Вдруг позади них появился бронированный грузовик с отрядом «черно-рыжих». Хотя проводники сэра Джемса Крэга хотели этой встречи, они решили пропустить грузовик вперед. Тяжелый броневик проехал на расстоянии какого-нибудь одного фута от маленького автомобиля. Некоторое время он ехал рядом, и «черно-рыжие» с любопытством поглядывали на пассажиров маленького автомобиля. Наконец грузовик двинулся вперед и исчез вдали. Все три ирландца, занимавшие столь различное положение, обменялись взглядами, полными взаимного понимания.
Хотя разговоры Крэга и де-Валера ничем не закончились, через пропасть был перекинут канат. С этого момента агенты британского правительства в Ирландии теми или иными путями старались войти в контакт с штаб-квартирой шин-фейнеров.
В конце мая сэр Невиль Макреди представил весьма мрачный отчет о положении в Ирландии. «Я полагаю, – писал он, – что расквартированные ныне в Ирландии отряды будут прекрасно выполнять свой долг в течение всего этого лета, но я все же убежден, что если к октябрю не удастся достичь мирного решения вопроса, то вряд ли можно будет требовать от военных отрядов, чтоб они прожили еще одну зиму в таких же условиях, в каких они жили в течение прошлой зимы. Ради сохранения воинского духа и дисциплины солдат необходимо будет удалить из „ирландской атмосферы“, да и многие офицеры, по моему мнению, окажутся не в состоянии продолжать свою службу в Ирландии без длительного отпуска, хотя, может быть, они и не признаются в этом… Если я не ошибаюсь, существующее положение вещей в Ирландии, поскольку оно отражается на расквартированных здесь отрядах, должно быть окончательно ликвидировано к октябрю, в противном же случае необходимо принять меры, чтобы сменить все отряды, а равно и большинство командиров и их штабы». Этот отчет был одобрен сэром Генри Вильсоном. Не могло быть и речи о том, чтобы провести в жизнь преподанные в нем советы. Сквозившее в отчете отчаяние не оправдывалось фактами, да и сменить войска не представлялось никакой возможности. Очевидно, нужно было не сменить гарнизон, а послать в Ирландию обширные подкрепления, пополнив наличные войска новыми. Хотя эта мера должна была обойтись дорого и представляла ряд затруднений, но она была вполне осуществима. Кабинет не согласился с заключениями отчета, но все же ему приходилось должным образом учесть эти алармистские утверждения ирландского главнокомандующего, одобренные, кроме того, начальником имперского генерального штаба.
Но все эти явления и тенденции, может быть, и не выплыли бы на поверхность, если бы не произошло одно событие. 22 июня король должен был лично присутствовать на открытии первого парламента северной Ирландии. Министры не могли предложить монарху такую речь, которая встретила бы отзвук лишь у населения северной Ирландии. Как известно, король, действуя согласно не только букве, но и духу конституции, выразил настойчивое пожелание, чтобы текст речи мог встретить хороший прием у всех его ирландских подданных, – южан и северян, зеленых и оранжистов. Взгляды монарха высоко поднимались над партийной борьбой, расовыми и религиозными спорами и местными разногласиями и, естественно, считались лишь с общими интересами всей империи в целом. Поэтому премьер-министр и руководящие члены правительства под свою личную ответственность включили в королевскую речь слова, которые приходилось истолковать, как искренний призыв к тому, чтобы отвратительный и гибельный конфликт был покончен общими усилиями.
«На Ирландии, – сказал король с очевидным волнением, – сосредоточены взоры всей империи – той самой империи, многочисленные нации и расы которой объединились, несмотря на свои давнишние споры, и в недрах которой образовались новые нации на глазах у самых молодых присутствующих здесь людей. Эта мысль ободряет меня и дает мне возможность превозмочь ту скорбь и то беспокойство, с которым я следил в последнее время за развитием ирландских событий. От всего сердца я молюсь о том, чтобы мой приезд в Ирландию оказался первым шагом к окончанию междоусобной борьбы всего ее народа, независимо от расы или верований.
В этой надежде я призываю всех ирландцев прекратить борьбу, протянуть друг другу руку прощения и примирения, забыть и простить прошлое и открыть для любимой нами страны новую эру мира, довольства и дружелюбия. Я больше всего желаю, чтобы в южной Ирландии произошло вскоре то же самое, что происходит ныне в этом зале, и чтобы при подобном же случае там имела место подобная же церемония.
