Многие утверждали, что если бы только у него было больше смелости и решительности и если бы в конце июля он определенно заявил Германии, что наступление на Францию неминуемо повлечет за собой войну с Англией, то никакой бы войны не было. Посмертные разоблачения лорда Орлей о положении кабинета министров могут в этом отношении казаться достаточно убедительными. Подобная декларация сэра Эдуарда Грэя в то время привела бы к отказу от его политики со стороны четырех пятых всего кабинета и трех четвертей палаты общин. Асквит подал бы в отставку, его правительство распалось бы на части, и оставшиеся четыре или пять дней, в которых каждый час шел на то, чтобы спешно принимать все меры предосторожности, превратились бы в один хаос, который, без сомнения, привел бы к несвоевременному, чересчур запоздалому решению принять участие в войне. Британская угроза вмешательства, не подтвержденная всем авторитетом нации, могла бы только убедить германцев в нашем бессилии.
Для того чтобы отклонить смертельную угрозу, необходимо было действовать еще в продолжение нескольких месяцев, а может быть и лет перед войной. Если бы Германия приняла британское предложение о приостановке морских вооружений, сделанное в 1911 г., многое было бы еще возможно. Европейская конференция по вопросу о сухопутных армиях и поддержании мира нашла бы в Англии сочувствие всему, что могла бы заявить Германия по поводу роста русской армии и усовершенствования на французские деньги стратегических железнодорожных путей. Расчленение Европы на два вооруженных лагеря могло бы временно, во всяком случае, значительно облегчить создавшееся трудное положение. Но в конце концов в последний критический момент британский министр иностранных дел не мог бы сделать ничего другого, кроме того, что он сделал. Оставить Францию и Россию дипломатически перед лицом германской угрозы значило бы на годы сломить те силы, которые уравновешивали все усиливающуюся мощь Германии. Угрожать войной Германии значило бы возбудить против себя и кабинет, и парламент, и народ. Но никаких речей английских министров не потребовалось для того, чтобы поддержать политику сэра Эдуарда Грэя. Каждый час, по мере того как германские армии шли все вперед и вперед, не считаясь ни с договорами, ни с границами, через беззащитную Бельгию во Францию, находившуюся в состоянии агонии, был аргументом, заглушавшим все слабые человеческие голоса; первый пушечный залп, данный на бельгийской земле, произнес приговор, который бессильны были бы вызвать речи всех британских политических деятелей и воинов.
Составить себе представление о германском правительстве в довоенное время теперь нетрудно, благодаря опубликованным описаниям императорского двора, и мы полагаем, что в свете этих новых данных можно предоставить суждение по этому вопросу чувству справедливости германского народа. Пусть только германцы никогда не упускают из вида, что если бы даже Франция, оставив Россию бороться в единственном числе и не выполнив своих договорных обязательств, заявила о своем нейтралитете, то германский посол в Париже получил инструкцию потребовать сдачи германским гарнизонам крепости Туля и Вердена, – как гарантии того, что французский нейтралитет будет действительно соблюден.
Бойня началась; слышен гул орудий. Вся Европа в походе! 15 млн. штыков готовы вонзиться в 15 млн. человеческих тел, готовы убить 15 млн. верных, храбрых, жалких, смущенных событиями людей! Мы перешли область войны. Каковы основные вехи ее? Непонимание условий современной войны французским генеральным штабом, безумное устремление людей в синих и красных мундирах навстречу огню пулеметов и скорострельных орудий. Германский завоеватель в наступлении приобретает тем самым все выгоды оборонительного положения. Цвет французской армии, ее лучшие боевые офицеры погибли в боях на границах! Самый худший вид защиты в широком масштабе – защита, которая сводится к тому, чтобы подставлять себя под выстрелы неприятельских орудий. Близорукое непонимание условий войны в свое время залило кровью холмы Наталя и поля Манчжурии. Ни один генерал на протяжении всей истории не имел таких шансов успеха, какие достались на долю Жоффра. Ему достаточно было только сказать: «Пусть нападающие нападают. Пусть они знают, что ядра убивают людей, а земля останавливает ядра». Французские солдаты 1914 г. по своим военным качествам, по своей железной выдержке ничем не уступали солдатам тех главных неприятельских войск, которые наступали на Францию.
Затем благородная твердость французской армии, умевшей стать выше поражений и совершенных ошибок, сражавшейся так, как если бы она шла за Наполеоном в дни его славы! Кровавые поражения вдоль всего фронта, восемь переходов вглубь страны при отступлении, – явно ошибка в расчете, – и никогда ни одного упрека, ни одной жалобы, ни одной фразы вроде: «Nous sommes trahis!» Нас предали.

