Британская рабочая партия развила сильную агитацию против какой бы то ни было британской помощи Польше, и под влиянием и руководством коммунистов в некоторых частях Великобритании были организованы Советы действия. Но в британском обществе абсолютно отсутствовало всякое представление о тех бедах, какие влекло за собою падение Польши, и в силу этого под давлением общественного мнения Ллойд-Джордж был вынужден уведомить польское правительство, что, так как русские условия не посягают на этнографические границы Польши как на границы независимого государства, то в том случае, если они будут отвергнуты, британское правительство не сможет предпринять ничего против Советской России. Французы же смотрели на дело совершенно иначе и, разойдясь по этому вопросу с британцами, заявили польскому правительству, что русские условия «абсолютно неприемлемы». При таких-то обстоятельствах поляки продолжали собирать силы для защиты Варшавы и одновременно старались начать переговоры о перемирии в Минске. Большевики двигались к Варшаве и затягивали переговоры.
Только 17 августа минская конференция, наконец, собралась. Советские представители на основании инструкций, данных им за несколько дней перед тем, предъявили свои условия. Они признавали независимость Польской республики. Они не требовали от Польши никакой контрибуции. Они соглашались с тем, чтобы польская граница была проведена в согласии с нотой лорда Керзона от 11 июля. Ничего не могло быть более благоразумного. Но на ряду с этим статья 4-я гласила: «Польская армия должна быть сокращена до 50 тыс. чел. Для поддержания порядка в городе должна быть организована милиция из рабочих». Статья 7-я: «Производство оружия и военного материала в Польше воспрещается». Статья 12-я: «Польша берет на себя предоставление земли семьям ее граждан, убитых, раненых или сделавшихся нетрудоспособными за время войны». Таким образом, все эти красиво звучавшие слова о независимости, границах и вознаграждении скрывали намерение Советов провести в разоруженной Польше большевистскую революцию. Их цель, скрытая разве только от наивных дурачков, была понятна каждому коммунисту и врагу коммунизма во всем мире. Учреждение гражданской милиции из рабочих, в связи с предоставлением земли семьям польских граждан, убитых и раненых на войне, означало создание красной гвардии во главе с коммунистами для проведения национализации земли. Так подготовлялся тот пожар, от вспышки которого польская нация должна была стать коммунистическим дополнением советской державы.
И вдруг произошла внезапная, таинственная, решающая метаморфоза! Она произвела такое же впечатление, какое шесть лет назад произвела битва на Марне. Опять, как и тогда, двигались вперед и вперед восторженные, казавшиеся непобедимыми армии. Опять, как и тогда, без всякой видимой причины эти армии вдруг останавливаются, испытывают колебание, приходят в замешательство и начинают отступать, повинуясь давлению какой-то непонятной силы, такой же неутомимой, как и та, которая толкала их вперед. Варшава, подобно Парижу, была спасена! Весы судьбы склонились на ее сторону. Подобно Франции, Польше не суждено было погибнуть, – она должна была жить. Свобода и слава Европы не должны были пасть под ударами кайзеризма или коммунизма. 13 августа началось сражение под Варшавой при Радзимине, отстоявшем менее чем в 15 милях от города, а 4 дня спустя большевистские армии в полном расстройстве бежали, оставив в руках поляков 70 тыс. пленных 70.000 пленных – это тоже одна из черчильских легенд. – Ред .

. Чудо на Висле, только с некоторыми изменениями, было повторением чуда на Марне.
Что же случилось? Как это было достигнуто? Объяснение, конечно, есть. Среди сподвижников маршала Фоша был солдат, обладавший исключительными способностями военного гения. Вейган прибыл в Варшаву. Франции нечего было больше прислать на помощь Польше, кроме одного человека, и этого оказалось достаточным. Благодаря влиянию и авторитету лорда д'Абернона, английского посла в Берлине, посланного в Варшаву во главе союзной миссии См. по этому поводу русский перевод части дневника лорда д’Абернона «Посол мира». – Ред .

