– Но я, собственно, никому не только не мешал, у меня и мысли такой не было. Я в ваше время попал по случайному стечению обстоятельств, ну и хотел еще заодно встретиться с Чеховым…
– Каким Чеховым, писателем?
– Да с Антоном Павловичем Чеховым.
– А он-то вас чем заинтересовал?
– Ну, кроме того, что он классик… Я недавно прочитал его письма… По-моему, он один из умнейших людей и талантливейших писателей России, во всяком случае, среди тех, кто остался в истории.
– Классик? Я о нем слышал, кажется, он откуда-то с юга. Сейчас с успехом идут его пьесы в Художественном театре. К сожалению, я почти не знаком с его творчеством. Однако, то, что вы сказали, любопытно. Надо же, классик! – задумчиво сказал Илья Ильич. – Сейчас Маркс издает его собрание сочинений. Куплю непременно. Вот что значит: «нет пророка в своем отечестве». А что касается ваших дел с революционерами, – вернулся он к старому разговору, – может быть, они относительно вас имеют какую-нибудь информацию, о которой вам неизвестно. Если вы попали к нам из будущего, вполне возможно, что у вас есть товарищи или конкуренты.
Такая мысль, увы, мне в голову не приходила, а напрасно. Если существует какая-то бесовская связь между разными временами и эпохами, то почему было не предположить, что здесь меня пытаются достать из конца восемнадцатого или начала двадцать первого веков? Однако, даже думать о таком было страшно.
Это означало, что я вновь попал в колесо, из которого может быть мало выходов.
– Я слишком недавно попал в ваше время, чтобы на меня успели обратить внимание, – начал я уговаривать самого себя. – Кто бы мог так быстро меня разыскать в бескрайней России?
– Но нашли-то вас в совершенно определенном месте, у ваших родственников, – мягко возразил Илья Ильич. – Вот если бы нам удалось расспросить о причинах такого интереса к вам кого-нибудь из ваших преследователей, это было бы интересно.
– Ну, если они так всесильны и активны, то, боюсь, что такая возможность у меня будет, если, конечно, раньше не ухлопают из-за угла… И вот, что я думаю, нам с Татьяной Кирилловной не стоит оставаться у вас, Анна Ивановна права, зачем вам лишние волнения.
– Увы, без волнений жизнь теряет соль, Не жить же мне как мой полный тезка Илья Ильич Обломов, трутнем, под крылышком у милой Аннушки.
– А мне показалось, что жизнь у вас вполне налаженная и комфортабельная. Если не секрет, почему вы только отставной корнет? Это при вашем-то уме?
– Чины людьми даются… А корнет я потому, что после гимназии поддался романтическому соблазну и несколько лет служил в армии. Вполне объяснимая слабость юного разночинца. Когда чуть повзрослел и поумнел, тотчас же подал в отставку. Тем более, что я, как и Евгений Онегин, «всевышней волею Зевеса наследник всех своих родных», и в финансовом отношении был независим от карьеры.
– Почему же не пошли служить отечеству в статскую службу?
– А я, любезный Василий Тимофеевич, как и вы, не люблю ни самодержавие, ни революционеров. Простите мне еще одну расходную цитату из Грибоедова: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Конечно, можно было бы найти себе применение и в гражданской службе, но я предпочел ей свободную профессию.
Какую именно «свободную профессию» он предпочел, Поспелов не сказал, а я постеснялся спросить.
– Кстати, я достал вам новое платье и документы, – неожиданно переменил тему разговора Илья Ильич. Вы теперь будете студентом университета.
– Кем? – удивился я.
– Студентом, – студенческая форма вам будет к лицу и поможет изменить внешность. Вы в платье коммивояжера или мелкого маклера слишком бросаетесь в глаза. Студентов же в Москве много, и они менее заметны.
– Когда же вы успели достать мне документы? – поразился я.
Судя по сибаритской обстановке и неспешной вальяжности Поспелова, даже выйти из дома было для него беспримерным подвигом. Опять-таки, нужно было еще учесть и бдительный присмотр Аннушки.
– У меня есть возможность решать некоторые задачи, не слишком утомляясь, – с улыбкой ответил он.
Мне было любопытно узнать, какие это возможности, но нас опять прервали. Пришла Анна Ивановна и позвала нас ужинать.
Приглашение было очень своевременное. Со вчерашнего дня мы с Татьяной Кирилловной еще ничего толком не ели. Видимо, учитывая этот фактор, домоправительница накрыла стол из расчета накормить до отвала отделение солдат. Мы постарались оправдать ее ожидания и ели каждый за троих.
После ужина Илья Ильич передал мне сверток с моим новым платьем. Я отправился к себе на антресоли и примерил студенческий наряд. Удивительно, но все было впору, так, будто шилось именно на меня. Даже штиблеты оказались точно по размеру ноги. Причем одежда была, судя по изнанке, совсем новой, но выглядела слегка ношенной. Я лишний раз удивился предусмотрительности этого странного человека. Кроме платья, в пакете оказался новенький «Браунинг» с запасной обоймой и паспорт на имя калужского мещанина Ивана Андреевича Синицина, двадцати восьми лет от роду, студента Московского университета, паспорт был еще без фотографии, вместо нее были указаны мои приметы.
