Интересы Франции были бы очень серьезно и даже жизненно затронуты победой большевистских войск над Польшей или успехом большевистской пропаганды в Польше. Французы обязаны себе самим тем тревожным положением, в котором они очутились. Они осмеивали усилия Деникина; они не сделали никакой попытки привести к подлинному соглашению между русскими белыми, с одной стороны, и Польшей и лимитрофами, с другой. Они не захотели взять на себя инициативы, как того требовали их собственные интересы, в вопросе о скорейшем достижении определенной и согласованной деятельности между всеми антибольшевистскими военными силами и державами. Летаргия Франции привела к тому, что и наши вялые усилия оказались бесполезными. Французы все время оставались пассивными и, по-видимому, непонимающими зрителями гибели Деникина и непрерывной концентрации русских армий против Польши. Они не сделали никаких попыток заставить Финляндию, Латвию и Литву бороться общими силами против общей опасности. Больше того: они, как и британцы, поощряли эти государства к заключению мира, – не общего, а сепаратного мира, оставив Польшу фактически одинокой в войне с большевиками. Об этой новой серии опасностей 21 мая 1920 г. я говорил следующее:

«Трудное положение Польши, имеющей дело с таким правительством, как советское правительство России, должно быть полностью учтено. Такие же трудности выпадали на долю всех тех стран, которые находились в прямом контакте с большевистской Россией. Ни в одном случае они не могли добиться более или менее удовлетворительного мира с этой страной. Большевики не только ведут военные операции, но, одновременно или попеременно, пользуются всеми возможными средствами пропаганды на территории своих соседей с целью вызвать возмущение среди солдат против офицеров; поднять бедных против буржуазии; рабочих – против работодателей, крестьян – против землевладельцев; парализовать страну всеобщей забастовкой и вообще разрушить всякий существующий порядок и демократический строй. Таким образом, то состояние, какое называется „миром“, другими словами – прекращением борьбы с помощью огнестрельных оружий, – в данном случае означает только, что война все еще продолжается, но лишь в иной, более опасной форме, и что вместо того, чтобы подвергаться нападению вооруженных неприятельских сил с фронта, в страну вводится яд изнутри и делается попытка взорвать все ее демократические учреждения. Для такого государства, как Польша, которая недавно возникла, которая изо всех сил старается твердо стать на ноги после целого столетия чужеземного гнета, – для страны, финансы которой расстроены, а материальные ресурсы уменьшились вследствие войны, эта вторая форма нападения особенно опасна.
Большевики однако, громко заявляя о том, что они желают мира, начиная с конца прошлого года, деятельно готовятся к наступлению на польский фронт. В дополнение к подкреплениям, которые большевики непрерывно посылают на польский фронт, получены и другие указания на неминуемую атаку со стороны большевиков. Приблизительное число солдат на западном фронте в январе 1920 г. составляло 81.200 чел.; в начале марта – это число увеличилось до 99.200 чел., а в середине апреля до 133.600 чел. Эти цифры относятся к числу ружей и сабель, иначе говоря, таковы эффективные боевые силы. Гибель Деникина освободила большое количество войска, ранее занятого на юге. Лидеры большевиков не раз заявляли, что они поступят с Польшей так же, как они поступили с Деникиным и Колчаком, и в Польше в течение зимы высказывались серьезные опасения о судьбе их родины в том случае, если она подвергнется такому нападению.
Нет сомнения, большевики надеялись, что они с помощью пропаганды и подкреплений на фронте смогут одержать победу над польскими войсками и свергнуть польское правительство, что, конечно, создало бы исключительно трудное положение. Германские реакционеры без сомнения торжествовали бы, видя гибель Польши от руки большевиков, так как они хорошо понимали, что сильная Польша, стоящая между Россией и Германией, мешает осуществлению всех их планов восстановления германского империализма и реванша.
Около двух месяцев тому назад (5 марта) большевики начали наступление, причем главная их атака была сосредоточена на участке между Припятью и Днестром, на фронте протяжением в 250 миль. Вскоре стало ясным, что польская армия – как ни была она плохо оборудована и плохо одета – была, тем не менее, проникнута сильным патриотическим духом, и большевистские атаки не приводили ни к какому реальному результату, несмотря на то, что эти атаки непрерывно возобновлялись в течение всей второй половины месяца. Тогда большевики поставили на очередь вопрос о мирных переговорах и предложили польскому правительству указать для этого время и место.
Поляки выбрали Борисов – пункт, находившийся поблизости от линии фронта, и назначили 10 апреля как день, наиболее для них подходящий, в то же время выразив готовность отдать приказ о прекращении военных действий на этом участке фронта. Они также гарантировали, что их армия не предпримет наступления в течение переговоров. Но большевики отвергли польское предложение и потребовали прекращения военных действий на всем фронте; вести же переговоры предлагали в каком-нибудь городе внутри Польши, или в каком-нибудь другом нейтральном или союзном государстве.
Тем временем большевистские войска на польском фронте получали новые подкрепления и все говорило за то, что они не замедлят перейти в наступление. В силу этого поляки, естественно, пришли к тому заключению, что советское правительство нарочно затягивало переговоры для того, чтобы иметь возможность энергично вести пропаганду среди польских войск и населения, готовясь в то же время к новому наступлению.
Польское правительство во главе с маршалом Пилсудским, бывшим революционером, боровшимся против царского режима, прекрасно, конечно, понимало положение России и прекрасно умело успокоить население той части России, которой временно управляли поляки. Желание польского правительства заключалось, по-видимому, в том, чтобы создать своего рода буферное государство между собою и большевистской Россией, хотя бы в пределах части фронта; таким буферным государством могла быть независимая Украина.
Польское министерство иностранных дел 27 апреля издало коммюнике о том, что Польша подтверждает права Украины на независимость и признает правительство Петлюры. В тот же день маршал Пилсудский выпустил декларацию, в которой заявлял, что польская армия будет действовать совместно с украинскими военными силами и останется на украинской территории только на то время, какое потребуется для организации украинского правительства; когда это правительство будет создано, польская армия будет отозвана.
Петлюра в тот же день опубликовал декларацию, в которой он призывал украинский народ сделать все, что было в его силах для того, чтобы облегчить польским и украинским войскам их военные операции».