, Вейгану был предоставлен полный контроль над военными действиями. Он перегруппировал отступавшие польские армии и превратил отступление в согласованное контрнаступление. Дух Польши, который не могли погасить угнетатели в продолжение нескольких поколений, вспыхнул в этом предельном усилии последней борьбы за национальное существование. Большевики, неспособные выдержать и побороть такое решительное сопротивление, немедленно поддались этой новой волевой силе. Не было почти никаких сражений. Крикливый, но бессильный террор, с такой уверенностью шествовавший зажигать революцию на Западе, отступил с необычайной быстротой за польские границы, в то время как польские крестьяне, побуждаемые горячим воззванием Пилсудского вооружиться косами и дубинами и гнать неприятеля за пределы страны, добивали отсталых.
Есть и другая версия «чуда на Висле». Некоторые объясняют это заранее обдуманным планом польского генерального штаба, поддерживаемого суровым маршалом-президентом Пилсудским. Он сознательно отводил войска к Варшаве, подобно Жоффру перед Марной, делая это до тех пор, пока на назрел момент для решительной контратаки. Он дал завоевателям сильно вытянуть свои войска, удалиться от своих резервов, создать себе неправильное представление о несуществующей в действительности слабости польской обороны и затем бросил на них свои армии с уверенностью и мощью Галлиени Французский генерал, участвовавший в Марнской операции. – Ред .

. Польский штаб был бы рад, что этот исключительно удачный военный маневр произошел на глазах такого компетентного в военном деле человека, каким был генерал Вейган.
Британские наблюдатели думали, что поляки были обязаны своим успехом Вейгану. Но сам Вейган заявлял и публично, и частным образом, что победа всецело одержана польской армией. Читатель может выбрать любое из этих объяснений или же принять и то и другое. По мере того как факты, касающиеся всего происшедшего на Марне, все более и более раскрываются, все более ширится пропасть между ними и их удивительными последствиями. Так же точно и тут: изучение того, что случилось в этой ничтожной борьбе этих плохо организованных, павших духом, истощенных военных частей, заставляет вновь спросить: почему?
Как бы то ни было, все это осталось в прошлом. Опасности, которые я предвидел и которых я боялся, осуществились. Но их последствия были предотвращены. Угроза страшных потерь в результате проявленной нерешительности и вялости была отведена в тот самый момент, когда все уже было готово к ее осуществлению. 12 октября в Риге был подписан мирный договор, который обеспечивал Польше ее независимость и средства к самообороне против нападения оружием или пропаганды со стороны России. Россия же впала в коммунистическое варварство. Многие миллионы людей погибли от войны и гонений и еще большее количество умерло впоследствии от голода. Границы Азии, средневековья придвинулись от Урала до Припятских болот. Но здесь было написано: «Не дальше!» Стоило бы, может быть, подвести итог всей истории интервенции в России. Неудачное вмешательство в дела другой страны считается обычно ошибкой, в силу этого все, что предпринимали союзники после революции и перемирия, подвергалось всеобщему осуждению. Но союзники принуждены были вмешаться в дела России после большевистской революции для того, чтобы победить в великой войне. Ни в конце 1917 г., ни в большей части 1918 г. у них не было основания рассчитывать на крах Германии на западе. Даже в сентябре благоразумие еще требовало ждать отступления германцев к Маасу или Рейну. Нервы каждого были натянуты до последней степени в ожидании и подготовке грандиозной кампании в 1919 г. При таких обстоятельствах было бы преступной небрежностью не сделать попыток восстановить антигерманский фронт на востоке и тем лишить центральные державы богатых запасов продовольствия и топлива, находившихся в России. Таким образом, союзники оказались вынужденными помочь национальным русским правительствам и русским военным силам, боровшимся против большевиков и заявлявшим, что они верны первоначальным целям войны.
В течение великой войны было сделано слишком мало для того, чтобы достигнуть каких-нибудь ощутительных результатов в России. А между тем всякое мало-мальски реальное усилие японцев или Соединенных Штатов, сделанное ими даже при помощи таких войск, которые никогда не бывали на полях сражений, достигло бы в 1918 г. несомненного успеха. Тех чужеземных войск, какие вошли в Россию, было вполне достаточно, чтобы навлечь на союзников все те упреки, какие обычно предъявляли к интервенции, но недостаточно для того, чтобы сокрушить хрупкое здание советского режима. Когда мы узнаем об изумительных подвигах чешского армейского корпуса, становится ясным, что решительные усилия сравнительно небольшого числа верных американских или японских войск дали бы возможность соединенным русским и союзным войскам занять Москву еще до гибели Германии. Несогласованная политика и противоречия между союзниками, недоверие американцев по отношению к японцам и личное нежелание президента Вильсона сделали то, что вмешательство союзников в дела России во время войны остановилось на таком пункте, на котором оно приносило наибольший вред, не получая никакой выгоды Дело, разумеется, не в том, что мало было послано войск и мешали противоречия между союзниками. Недостатка воли и средств не было. И если интервенция кончилась позорным крахом, то это по совершенно другим причинам, о которых Черчиль предпочитает молчать. – Ред .

