А ты бы повела меня с собой к портнихе и заставила бы пять часов слушать разговоры о бантиках и рюшах? – в свою очередь спросил я.
Таня засмеялась и ответила:
– Конечно, нет, глупенький, я просто за тебя волнуюсь, и мне одной будет страшно спать.
– Послушай, подруга, несколько дней назад ты одна пошла пешком в Ясную Поляну и ничего не боялась, а теперь тебе страшно спать в большом доме, в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38