Франция твердо решила победить или умереть, убежденная в том, что ей дано право выбора такой альтернативы.
Так мы достигаем Марны. Эта битва навсегда останется самой таинственной битвой всех веков. Сквозь туман времен легче понять, как победил Ганнибал при Каннах, чем понять, почему Жоффр одержал победу при Марне. Никакого резкого перевеса сил ни с какой стороны, кроме только того, что нападающие, как это обычно бывает, немного опередили свои подкрепления, а защищающиеся отошли к своим резервам, – факторы хотя и важные, но отнюдь не решающие. Очень мало настоящих боев, сравнительно мало несчастных случаев, никаких решающих моментов на всем огромном поле сражения; пятьдесят объяснений, прекрасно подкрепленных документами, 500 томов рассказов и комментариев, и несмотря на все это – победа остается все той же тайной! Каковы же были причины того, что отступление превратилось в победу, которая дала миру возможность прийти на помощь Франции? Там, где на чашу весов положены великие события, каждый малейший факт или фактор может иметь решающее значение. Некоторые говорят, что таким фактором явилось великодушное наступление России, повлекшее за собою отозвание германским штабом двух армейских корпусов, которые должны были обойти французов с фланга; другие считают, что это – заслуга Галлиени, из Парижа в мгновение ока очутившегося на фронте, или заслуга Жоффра с его хладнокровием и стойкостью. Мы, англичане, естественно, склонны останавливаться на той роли, которую сыграл сэр Джон Фрэнч с его пятью дивизиями; многие другие также заявляют основательные претензии по поводу своего участия в этом деле. Но если бы мне надо было указать на тот именно момент, когда положение определилось, то я указал бы на приезд в ночь 8-го и утром 9 сентября в главную квартиру армий Бюлова и Клука полковника германского генерального штаба Гентша, превысившего свои полномочия или с согласия верховного командования отдавшего приказ немедленно начать отступление. Никакой надобности в таком отступлении не было. В сущности, германцы могли окопаться там, где они стояли, а кое-где даже продолжать наступление. Тогда требовалось лишь непрестанное усилие воли и готовность всем рисковать там, где и без того все уже было поставлено на карту.
Отчаянная битва на Изере была сопряжена с меньшим риском, и исход ее не был в такой степени важен. Обе стороны были измучены, но обе получили подкрепление. Это была только длительная схватка слабеющих противников, в несколько раз более кровавая, чем битва на Марне, но не повлекшая за собой никаких решающих последствий. Тем временем обороняющиеся научились окапываться, научились тому, что несколько сот храбрых, хорошо вооруженных и обученных солдат могут остановить наступление десяти тысяч и уложить своими пулями половину на месте. Отражение наступления силами пехоты, которая, засев в окопах, встречает неприятеля ружейными залпами, представляет собой новый прием, который вое чаще и чаще применяется в этой войне, которая ознаменована столькими испытаниями, а в 1914 г. еще не было технической возможности путем артиллерии, газов или танков преодолеть ее. Так подошли мы к траншейной войне; наступили рождественские праздники, и с ними – небольшая передышка.
Было как раз время начать мирные переговоры. Страшный взрыв кончился. Вторгшиеся во Францию войска принуждены были остановиться; защитники Франции не были достаточно сильны, чтобы, в свою очередь, их атаковать. По всей линии огня – остановка, в генеральных штабах – банкротство всех военных планов. Далеко на восточном фронте германцы отбили русское наступление, а еще дальше, на юге, русские победили австрийцев. Скорей же, скорее мир, пока еще не разрушена вся Европа, пока не уничтожены ее капиталы, пока жизненная сила наций еще не окончательно истощена! Мир на рождестве 1914 г.! Вот когда был первый и самый удобный случай для выступления Америки. Но никто не хотел об этом и слышать. Мнение прессы шло руку об руку с общественным мнением: чаша должна быть испита до дна.

«Начинайте, союзники! Ищите новые театры военных действий! Используйте морскую силу Британии. Обходите врагов с флангов, даже если бы для этого вам пришлось сделать тысячи миль… Применяйте внезапное нападение, быстрое передвижение, атакуйте там, где никто не готовился к сопротивлению. Напрасный труд задыхаться в окопах, тесня друг друга. Безумно выползать из них только для того, чтобы быть убитыми».

