На станции Крутая с телеграфистами Д.С.Юриным, И.В.Ярославцевым и дочерью
начальника станции М.З.Басаргиной он решил организовать «земледельчес
кую колонию» и, видимо, как самый настырный, был отправлен к самому Льву То
лстому Ц просить у него кусок земли. Ехал он в основном «зайцем», на тормо
зных площадках вагонов, а больше шел пешком, оправдывая свою фамилию. Поб
ывал в Донской области, в Тамбовской, в Рязанской. Так и дошел до Москвы.
Он посетил Ясную Поляну в надежде найти Толстого. Но его там не было, он уе
хал в Москву. Толстого и в Москве, в Хамовниках, не оказалось. По словам Соф
ьи Андреевны, он ушел в Троице-Сергиеву лавру. Неизвестно, что наговорил ж
ене великого писателя никому не известный в Москве Пешков, но Софья Андр
еевна, хотя и встретила долговязого просителя ласково и даже угостила ко
феем с булкой, как бы между прочим заметила, что к Льву Николаевичу «шляет
ся» очень много «темных бездельников» и что Россия вообще «изобилует бе
здельниками».
Пешков расстроился и ушел.
Но прежде не своей рукой (опасаясь слабой грамотности) Алексей написал п
исьмо Толстому. Письмо поражает дремучей провинциальной наивностью. Но
в то же время и трогает, ибо за этим письмом стоит не только он, а целая груп
па растерянных молодых людей, одуревших от уездной скучной и бессмыслен
ной жизни, с жарой, холодом, завыванием вьюги в степи и однообразным свист
ом сусликов, беспробудным пьянством и бесконечными сплетнями Ц скуки, о
т которой хочется повеситься и которая способна сделать из людей грязны
х, завистливых и беспощадных циников. Вспомните горьковский рассказ «Ск
уки ради», где именно от скуки, ради развлечения работники станции довод
ят Арину до самоубийства. А молодые люди одержимы жаждой деятельности. О
ни хватаются за Толстого как за соломинку. Молодым людям невдомек, что та
ких, как они, по России великое множество. И все эти люди своими просьбами
уже порядком надоели Толстому. А его жене еще больше.
«25 апреля 1889, Москва
Лев Николаевич!
Я был у Вас в Ясной Поляне и Москве; мне сказали, что Вы хвораете и не можете
принять.
Порешил написать Вам письмо. Дело вот в чем: несколько человек, служащих н
а Г<рязе>-Ц<арицынской> ж<елезной> д<ороге>, Ц в том числе и пишущий к Вам, Ц у
влеченные идеей самостоятельного, личного труда и жизнью в деревне, поре
шили заняться хлебопашеством. Но, хотя все мы и получаем жалованье Ц руб
лей по 30-ти в месяц, средним числом, Ц личные наши сбережения ничтожны, и н
ужно очень долго ждать, когда они возрастут до суммы, необходимой на обза
ведение хозяйством.
И вот мы решили прибегнуть к Вашей помощи, у Вас много земли, которая, гово
рят, не обрабатывается. Мы просим Вас дать нам кусок этой земли.
Затем: кроме помощи чисто материальной, мы надеемся на помощь нравственн
ую, на Ваши советы и указания, которые бы облегчили нам успешное достижен
ие цели, а также и на то, что Вы не откажете нам дать книги: «Исповедь», «Моя
вера» и прочие, не допущенные в продажу.
Мы надеемся, что, какой бы ни показалась Вам наша попытка Ц достойной ли В
ашего внимания и поддержки или же пустой и сумасбродной, Ц Вы не откажет
есь ответить нам. Это немного отнимет у Вас время. Если Вам угодно ближе по
знакомиться с нами и с тем, что нами сделано к осуществлению нашей попытк
и, двое или один из нас могут прийти к Вам. Надеемся на Вашу помощь.
От лиц всех Ц нижегородский мещанин Алексей Максимов Пешков»

Итак, он «всего лишь» просил у Толстого земли и денег на первичное обустр
ойство на его же графской земле. Еще просил, чтобы снабдил их книгами, кото
рые запрещены к распространению и за которые, в частности, графа через не
сколько лет отлучат от церкви. Наконец, он просил хотя бы ответить им пись
мом («это немного отнимет у Вас время»), не понимая, что подобных «хотя бы о
тветов» ждали от писателя слишком многие.
Например, ждала ответа от Льва Толстого гимназисточка из богатой киевск
ой семьи Ц Лидочка, будущая жена философа Н.А.Бердяева. Ей казалось безнр
авственным жить в роскоши и процветании, когда страдает народ, и она реши
ла уйти из семьи и пойти учиться на акушерские курсы. Тогда многие девушк
и рвались на акушерские курсы. Толстой ответил Лидочке, что делать добро
можно в своей социальной среде, для этого вовсе не обязательно убегать о
т родителей. Лидочке этого показалось мало. Она написала графу еще одно п
исьмо, на которое Толстой ничего не ответил.