Генерал Деникин, конечно, одинаково враждебно относился и к сильной Польше, и к независимой Украине, так как он всегда оставался верен идее единой неделимой России, – такой, какою она была в довоенное время, хотя он готов был признать Польшу в границах, установленных переговорами и одобренных учредительным собранием. С исчезновением Деникина со сцены военных действий украинцы под начальством Петлюры прогнали большевиков со значительной части Украины и в настоящее время пытаются создать независимое государство. Одновременно с польско-украинским наступлением в разных местах Украины произошел ряд восстаний против большевистской власти, и украинцы с восторгом встречали своих победителей. Между прочим, одна украино-галицийская дивизия, завербованная большевиками в Красную армию, сложила свое оружие и отказалась сражаться против польско-украинских сил. Событие апокрифическое. – Ред .


Для голодающих областей центральной Европы ничего не могло быть более благоприятного, как создание мирной Украины на таких основаниях, которые давали бы возможность завести с этой страной экономические и торговые сношения. Именно на Украине, а не в других умирающих от голода областях России, обреченных под большевистским управлением на полную нищету, могла бы Европа рассчитывать получить требуемые запасы продовольствия.

«Нельзя еще сказать, конечно, что из всего этого получится. Большевики, без сомнения, сделают все усилия для победы над поляками, и, без сомнения, им будет оказана реакционной Германией всякая помощь, какая только может быть дана неофициально. Украинцам будет очень трудно учредить порядок в их собственной стране. Но если правительству Петлюры удастся образовать и поддерживать независимость и государственный строй в согласии с требованиями цивилизации, удастся освободить для вывоза хлеб с помощью сильной Польши – будет вполне возможным в течение ближайшего лета достигнуть удовлетворительных условий мира на Востоке. В том же случае, если Польша подпадет под власть большевиков и они снова займут Украину, то анархия и связанное с нею уменьшение производительных сил, обычно сопровождающие утверждение большевизма в стране, помешают вывозу зерна из Украины, и, таким образом, поражение Польши немедленно отразится на самых жизненных интересах Польши и в меньшей степени на интересах Великобритании. Помимо этого, такое положение вещей вызовет ускоренное восстановление довоенного империализма, к которому так стремятся реакционные элементы в Германии».

