«Всего пять лет
пишет! Я вот сорок лет пишу, шестьдесят томов написал, а мне таких оваций н
е было!»
В самом деле, было на что обидеться. Слава молодого Горького действитель
но доросла до размеров чего-то сверхъестественного. Его фотографии прод
авались, как сейчас продаются фотографии кинозвезд. В губернских и уездн
ых городах появились двойники Максима Горького. Они носили, как он, сапог
и с заправленными в них штанами, украинские расшитые рубахи, наборные ка
вказские пояски, отращивали себе усы и длинные волосы a la Горький и выдава
ли себя за настоящего Горького, давали концерты с чтением его произведен
ий и т.д. Простонародная внешность Горького, лицо типичного мастерового
сыграли с ним злую шутку.
Несомненно, он задумывался над этим и через некоторое время резко измени
л свой внешний стиль Ц стал носить дорогие костюмы, обувь, сорочки… Зрел
ый Горький, каким мы знаем его по фотографиям, Ц это высокий, сухопарый и
необыкновенно изящно одетый мужчина, не стесняющийся фотографов, умеющ
ий артистично позировать перед ними. Сравните эти фото хотя бы с известн
ым портретом Горького, где он вместе с Толстым в Ясной Поляне. На последне
м неуютно чувствующий себя рядом с великим старцем молодой писатель. Гор
дое и несколько заносчивое лицо не может скрыть его смущения, «закомплек
сованности». Он не знает, куда деть руки. Он напряжен.
Но уже очень скоро слава Горького начинает не на шутку раздражать Толсто
го. «Настоящий человек из народа», который так понравился ему вначале св
оей, с одной стороны, стеснительностью, а с другой Ц независимостью сужд
ений, превратился в кумира публики, известность которого затмила чеховс
кую и стремительно, как воды потопа, поднималась к его, великого Льва, олим
пийской вершине. Речь идет, разумеется, не о зависти.
Толстой почувствовал, что с появлением Горького наступает какая-то нова
я эра в литературе. Внешне Горький сохранял преемственность литературн
ых поколений. Горький клялся Ц и неоднократно Ц в верности Короленко. О
н, как и Иван Бунин, Леонид Андреев, Борис Зайцев, Иван Шмелев и другие писа
тели-реалисты, с глубоким и каким-то интимным пиететом относился к Чехов
у. Что же касается Толстого, то для Бунина и Горького он был богом, как, впро
чем, и для Чехова. Бунин вспоминал, что каждый раз, отправляясь к Толстому,
весьма независимый в поведении Чехов очень старательно одевался. «Вы то
лько подумайте, Ц говорил Чехов, Ц ведь это он написал: «Анна чувствова
ла, что ее глаза светятся в темноте»!»
Для Горького Толстой, помимо писательской величины, являл собой еще и ве
личину духовную, воплощая в себе Человека.
«А я, не верующий в Бога, смотрю на него почему-то очень осторожно, немножк
о боязливо, смотрю и думаю: "Этот человек Ц богоподобен"». Эти слова завер
шают его очерк о Толстом.
Толстой одним из первых почувствовал, что Горький несет с собой новую мо
раль Ц мораль масс.
Это насторожило его, потому что решительно противоречило его философии
личного спасения через индивидуальное деланье добра, вне лона соборног
о православия. С Горьким же приходила какая-то новая, искаженная «соборн
ость» в образе социализма. Это тем более насторожило Толстого, что он глу
боко понял гордый индивидуализм раннего Горького и его ницшеанские ист
оки. Особая вера Толстого все-таки не выходила за пределы христианства и
не порывала с ним, какие бы «еретические» мысли ни высказывал Лев Никола
евич о Божественном происхождении Иисуса и Непорочном Зачатии, как бы ра
зрушительно ни отзывался он о Таинстве Евхаристии (Причастия) и об инсти
туте церкви в целом. Гордыня Толстого, как ни парадоксально звучит, имела
христианские истоки и проистекала из дерзкого желания «исправить» хри
стианское учение. В этом отношении Толстой был даже ближе к Ницше, чем Гор
ький. Он искал последней правды и хотел очистить христианство от наносно
й лжи. Горький же, как мы показали, искал уже не правды, а «выхода» из нее.
Поэтому так легко, одним коротким диалогом Луки с Васькой Пеплом, автор «
На дне» разрушил идею «Бога в себе» Толстого.
Первые дневниковые записи Толстого о Горьком были, в общем и целом, благо
желательны. «Хорошо поговорили», «настоящий человек из народа», «показа
л нам их (босяков. Ц П.Б.) во весь рост, любя их, заразил нас этой л
юбовью», «рад, что и Горький и Чехов мне приятны, особенно (внимание! Ц
П.Б. ) первый». Но примерно с середины 1903 года отношение Толстого к
Горькому, если судить по его дневникам, не просто меняется, но меняется ре
зко. И даже слишком капризно.
«Горький недоразумение», Ц записывает Толстой 3 сентября 1903 года и раздр
аженно добавляет: «Немцы знают Горького, не зная Поленца».