Когда Пешков послал ему коллективное письмо, Толстой уже задыхался от на
шествия «толстовцев». «Толстовские» коммуны стали появляться с 1886 года, и
отношение к ним графа было скорее отрицательным. В работе «Так что же нам
делать?» он писал: «На вопрос, нужно ли организовывать этот физический тр
уд (труд в буквальном смысле, труд своими руками, который, согласно учению
Толстого, единственный оправдывает бытие людей. Ц П.Б.), устро
ить сообщество в деревне, на земле, оказалось, что все это не нужно, что тру
д, если он имеет своею целью не приобретение возможности праздности и по
льзования чужим трудом, каков труд наживающих деньги людей, а имеет цель
ю удовлетворение потребностей, сам собой влечет из города в деревню, к зе
мле, туда, где труд этот самый плодотворный и радостный. Сообщества же не н
ужно было составлять потому, что человек трудящийся сам по себе естестве
нно примыкает к существующему сообществу людей трудящихся».
Толстой на письмо Пешкова не ответил. Что он мог? Еще один раз посоветоват
ь молодежи «делать добро»? На забытой Богом степной станции, где единств
енным событием являются короткие остановки пассажирских поездов, кото
рые с поэтической и безнадежной тоской описал Александр Блок:

Три ярких глаза набегающих,

Нежней румянец, круче локон.
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон?

Посоветовать молодым людям бросить работу, родителей и садиться «на зем
лю»? Но только не на его, толстовскую, землю. Потому что Толстой, по признан
ию его дочери Александры, не любил «толстовцев».
Что он мог ответить?
К тому же в письме… не было обратного адреса. Его-то молодой «толстовец»,
делегированный в Москву со станции Крутая, почему-то забыл указать. Може
т, он был на конверте? Но в то время было не принято писать на конвертах обр
атные адреса.
Через несколько лет Софья Андреевна на письме Пешкова сделала пометку: «
Горький». Тем самым существенно повысила корреспонденцию в статусе. Пок
а же долговязый проситель уезжал в родной Нижний Новгород в вагоне для с
кота. И можно ни секунды не сомневаться, что он на всю жизнь запомнил этот
отъезд. Помнил о нем и когда впервые встречался с Толстым. Граф разговари
вал с ним нарочито грубовато, с матерком Ц из народа же человек! И когда п
исал пьесу «На дне». И когда истинно по-рыцарски защищал Софью Андреевну
от «желтой» прессы, травившей ее после ухода и смерти мужа. И когда создав
ал свой удивительный очерк-портрет Льва Толстого, где высказал о нем все
самое восторженное и наболевшее в собственной душе. Как будто открыл одн
овременно и родник, и гнойник.
Пешков хотел организовать «коммуну» только для того, чтобы «отойти в тих
ий угол и там продумать пережитое». Пережитое Ц это Казань и Красновидо
во, где он возбуждал крестьян речами о лучшей жизни. Он, потерявший смысл э
той самой жизни, едва ли не убивший себя физически и раздавленный душевн
о. Описание красновидовской жизни Ц самое смутное место в «Моих универс
итетах». И самое, надо признаться, скучное. Как и повесть «Лето», написанна
я раньше по тем же воспоминаниям. И какой дымный, угарный конец. Сожгли изб
у Ромася с книгами. Ромась уехал из Красновидово. Алексей остался на расп
утье. Смерть не удалась ему. Жизнь тоже не удается.
Возникает какой-то крестьянин Баринов, «с обезьяньими руками», из той по
роды людей, которым не сидится на одном месте. Положим, и Пешков такой же. Н
о Пешков ищет истину, а Баринов просто проживает жизнь. Без цели, без смысл
а. Когда Ромась уехал, Пешков жил у Баринова в бане (добавим: «с пауками»). Ба
ринов сманил его на рыбные промыслы и там надоел ему смертельно, так что А
леша бежал от него в Моздок.
Этот Баринов, которого Илья Груздев метко называет «народным Хлестаков
ым», предтеча князя Шакро из рассказа «Мой спутник». Баринов подбивал Пе
шкова бежать в Персию, благо Персия была рядом с рыбными промыслами. А это
, если вспомнить «В людях», была не просто заветная мечта Алексея, но и еди
нственная в его подростковом сознании «альтернатива» поступлению в ун
иверситет.
Таким образом, Баринов стал очередным искусителем Пешкова после Евреин
ова и отчасти Ромася. Тип загадочный.
Но вернемся к Ромасю. В прозе Горького он предстает настоящим народником
-революционером, который поддержал Пешкова в период духовного отчаяния
. В «Моих университетах» он сначала выступает под кличкой Хохол.
«В конце марта, вечером, придя в магазин из пекарни (это уже после попытки
самоубийства и больницы. Ц П.Б.), я увидал в комнате продавщицы
Хохла. Он сидел на стуле у окна, задумчиво покуривая толстую папиросу и см
отря внимательно в облака дыма.
Ц Вы свободны? Ц спросил он, не здороваясь.
Ц На двадцать минут.
Ц Садитесь, поговорим.