– Ну, как вам обновки? – спросил меня Илья Ильич, когда я вернулся в гостиную.
– У меня нет слов. Как это вам удалось?! – с искренней благодарностью воскликнул я.
– В России есть достаточно обязательных и исполнительных людей, которые умеют и хотят зарабатывать деньги…
– Кстати, о деньгах. У меня есть вексель в банк «Российский кредит», как только я получу деньги, то тут же компенсирую ваши траты.
– Пусть вас это не тревожит, – небрежно сказал хозяин. – У меня в достатке свободных средств, как-нибудь потом разочтемся. Тем более, что Шура просит не скупиться в расходах для вашей безопасности.
Такая трогательная забота Александра Ивановича о своем далеком потомстве меня умилила.
Вскоре к нам с Ильей Ильичем в гостиной присоединились женщины, после ужина хлопотавшие на кухне. Как я догадался, ограничивая общение с внешним миром, хозяин не держал другого штата прислуги, кроме Анны Ивановны и дворника-истопника, которого я еще не встречал.
Моя новая одежда вызвала у женщин повышенный интерес. Аннушка даже обозвала меня «красавчиком», на что я явно не тянул. Вечер, за общими незначительными разговорами, взаимным подтруниванием, спонтанными воспоминаниями проходил по-семейному уютно. Красивая керосиновая лампа теплым, живым огнем освещала стол, покрытый плюшевой скатертью. Илья Ильич принялся рассказывать забавные истории времен своей военной службы; Анна Ивановна с улыбкой его слушала, вышивая на пяльцах гладью салфетку; Татьяна Кирилловна устроилась в уголке кресла и в паузах, возникающих в разговоре, пыталась пропагандировать толстовское учение о непротивлению злу насилием. Короче говоря, все это было для меня непривычно, мило, старомодно, но интересно.
В двенадцатом часу ночи домоправительница наткнула, что пора бы и ложиться. Моя резвая девица восприняла предложение идти спать (после того, как мы продрыхли весь день) с таким завидным энтузиазмом, что вызвала понимающие улыбки хозяев. Все пожелали друг другу покойной ночи и разошлись по своим комнатам.
Мы с Раскиной впотьмах поднялись по лестнице к себе на второй этаж. Я зажег шведскую спичку и засветил керосиновую лампу. Татьяна Кирилловна потерянно бродила по комнате, машинально поправляя и без того аккуратно разложенные по столикам и комоду вышитые салфетки.
– Вы хотите спать? – бесцветным голосом спросила она, не глядя в мою сторону.
– Ты долго будешь мне «выкать» ?
– А вы не обидитесь, если я перейду на «ты» ?
– «Пустое „Вы“ сердечным „Ты“ она, обмолвясь, заменила», – прокомментировал я ее странный при наших отношениях вопрос. – Давно пора.
– Ты хочешь спать? – повторила девушка тем же тоном, но поменяв местоимение.
– Хочу, – признался я, – только не один, а с тобой! Раздевайся и иди ко мне.
– Вы, ты, наверное, считаешь меня легкомысленной и легкодоступной девицей? – спросила Татьяна Кирилловна. – Это совсем не так, просто, я, кажется, очень сильно…
Я не дал ей договорить и закрыл рот долгим поцелуем. Мы стояли посередине комнаты и целовались. Я чувствовал ее нежное, гибкое тело, вкус губ, еще неопытных, но послушных и жадных. Остриженные, тонкие волосы девушки пахли лавандой и туалетным мылом, они мешали мне, когда я целовал ее шею и подбородок. Татьяна Кирилловна запрокидывала голову подставляя моим губам все новые места, и тесно принималась ко мне грудью и животом. Я просунул ногу между ее ногами, сжал своими бедрами ее бедро и, целуя, начал гладить спину.
– Еще, еще, – шептала она, когда ее губы отрывались от моих губ. – Ах, как сладко! Как сладко!
Мне было так хорошо, что я намеренно оттягивал продолжение. Нас обоих уже била нервная дрожь, а я все продолжал стоя ласкать ее лицо, шею, плечи. Девушка конвульсивно сжимала своими бедрами мою ногу, чуть заметно, обманывая то ли меня, то ли себя, двигалась вверх-вниз. Ее ягодицы под моей ласкающей ладонью делались то твердыми, то пленительно мягкими. Я уже почти не контролировал ситуацию, сам находясь в полуобморочном состоянии.
– Я хочу! Хочу, чтобы ты сделал мне больно! – задыхаясь, попросила Таня. – Ну, пожалуйста, пожалуйста!