Вопрос, который сразу же возникает: при чем тут Поленц? Вильгельм фон Поле
нц (1861Ц 1903), известный немецкий писатель-натуралист, никак не мог составлят
ь конкуренцию Горькому, который к 1903 году прославился в Германии пьесой «
На дне», пьесой о русских босяках и о русской ночлежке. 10 января 1903 года в Бер
лине состоялась ее премьера в Kleines Theater Макса Рейнгарта под названием «Ночле
жка». Пьеса была поставлена известным режиссером Рихардом Валлентином,
исполнившим роль Сатина. В роли Луки выступил сам Рейнгарт. Успех немецк
ой версии «На дне» был настолько ошеломляющим, что она затем выдержала т
риста (!) спектаклей подряд, а весной 1905 года уже отмечалось пятисотое предс
тавление «На дне» в Берлине.
Повторяем, глупо и смешно подозревать Льва Толстого в зависти, но, думает
ся, известный момент ревности в этой записи присутствовал. Не случайно, н
азывая Горького «недоразумением», он вспоминает о немцах. Ошеломительн
ый успех пьесы «На дне» не только в России, но и в Германии уже дошел до его
слуха. Толстой слушал «На дне» еще в рукописи в исполнении самого Горько
го в Крыму, и уже тогда пьеса показалась ему странной, непонятно для чего н
аписанной. Одно дело изображать босяков «во весь рост», чтобы привлечь в
нимание пресыщенной интеллектуальной публики, напомнить ей о том, что в
этом мире огромное количество людей страдают. Это была одна из главных з
адач всей русской литературы девятнадцатого века, и для Толстого она был
а творчески органичной. Но в «На дне» он увидел не сострадание к падшим, а
манифест новой этики, которая как раз и отрицала это самое сострадание, к
ак «карету прошлого», в которой «далеко не уедешь».
Если бы пьеса не имела такого успеха, Толстой просто посчитал бы, что моло
дой писатель сделал неверный творческий выбор, и только. Он ведь и до этог
о упрекал Горького за то, что его мужики говорят «слишком умно», что много
е в его прозе выглядит преувеличенно и ненатурально.
Подозрение о ревности Толстого упрочится, если мы прочитаем его дневник
овую запись от 25 апреля 1906 года. В это время Горький вместе с гражданской же
ной актрисой М.Ф.Андреевой с триумфом, но и со скандалом (в Америке их не пу
стили в гостиницы, так как они не были венчаны) путешествует по стране, вст
речается с виднейшими американскими писателями, выступает, дает интерв
ью, и все это широко освещается не только в американской, но и в российской
прессе. «Читаю газету о приеме Горького в Америке, Ц пишет Толстой, Ц и л
овлю себя на досаде».
Отрицательное отношение Толстого к Горькому усиливается. Вот записи от
24 и 25 декабря 1909 года. «Читал Горького. Ни то, ни се». Что же он читал? Пьесу «Мещ
ане». Но почему с таким запозданием, ведь это первая пьеса Горького, напис
анная еще до «На дне»? «Вечер (так у Толстого. Ц П.Б.) вчера, Ц пиш
ет он уже 25-го, Ц читал «Мещане» Горького. Ничтожно».
9,10 ноября того же года: «Дома вечер кончил читать Горького. Все воображаем
ые и неестественные, огромные героические чувства и фальшь». Опять Ц «ф
альшь»! Впрочем, есть добавление: «Но талант большой».
Талант «большой», а вещь «ничтожная» и «фальшивая».
Тем не менее интерес великого старца к «фальшивому» писателю не ослабев
ает. Запись от 23 ноября того же 1909 года, очень важная:
«Читал после обеда о Горьком. И странно, недоброе чувство к нему, с которым
борюсь. Оправдываюсь тем, что он, как Ницше, вредный писатель: большое дар
ование и отсутствие каких бы то ни было религиозных, то есть понимающих з
начение жизни убеждений, и вместе с этим поддерживаемая нашим «образова
нным миром», который видит в нем своего выразителя, самоуверенность, еще
более заражающая этот мир. Например, его изречение: веришь в Бога Ц и есть
Бог; не веришь в Бога Ц и нет Его. Изречение скверное, а между тем оно заста
вило меня задуматься. Есть ли тот Бог сам в себе, про которого я говорю и пи
шу? И правда, что про этого Бога можно сказать: веришь в Него Ц и есть он. И я
всегда так думал. И от этого мне всегда в словах Христа: любить Бога и ближ
него Ц любовь к Богу кажется лишней, несовместимой с любовью к ближнему,
Ц несовместимой потому, что любовь к ближнему так ясна, яснее чего ничег
о не может быть, а любовь к Богу, напротив, очень неясна. Признавать, что Он е
сть, Бог сам в себе, это Ц да, но любить?.. Тут я встречаюсь с тем, что часто ис
пытывал, Ц с раболепным признанием слов Евангелия.