Парламент Соединенного королевства обеспечил для этого все необходимые меры, а ольстерский парламент указывает путь, каким следует идти. Будущее зависит от самого ирландского народа. Пусть это историческое собрание послужит прелюдией к тому дню, когда ирландский народ северных и южных провинций, представленный одним или двумя парламентами, в зависимости от решения самих этих парламентов, начнет работать совместно, одушевленный общей любовью к Ирландии и действующий на прочной основе справедливости и взаимного уважения».
Ни один из министров, составлявших королевскую речь, не ожидал от этого шага непосредственных результатов. Но при подобного рода декларациях все зависит от их общего тона. Король – император, воплощающий наследие общего исторического прошлого и выполняющий свои конституционные обязанности, рискуя своей собственной жизнью, призвал к единению, и его призыв громким эхом прокатился по всей стране. Этот призыв к общественному мнению обоих островов встретил немедленный, глубоко прочувствованный и широкий отклик, и с этого момента события непрерывно следовали одно за другим, пока не было учреждено ирландское свободное государство. 24 июня Ллойд-Джордж пригласил сэра Джемса Крэга и де-Валера. 11 июля приглашения были приняты, и было провозглашено перемирие, условия которого были установлены 9 июля.
Ни один из актов британской государственной политики, в которых мне приходилось принимать личное участие, не вызывал столько противоречивых чувств, как решение ирландского вопроса. Начало переговоров с руководителями восстания, да притом еще восстания, принявшего столь специфические формы, являлось для такой обширной и сложной правительственной системы, как Британская империя, событием, которое могло потрясти до основания государственный авторитет, гарантировавший мир и порядок сотням миллионов людей, принадлежавших к самым различным расам и обществам. В Ирландии слуги короны, верно исполнявшие свой долг, были безжалостно убиты, и эти убийства стали признанным методом войны. В пользу людей, ответственных за подобные действия, можно было только сказать, что они не руководились своекорыстными или грязными мотивами, что они были готовы пожертвовать своей собственной жизнью, и что они пользовались поддержкой большинства своих соотечественников. Принять лидеров таких людей на заседании совета и попытаться создать с помощью их правительство цивилизованного государства, значило проделать один из самых сомнительных и рискованных экспериментов, какие когда-либо проделывала великая полная сил империя.
История Ирландии была бесконечной повестью о ссорах и взаимных обидах, причинявшихся друг другу из поколения в поколение родственными и соседними странами, и Британия всеми силами стремилась привести к концу эти отвратительные раздоры. В течение XIX в. Англия и Ирландия пересмотрели свои точки зрения и стали выражать их в форме несравненно более достойной, чем это было в темные эпохи прошлого. Чтобы загладить прошлое и примириться с Ирландией, Англия провела целый ряд мероприятий; Ирландия в свою очередь старалась осуществлять свои притязания путем конституционных методов борьбы. В 1886 г. было бы возможно достичь решения на основе, гораздо менее опасной для Ирландии и Великобритании, чем та, которую в конце концов пришлось принять. Перед историческим голосованием относительно ирландского гомруля Гладстон сказал в палате общин: «Ирландия ждет у вашего порога, полная надежд, и почти обращается к вам с мольбой. Слова ее – слова правды и умеренности. Она просит забыть прошлое, и в этом забвенье мы сами заинтересованы еще больше, чем она. Я прошу вас подумать, и подумать мудро. Прежде, чем вы отвергнете настоящий законопроект, подумайте не только о настоящем, но и о будущем».
Помимо всего прочего, мы вышли победителями из величайшей войны, которую когда-либо пришлось пережить человечеству. Мы не преувеличивали своей роли в этих великих событиях, но тем не менее мы сделали достаточно большое дело, чтобы не беспокоиться из-за сравнительно столь маловажного вопроса, как ирландский. Никто не мог, например, сказать, что жизнь империи подвергается опасности в тот момент, когда все враждебные нам мировые силы, включая миллионные армии, перестали существовать, когда германский флот лежал на дне Скапа Флоу и когда все вооруженные враги были распростерты ниц. Никто не мог утверждать, что мы – трусливая или вырождающаяся раса. Эти мысли, правда, не имели прямого отношения к ирландскому вопросу, но они играли немалую роль в ту минуту, когда нация принимала свои решения. А если бы мы приняли другое, единственно возможное решение, то нам пришлось бы подчинить одну маленькую часть империи системе железных репрессий, осуществимых только при режиме убийств и ответных убийств, террора и контртеррора. Такую политику можно было бы извинить только инстинктом национального самосохранения, но ведь ни один разумный человек не стал бы утверждать, что в данном случае дело шло о самосохранении нации.