А тем временем в другой части света, покоившейся до той поры в полном спокойствии, случилось одно очень важное событие: германский военный крейсер «Гебен» прибыл в Константинополь. Нам нет нужды рассказывать здесь, какими путями он туда доехал. Важно то, что «Гебен» оказался в Черном море, и в силу этого турки получили превосходство над Россией. В свою очередь, это дает им возможность, соединившись с центральными державами, привести в исполнение давно задуманный ими план обрушиться на Кавказ, с целью отнять его у России. В результате – столкновение Турции с Россией и вступление Турции в войну.
Появление на сцену этого нового врага несет с собою не только опасности, но и преимущества. Оно открывает уязвимый фланг. Эти преимущества значительнее, чем связанные с ними тяготы. Скорей же, скорей, союзники! Пусть великие сухопутные армии подстерегают друг друга в окопах, пусть великие флоты пылают взаимной ненавистью, не выходя еще из своих далеко отстоящих одна от другой гаваней. Накиньтесь на этого нового, слабого противника, пока он еще не успел встать на ноги, нанесите ему решительный удар на суше и на море; прорвитесь через Дарданеллы со своим флотом и армией, захватите Константинополь, соединитесь с Россией, присоедините Балканы, привлеките на свою сторону Италию, – и тогда, все сообща, вы проложите себе путь в обнаженные недра Австрии. Все это опять-таки очень просто, и опять-таки очень трудно!
Политические деятели заинтересованы этими соображениями, но генералы и адмиралы ворчат: «Как, бросить первоклассную войну, какая случается не чаще, чем раз в столетие, ради какого-то двойственного военно-политического маневра – это штатские разговоры! Противоречивые советы, половинчатые меры, неохотно затрагиваемые средства, временные планы, полное отсутствие настоящего контроля и руководства!»
Несмотря на это, события шли своим чередом. 18 марта 1915 г. адмирал Робек начинает обстрел дерданелльских укреплений, стараясь пробить себе дорогу. И здесь мы опять наталкиваемся на роковой момент. У турок очень мало мин, они бросили почти все те, которые у них были, но, на их счастье, несколько мин были заложены в непредвиденных местах. Огромные и плохо организованные эскадры не замечают их. Два или три корабля взорвались на воздух. На адмирала это производит самое зловещее впечатление. Ничто никогда не заставит его войти в эту незнакомую ему зону, полную таинственных опасностей. И хотя две недели спустя в его распоряжении уже целая эскадра тралеров, могущих в несколько часов очистить все то пространство, какое ему необходимо для того, чтобы окончательно занять укрепления, он не применяет их. Их команда, преисполненная храбрости и энергии, остается в полном бездействии. И в таком же бездействии пребывает и его флот, и он сам. Все они – только зрители совершающейся на их глазах военной трагедии. Мы сами осуждены на сухопутное наступление на полуострове Галлиполи. Теперь мы знаем, что там в то время не только не было больше мин, но что у орудий фортов крупного калибра – у тех, которые одни только и могли остановить бронированные суда – почти совсем не оставалось снарядов. Одна ночь, проведенная в окончательной очистке водного пути, одна утренняя бомбардировка обнаружили бы полное банкротство обороны. Но суждено было другое. Флот оставляет всякую мысль о проходе через Дарданеллы. Армия, после героических усилий, не может овладеть важнейшими пунктами полуострова. Фланговая атака таким образом закончилась неудачей, и мы все с тяжелым сердцем опять вернулись к полям сражения во Франции, где за это время не произошло ничего, кроме бесцельной бойни.

Мы видели, какие важные и, быть может, даже решающие возможности открылись перед Германией в начале 1916 г. Если бы Фалькенгайн оставил союзников ломать свои зубы о германские траншеи на западе и, продавая завоеванные территории, где это было необходимо, за высокую цену крови, пошел бы против России, то он легко мог бы заставить Румынию присоединиться к центральным державам и получил бы те богатые хлебом и топливом территории, которые тянутся от Галиции до Каспийского моря. Этим способом он разбил бы морскую блокаду, противопоставив ей победы на суше, и выиграл бы на континенте многое из того, чего лишил Германию на море британский флот. Вместо этого в согласии с профессиональными военными правилами он предпочел ломать свои зубы о железные холмы Вердена с его твердыми, стальными защитниками. Таким образом, союзники оказались освобожденными от той кары, которой заслуживали промахи, совершенные ими в 1915 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77