Бог Ц любовь, это так. Мы знаем Его только потому, что любим; а то, что Бог ес
ть сам в себе? Это Ц рассуждение, и часто излишнее и вредное. Если спросят:
а сам в себе есть Бог? Ц я должен сказать и скажу: да, вероятно, но я в нем, в э
том Боге самом в себе, ничего не понимаю. Но не то с Богом Ц любовью. Этого я
наверно знаю. Он для меня все, и объяснение и цель моей жизни».
Важное рассуждение! Фактически Горький словами Луки в «На дне» разорвал
главную логическую цепочку в религиозных построениях Толстого. Если Бо
г только в тебе, а Бога Самого в Себе нет, то и Бога нет. Неожиданно Толстой п
редваряет мысли о любви бабушки из «Детства». Кто его знает, Кто этот Бог?
А вот людей любить нужно, потому что Он так повелел.
Великий Лев продолжает сердиться. Запись от 12 января 1910 года, последнего го
да жизни Толстого: «После обеда пошел к Саше (дочь. Ц П.Б.), она бо
льна. Кабы Саша не читала, написал бы ей приятное. Взял у нее Горького. Чита
л. Очень плохо. Но, главное, нехорошо, что мне эта ложная оценка неприятна. Н
адо в нем видеть одно хорошее».
За всеми, даже сердитыми и раздраженными высказываниями Льва Толстого о
Горьком нельзя не заметить пристального, пристрастного и даже ревнивог
о отношения к нему. Как и Чехов, Толстой понимал, что именно Горький выража
ет настроение новой молодежи, что чрезмерное, по его мнению, внимание к пе
рсоне Горького со стороны старой интеллигенции вызвано тем же обстояте
льством.
Выражаясь языком уже цитированного М.О.Меньшикова, Горький не был «голос
ом народным», и Толстой это хорошо понимал, вернее, понял, когда стал внима
тельно читать Горького. Но именно за Горьким шла новая эпоха, а вместе с не
й новая этика, новая политика, новая культура. Горький бросал вызов. Толст
ой не знал, что с этим делать, как на этот вызов отвечать. Таким образом, Гор
ький на короткое время (предсмертное, самое важное для человека и писате
ля) явился испытателем Толстого. Особенно в образе Луки, лукавого старца,
поколебавшего словами о Боге веру Толстого.
Если в жизни Толстого Горький был только эпизодом, то на самого Горького
Толстой оказал едва ли не самое мощное духовное влияние. В лице Толстого
Горький встретил «испытателя», по мощи своей даже близко не сравнимого н
и с поваром Смурым (возможно, мифическим, но так или иначе существовавшим
в его голове), ни с Ромасем. Единственный персонаж духовной биографии Гор
ького, который может встать рядом с Львом Толстым, Ц это бабушка Акулина
Ивановна. Крайне важно, что смерть Толстого (узнал о ней в Италии) Горький
встретил так же горячо, как и гибель бабушки:
«Умер Лев Толстой.
Получена телеграмма, и в ней обыкновеннейшими словами сказано Ц сконча
лся. Это ударило в сердце, заревел я от обиды и тоски, и вот теперь, в полоумн
ом каком-то состоянии, представляю его себе, как знал, видел, Ц мучительн
о хочется говорить о нем».
Когда умерла бабушка, Алеша Пешков, работник булочной Андрея Деренкова в
Казани, не заплакал. Но «точно ледяным ветром охватило» его. И вновь, как и
в случае смерти бабушки, ему не с кем поговорить, кроме как с самим дорогим
мертвецом.
Очерк-портрет Горького о Толстом был написан много позднее смерти Толст
ого, через десять лет, из-за утраты, как уверял Горький, беглых заметок, сде
ланных им во время наиболее тесного и постоянного общения с Толстым в Кр
ыму, в Олеизе. В 1919 году он их нашел.
О бабушке Акулине он написал «Детство» спустя почти тридцать лет после е
е гибели. И через два года после ухода и смерти Толстого. «Детство» писало
сь на Капри в 1912Ц 1913 годах. Но замысел его возник именно в 1910-м, когда умер Толс
той. Это еще одна неслучайная случайность в духовной биографии Горького
. Образно можно сказать так: слезами о Толстом он как бы «окропил» «Детств
о», потому что за всю свою жизнь не встречал более духовно значительных д
ля себя фигур, чем Акулина Ивановна и Лев Николаевич.
И это были два самых сильных религиозных влияния, которые Горький испыта
л, но им не поддался. Выстоял.
В религиях бабушки и Льва Толстого удивительно много общего. Безграмотн
ая старуха, «чуваша», чувствовала своего бога именно так, как образованн
ейший граф и писатель, знавший множество языков, изучивший все мировые р
елигии. Только в вере Толстого не было бабушкиной сердечности. К тому же с
амому богу Толстой пришел рационально, через «пустыню безверия». Толсто
й ухватился за свою веру в «Бога в себе», то есть в бога, фактически подмен
енного доброделанием, любовью к людям, как за спасительную соломинку в в
одовороте своих духовных метаний.
А Акулина Ивановна верила в этого доброго, но совершенно земного бога пр
осто. Да и не то это слово Ц «верила».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48