Как всегда, он был туго зашит в казакин из «чёртовой кожи», на его широкой
груди расстилалась светлая борода, над упрямым лбом торчит щетина жестк
их, коротко остриженных волос, на ногах у него тяжелые, мужицкие сапоги, от
них крепко пахнет дегтем.
Ц Нуте-с, Ц заговорил он спокойно и негромко, Ц не хотите ли приехать к
о мне? Я живу в селе Красновидове, сорок пять верст вниз по Волге, у меня там
лавка, вы будете помогать мне в торговле, это отнимет у вас не много времен
и, я имею хорошие книги, помогу вам учиться Ц согласны?
Ц Да.»
В этом отрывке Ромась предстает как спаситель Алексея, который после поп
ытки самоубийства был вынужден вернуться к Деренкову, в булочную, к пека
рям и студентам, то есть на тот же самый круг бесплодных духовных исканий,
который привел его к попытке самоубийства. И сама внешность Ромася напом
инала сказочного богатыря: «Он ушел не оглядываясь, твердо ставя ноги, ле
гко неся тяжелое, богатырски литое тело». За этим не сразу обращаешь вним
ание на «чёртову кожу» и «упрямый лоб», а также на то, что Хохол словно с не
ба свалился на Алексея или, напротив, выскочил, как черт из преисподней. Он
сочетает в себе черты и своеобразного ангела-спасителя, и змия-искусите
ля, который зовет Пешкова отведать неизведанного.
Фотография Ромася, сделанная в шестидесятые годы, ничего «такого» особе
нного не отражает. Типичная внешность нигилиста-«шестидесятника», «баз
аровца», с твердым, холодным и весьма неприятным взглядом из-за классиче
ских «Чернышевских» круглых очков. Борода, коротко стриженные усы, высок
ий и в самом деле «упрямый» лоб.
Что пропагандировал Ромась в Красновидове? Из «Моих университетов» нич
его понять нельзя. Зато понятно, что местные богатые мужики Хохла очень н
е полюбили, потому и подожгли его лавочку Ц «прикрыли» ее. И вот что интер
есно. Отношение к этому событию Алеши Ц шок! Сцена пожара описана в апока
липтических тонах. Это событие страшно повлияло на отношение будущего Г
орького к мужику. Он снова раздавлен, снова в духовной пустыне. Народ его о
жиданий (то есть того, что обещал народник Ромась) не оправдал. И снова мак
сималист Пешков переносит это злое чувство на «людей». Не любит он «люде
й»! Не удались, и Бог с ними!
«Не умею, не могу жить среди этих людей. И я изложил все мои горькие думы Ро
масю в тот же день, когда мы расставались с ним».
Что же Ромась? Он… совершенно спокоен.
«Ц Преждевременный вывод, Ц заметил он с упреком.
Ц Но Ц что же делать, если он сложился?
Ц Неверный вывод. Неосновательно.
Ц Не торопитесь осуждать! Осудить Ц всего проще, не увлекайтесь этим. См
отрите на все спокойно, памятуя об одном: все проходит, все изменяется к лу
чшему. Медленно? Зато прочно! Заглядывайте всюду, ощупывайте всё, будьте б
есстрашны, но Ц не торопитесь осудить. До свидания, дружище!»
Еще один «учитель» расстался с ним, ничему его толком не научив, а только в
нушив, что мир не так прост. Но то же говорил ему колдун-Смурый на пароходе
о книгах: не понял книгу, читай еще раз! Снова не понял Ц еще раз читай! Семь
, двенадцать раз прочитай, пока не поймешь! И расставались они с Ромасем то
же на пристани. Ромась Ц вверх по Волге, в Казань. Алексей Ц вниз, в Самару
и Царицын.
Они встретились через тринадцать лет, из которых восемь лет Ромась прове
л в заключении и ссылке по делу «народоправцев». Ромась был настоящий «ж
елезный» революционер. «Редкой крепости машина», Ц писал о нем Горький
К.П.Пятницкому. Иногда горьковские определения людей при удивительной т
очности бывали также удивительно двусмысленны. Например, свою невестку
Надежду Алексеевну, красавицу Тимошу, за ее сдержанный, молчаливый харак
тер он назвал в одном из писем «красивым растением».
«Редкой крепости машина» не увлек Пешкова за собой в якутскую ссылку. Но,
между прочим, после расставания с Алексеем он женился на сестре Андрея Д
еренкова, Марье, в которую был влюблен сам Алексей. Марья страдала каким-т
о нервным заболеванием и была крайне ранимым, добрым существом. «За Рома
ся, Ц впоследствии писал Горький Груздеву, Ц она вышла замуж, конечно, «
из милости», по доброте души, как я теперь понимаю». Марья была
моложе Ромася почти на десять лет. «Была она маленькая, Ц писал Горький,
Ц пухлая, голубоглазая и Ц невиннее птицы зорянки». В «Моих университе
тах» ее образ несколько иной: своенравна, любила провоцировать Алексея,
подшучивать над юношей. Но и из «Моих университетов» видно, что это было м
илое, слабое и беззащитное существо. Головная боль для брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48