26 июня, после того как поляки были вынуждены эвакуировать Киев, а наступление большевиков на Польшу стало явно неизбежным фактом, я писал:

«Достаточно ли мы дальнозорки и думаем ли мы о том, что будет в том случае, если поляки потерпят поражение, а большевистские войска займут Польшу, или если польское правительство будет низвергнуто благодаря большевистской пропаганде? Неужели британское правительство может остаться безразличным к этому? В случае падения Польши – как отразится это событие на Германии? Ясно, что не будет никакой возможности разоружить Германию, если ее восточные границы будут соприкасаться с большевистскими территориями. Во всяком случае мы должны заранее выяснить, какой политики мы должны держаться при этих обстоятельствах».

30 июня положение сделалось до такой степени угрожающим, что в Польше был сформирован Совет национальной обороны, облеченный властью решать все вопросы войны и мира, и польский премьер заявил в парламенте, что вся нация находится в опасности; на всех лежит огромная ответственность. В начале июля на северном участке польского фронта началось главное наступление большевистских войск. 4 июля они перешли Березину и 5-го взяли Ковно. 6 июля польское правительство послало Верховному совету, заседавшему тогда в Спа, ноту, в которой оно просило помощи в создавшемся отчаянном положении. Польша соглашалась принять все условия мира, основанного на принципе самоопределения народов, живших в областях между Польшей и Россией, и предупреждала союзников о тех последствиях, какие грозили им в том случае, если польская армия будет побеждена советскими войсками. 14 июля большевики заняли Вильно. 17-го Чичерин отказался допустить вмешательство британского правительства в переговоры с поляками. 19-го до нас дошли вести, что «между Варшавой и большевиками не было ничего, кроме беспорядочной толпы, и что если советские войска будут двигаться тем же темпом, каким они шли до сих пор, то через 10 дней они уже очутятся под самой Варшавой». 23 июля поляки просили о перемирии.
Эти события поразили Верховный совет. Французы увидели в них угрозу всем результатам великой войны в восточной Европе. 4 августа Ллойд-Джордж предупредил Каменева и Красина, что «если советская армия будет двигаться дальше, то разрыв с союзниками неизбежен».
В эту знаменательную годовщину 4 августа 1914 г. началась мировая война. – Ред .

собрался комитет министров для обсуждения этих важных событий; я вернулся мыслью к тем шести годам мировой бойни и ужасов, которые достались на нашу долю. Неужели же никогда не будет этому конца? Неужели одержанная полная победа не представляла собою достаточной гарантии для справедливого мира? Из неизвестного будущего, казалось, двигались бесчисленные новые опасности… И вот опять наступило 4 августа, и на этот раз мы были совершенно бессильны. Общественное мнение в Англии и во Франции находилось в полной прострации. Всякая военная интервенция была невозможна. Ничего не оставалось, кроме слов и бессильных жестов.
Красные армии катились все дальше и дальше по территории Польши. Там, где еще так недавно был польский фронт, теперь в каждом городе и в каждой деревне создавались коммунистические ячейки и различные организации, готовые шумно приветствовать завоевателей и провозглашать новую советскую республику. Казалось, что Польша освободилась от своей полуторавековой неволи у трех военных империй только для того, чтобы оказаться под ярмом коммунизма. Над этим новым, так недавно освобожденным государством нависла гибель. 13 августа красные войска уже стояли под стенами Варшавы, а внутри города росла красная пропаганда. Где же остановится, наконец, социальное разложение?
Тем временем лихорадочные усилия поляков и союзников добиться перемирия, а затем и мира продолжались. Все их предложения принимались большевиками с притворной готовностью начать переговоры, а вслед за этим начинался ряд проволочек, связанных с выбором подходящего для этих переговоров пункта. В конце концов был избран Минск. 10-го Каменев представил Ллойд-Джорджу проект русских мирных условий, предусматривавший приведение Польши в совершенно беззащитное состояние, но в то же время предлагавший ей довольно разумные границы. Между прочим, он упомянул о некоторых дополнительных статьях предположенного мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77