Я понимал, какой боли хочет она, но вместо этого только сильно сжал ее тело, так, что ей стало трудно дышать. Потом подхватил на руки и положил поперек широкой постели. Таня была почти без сознания, она лежала, запрокинув голову, с крепко зажмуренными глазами и пыталась развести ноги. Узкая длинная юбка мешала ей, и она изгибалась, подгибала ноги в коленях, сжимая и комкая руками покрывало.
– Тихо, тихо, моя хорошая, – шептал я. – Это наша первая настоящая ночь.
Я медленно сжимая в ладонях запястья, расшнуровал и снял высокие ботинки. Маленькие ножки в белковых чулках подрагивали в моих руках.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол,
И воск слезами с ночника
На платье капал.
Я гладил ее лодыжки и ступни, постепенно пробираясь вверх к расслабившимся икрам. Вместе с моими руками все выше поднимался подол юбки, обнажая затянутые в тонкие чулки ноги. Тьму таинственную и желанную пытались рассеять инстинктивно раздвигающиеся бедра, но юбка и я мешали им разойтись в стороны. Дюйм за дюймом скользила ткань, наконец, обнажив две круглые коленки, выразительные и беспокойные.
Дальше обнажать ноги мне мешали бедра, подол застрял на них в своем движении вверх, и я снова вернулся к ступням и икрам. Таня пыталась как-то помочь, но только слепо двигалась в кровати, не очень понимая, что делать дальше. Я попытался взять себя в руки, сделал несколько глубоких вздохов и, чтобы отвлечься, начал вспоминать недавний бой с революционерами. Однако, как только видел освобожденные от юбки девичьи ноги, все посторонние мысли вылетели из головы. Я опустился перед постелью на колени и начал целовать маленькие ступни, жарко дыша на них через тонкий шелк чулок. У девушки начался оргазм. Она изгибалась, комкала покрывало и лепетала бессвязные слова. Потом затихла, лишившись чувств. Передышка дала мне возможность отдышаться и придти в себя. Чтобы как-то справиться с неразрешимой проблемой узкой юбки, я перевернул недвижное тело на живот, расстегнул на талии десяток обшитых материей пуговиц и не без труда стянул мешающую одежду. Таня постепенно приходила в себя. Я опять положил ее на спину. Теперь на ней оставалась короткая нижняя шелковая юбочка, чулки, пояс и панталоны. От этого кружевного, телесного цвета полупрозрачного сооружения у меня самого чуть не начался оргазм. Панталоны как бы скрывали все, но в то же время делали женское тело таким сексуальным, желанным и манящим, что мне, чтобы успокоиться, пришлось вскочить на ноги и отойти к темному окну.
– Ты обиделся? – спросил меня нежный голосок. – Я тебя чем-то обидела? – повторила Таня, когда обернулся к ней. – Почему у тебя такое странное лицо?
Не отвечая, я торопливо сбросил с себя студенческий мундир и остальное платье и опять опустился на колени перед постелью. Еще до того, как я прикоснулся к ней, Таня застонала, и, наконец, смогла вольно раскинуть ноги. У нее опять начался оргазм, но не такой сильный, как в первый раз.
– Что это было? – слабым шепотом спросила она. Я не ответил и жадно смотрел сквозь кружева на прекрасную женскую плоть.
– Это и есть любовь? – опять спросила девушка. Я был больше не в силах сдерживаться, вскочил, бросился на вожделенную женщину и, не снимая белья, только сдвинув в сторону кружевную пену, вошел в нее до самого конца. Таня громко вскрикнула от боли, но в голове у меня поплыл розовый туман, и я не сумел остановиться. Потом у нас начались конвульсии, и я почувствовал, как заливаю ее горячей влагой любви. Она вскрикивала от каждой новой обжигающей струи и, наконец, затихла, Я и сам потерял чувство реальности и даже не освободил девушку от своей тяжести. Мы так и лежали, не разъединившись.
Потом я пришел в себя и перенес вес своего тела на локти. Острота чувств притупилась, но эрекция так и не кончалась, и я начал медленно двигаться в тугой влажной тесноте вожделенной женской тайны. Таня бессознательно двигалась мне навстречу и что-то беззвучно шептала, не открывая глаз. Потом голова ее метнулась по покрывалу, мелькнул и исчез за ресницами оживший взгляд, она тихо и жалобно застонала и внезапно широко открыла глаза. Наши взгляды встретились.
Боже, какие в это мгновения у нее были глаза! Чего в них только не было: любовь, стыд, дерзость желанной женщины, гордость, смирение. Мы несколько секунд, не отрываясь, близко смотрели внутрь друг друга, потом веки ее сомкнулись, я изогнулся, нашел ее губы, раздвинул их языком, и у нас началось медленное, сладостное слияние. Такое со мной, кажется, случилось первый раз в жизни.

Глава 9

Проснулись мы незадолго до полудня и, как мне показалось, так и не успев выспаться. Татьяна Кирилловна томно щурила припухшие веки и светилась изнутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38