. В результате во время перемирия русские операции не были закончены, а союзники были замешаны в незначительных военных Действиях в различных частях России. Бок о бок с ними, завися от них более в моральном отношении, чем в материальном, находились лояльные по отношению к союзникам русские организации. Если бы война продолжалась в 1919 г., то военная интервенция, все возраставшая в своей силе и численности, безусловно, достигла бы успеха. Перемирие явилось смертельным приговором для русского национального дела. До тех пор, пока это дело было сплетено с мировой задачей, которую взялись разрешить 27 держав, воевавших с Германией, победа была обеспечена. Но когда великая война внезапно кончилась и победители поспешили к себе, чтобы заниматься собственными делами, и каждое правительство пало жертвой послевоенной усталости, то та волна, которая могла бы вынести русских далеко вперед, быстро отступила и оставила русских в одиночестве. Тем не менее оставался, может быть, еще один шанс на то, что русские национальные силы сами смогут спасти себя и свою страну. Но этот шанс никогда не был надежным. «Армии Колчака и Деникина, – сказал как-то Фош с большой проницательностью, – не могут долго просуществовать потому, что за их спиной нет гражданских правительств». Было бы неправильно, – если бы это оказалось даже возможным, – после войны пользоваться в России британскими, французскими и американскими войсками. Те войска, какие там еще оставались, должны были быть отозваны как можно скорее. Интервенция после перемирия могла проявляться только в посылке денег, продовольствия, вооружения, в командировке в Россию технических инструкторов, а затем, главное – в моральной поддержке и согласованной дипломатии. Но даже эти, столь ограниченные ресурсы могли представлять значительный шанс на успех при условии, если бы они были искусно и вовремя применены. А вместо этого эти ресурсы были растрачены по мелочам в силу противоречивых мнений тех, кто их направлял, и их несогласованных действий. Дуализм в политике, о котором уже говорилось раньше, оказался фатальным для успеха как мирных, так и военных планов. Нужно было одно из двух: или все время неуклонно помогать антибольшевистским силам, окружавшим кольцом Советскую Россию, или заключить с большевиками такой мир, которым обеспечивалась бы известная свобода и возможность существования тех лояльных русских, которые сражались вместе с союзниками и с которыми мы были связаны узами нравственного долга. Но ни та, ни другая политика серьезно не проводилась. Вялые усилия заключить мир с большевиками сопровождались такими же вялыми попытками вести с ними войну. Борьба продолжалась, таким образом, без всяких реальных видов на мир или на победу. Успехи русских националистов, хотя и недостаточные, превосходили однако то, чего ожидали от них союзные политические деятели и генералы. Но лишенные моральной поддержки в мировом масштабе и разделенные несоответствием в национальных стремлениях с пограничными государствами, с Польшей и с Румынией, русские националисты терпели поражение и погибали один за другим.
Я объяснил, какую роль мне пришлось играть во всех этих событиях. Я не нес ответственности ни за самую идею интервенции, ни за те соглашения и обязательства, какие были с ней связаны. Равным образом и не мне было решать, должна ли была продолжаться интервенция после перемирия или нет. Мой долг заключался в том, чтобы, занимая подчиненное и в то же время очень ответственное положение, стараться как можно лучше выполнить обязательства, принятые на себя Великобританией, и защищать по мере возможности тех, кто скомпрометировал себя участием в общем деле России и союзников. Мне отрадно думать, что моя страна лучше других исполнила свои обязательства по отношению к русским товарищам в борьбе, оказавшимся в столь злосчастном положении. Как бы ни была тяжела история архангельской и мурманской экспедиций, мы можем утверждать, что мы закончили ее, не обнаружив слабости, не наложив на себя позора. В Сибири наша роль была вообще незначительной, но Деникину мы оказали очень существенную поддержку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77