Как бы то ни было, жребий был брошен. Было объявлено перемирие. Вооруженные повстанцы вышли из своих убежищ и разгуливали по улицам Дублина, разыгрывая из себя лидеров нации, столь же древней и столь же гордой, как наша собственная. Специальные отряды, полиция, «черно-рыжие», которые еще вчера получали приказы полностью уничтожить шайку убийц, стояли теперь безоружные и смущенные, а переговоры шли полным ходом, причем и англичане и ирландцы выступали в качестве равноправных сторон. После этого немыслимо было снова возобновить такую же точно войну! Нельзя было снова наполнять и подогревать чашу той ненависти и того презрения, которыми вдохновляется подобная борьба! В случае крайности, мы, конечно, могли прибегнуть и к другим мерам. Мы могли удержать за собой порты и крупные города; мы могли сохранить Дублин и защитить Ольстер; мы могли отрезать всякое сообщение между шин-фейнеровской Ирландией и остальным миром; мы могли приостановить всякую торговлю между обоими островами, другими словами, всю ирландскую торговлю, кроме ольстерской. За это нам пришлось бы заплатить известную цену. Но с момента перемирия попытку управлять южной Ирландией при помощи имперского парламента надо было считать оконченной.
Мы можем здесь лишь в общих чертах изложить ход переговоров, и у нас нет места для того, чтобы приводить документы, которыми переговоры сопровождались и в которых они нашли официальное выражение. Тем не менее, мы должны рассказать о том, как начался контакт. 14 июля у де-Валера и Ллойд-Джоржа состоялось первое свидание в кабинете дома № 10 на Даунинг Стрит Официальная резиденция премьера. – Ред .

. Де-Валера был официально представлен «представителем ирландской республики в Лондоне» (Арт О'Бриеном). Премьер-министр, показавший себя великолепным актером, в первые же моменты этого свидания сердечно приветствовал ирландского вождя как брата – кельта по крови Ллойд-Джордж родом валлиец. – Ред .

. Де-Валера держался сдержанно и официально. Он представил длинный документ на ирландском языке и для удобства английский перевод. Заглавие документа – «Саорстат Эйреанн» – возбудило литературное любопытство премьер-министра. «По-моему, – заметил он, – Саорстат – не ирландское слово. Что это значит в буквальном переводе?» После некоторой паузы де-Валера ответил, что буквально это обозначает свободное государство. «Хорошо, – сказал премьер-министр, – Саорстат значит свободное государство, но как же по-ирландски республика?» Пока оба ирландца обсуждали по-английски, что они должны ответить на этот невинный вопрос, премьер-министр обратился к профессору Томасу Джонсу, работавшему в секретариате кабинета министров, и заговорил с ним на валлийском языке, к очевидному неудовольствию говоривших по-английски шин-фейнеровских посетителей. В конце концов де-Валера не мог ответить ничего больше, чем то, что Саорстат значит свободное государство. Премьер-министр заметил: «Не следует ли сделать из этого вывода, что кельты никогда не были республиканцами и не имеют своего термина для обозначения подобного понятия?» Последовало долгое смущенное молчание. Таково было начало диалога, продолжавшегося много часов, пока после подробного обзора ирландской истории в древнюю и средневековую эпоху, стало совершенно ясно, что переговоры могли подвинуться лишь в том случае, если британское правительство само сделает свои предложения.
Предложения эти были переданы де-Валера 20 июля. Ирландцам было предложено полное самоуправление на основах доминиона, в том числе, конечно, автономия в области финансов, налогового обложения, полиции и вооруженных сил. Предложения сопровождались шестью условиями. Четыре условия касались морских и военных вопросов, одно требовало воспрещения покровительственных пошлин при торговле между обоими островами, и последнее требовало, чтобы Ирландия приняла на себя определенную долю общего национального долга. Предложения эти были отвергнуты де-Валера, который провозгласил принцип полной независимости и отвергал всякое подчинение короне. Премьер-министр в своем ответе выяснил, что британское правительство не может обсуждать плана, который покоится на отказе Ирландии принять наше приглашение к свободному, равноправному и лояльному участию в британском содружестве народов, подчиненном единому монарху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77