— Вероятно, всем будет легче, сэр, если вы начнете с рассказа о том, что случилось той ночью.
— Хорошо, постараюсь... Я уже спал, когда на ночном столике зазвонил красный телефон. Я снял трубку, сказал: «Кемпбелл слушает», — но на другом конце провода молчали. Потом раздался щелчок, и я услышал голос дочери. Совершенно очевидно, что это была запись.
На стрельбищах, на вышках управления огнем установлены телефоны, но на ночь они отключаются. Вероятно, у Энн Кемпбелл и Чарлза Мура были мобильники и плейер.
— Вот что говорилось в сообщении, — продолжал генерал. — «Папа, это Энн. Мне надо срочно поговорить с тобой. Приезжай на стрельбище номер шесть к двум пятнадцати». — Он помолчал, потом добавил: — Затем сказала, что покончит с собой, если я не приеду.
Я кивнул и спросил:
— Простите, сэр, она говорила, чтобы вместе с вами приехала миссис Кемпбелл?
Генерал смотрел на нас с Синтией, пытаясь понять, что нам известно. Он, вероятно, подумал, что эта пленка попала к нам в руки.
— Да, она это сказала, но у меня не было ни малейшего желания ей потакать.
— Итак, дочь поднимает вас ночью с постели и заставляет мчаться на стрельбище. Вы догадывались, о чем она хотела поговорить?
— Н-нет... Вы, вероятно, знаете, что Энн была особа неуравновешенная.
— Мне говорили, что вы предъявили дочери ультиматум и установили срок. Она должна была дать ответ за завтраком в то утро.
— Совершенно верно. Она вела себя недопустимо, перешла все границы. Я сказал, чтобы она бралась за ум или убиралась с базы.
— Услышав голос дочери, вы, значит, понимали, что это не очередная выходка неуравновешенной особы и ее звонок связан с ультиматумом?
— Да, кажется, понимал.
— Как вы думаете, зачем ей понадобилась магнитофонная запись?
— Вероятно, чтобы не возникло спора. Я никогда не шел у нее на поводу. Я вынужден был ее выслушать и не мог ничего возразить. Потом я поехал в назначенное место — так поступил бы любой отец.
— Ваша дочь была уже там и звонила по мобильному телефону. Она уехала из штаба около часу ночи, вас не удивило, что местом встречи она выбрала отдаленную учебную площадку? Могла бы, кажется, просто приехать на завтрак и дать ответ на ваш ультиматум.
— Я не знаю, — покачал головой генерал.
Тогда он действительно ничего не знал, но, приехав и увидев дочь, все понял. Я видел, что он искренне переживает и едва держится. И будет держаться до конца, как бы я ни наседал, повторять очевидные вещи, вытекающие из неоспоримых фактов и доказательств. Но он ни за что не скажет главное: почему его дочь голой была распята на земле.
— Энн сказала, что покончит с собой, если вы не приедете. Как вы думаете, не замышляла ли она убить вас?
Генерал молчал.
— Вы взяли с собой оружие?
— Я не имел ни малейшего представления, что там творится.
Не имел, это точно, поэтому и не взял с собой миссис Кемпбелл.
— Итак, вы оделись в гражданский костюм, взяли пистолет, сели в машину жены и поехали на стрельбище номер шесть с зажженными фарами. В котором часу вы приехали в условленное место?
— М-м... кажется, в два пятнадцать. Как она и просила.
— Понятно. Вы выключили фары и?..
Генерал долго молчал, взвешивая неоконченную фразу.
— Вышел из машины и подошел к джипу, но Энн там не оказалось. Я начал беспокоиться, позвал ее, но она не ответила. Я снова окликнул ее, потом слышу, Энн зовет меня, обернулся к стрельбищу и увидел... Увидел, что она лежит на земле, точнее, увидел лежащую на земле фигуру. Наверное, Энн ранена, решил я, быстро пошел к ней... и увидел, что она раздета... Я был шокирован, растерян. Не знал, что все это значит... главное, она была жива. Я спросил, что с ней, и она ответила... Я стоял рядом... Не знал, что делать... Мне трудно говорить об этом...
— Понимаю, сэр. Нам тоже трудно. Наши чувства, конечно, не сравнимы с вашим горем, но не ошибусь, если скажу за себя и за мисс Санхилл, что в ходе расследования у нас... Можно сказать, мы полюбили вашу дочь. — Мисс Санхилл, вероятно, воздержалась бы от этого признания. — Сыщики, расследующие дела об убийстве, часто переживают за погибших, хотя в жизни их не видели. Мы просмотрели видеопленки с записями лекций вашей дочери, и я понял, что она такая женщина, с которой я был бы рад познакомиться... Но я перебил вас, сэр, простите...
Генерал не мог собраться с мыслями, и прошло несколько неловких минут, пока он не взял себя в руки, сделал несколько глубоких вдохов, откашлялся.
— Дальше что... Я пытался развязать ее... Представьте мое положение... Было так неудобно... мне не удалось развязать веревки и не удалось вытащить колья... Не знаю, кто это сделал, но он загнал их глубоко в землю, и узлы на веревках были тугие... Ничего не мог сделать, как ни бился... Я сказал ей, что сейчас вернусь, пошел к машине, но не нашел ничего, чем можно было разрезать узлы. Я вернулся и сказал, что съезжу в Бетани-Хилл... возьму нож у полковника Фаулера... Бетани-Хилл в десяти минутах от стрельбища номер шесть... Теперь, задним числом, я понимаю, что должен был бы. — Впрочем, нет, не знаю... Не знаю, что должен был предпринять...
— Вы, конечно, разговаривали, когда пытались развязать веревки?
— Перебросились всего несколькими словами.
— Естественно, спросили, кто это сделал?
— Н-нет...
— Генерал, вы не могли не спросить...
— Ах да, конечно. Но она сказала, что не знает.
— Вернее, не захотела сказать.
Генерал посмотрел мне прямо в глаза:
— Да, не захотела. Как вы узнали?
— Потом по Райфл-Рендж-роуд вы поехали на Бетани-Хилл.
— Да, и позвонил полковнику Фаулеру.
— Вы знали, что в миле, у склада боеприпасов, стоит охрана?
— Мне нет необходимости знать, где расположены посты... Кроме того, я все равно не поехал бы туда. Зачем молодому мужчине видеть мою дочь в таком положении?
— В ту ночь на посту была женщина, но это не важно. Меня интересует другое: почему, сэр, вы развернулись и добрые полмили ехали, не включив фары?
Генерал, должно быть, удивился, откуда я это знаю, потом сообразил, что от постового.
— Зажженные фары могут привлечь внимание. Мне этого не хотелось.
— Почему?
— Как бы вы поступили на моем месте, оставив раздетую дочь распятой на земле? Начали бы созывать людей? Я твердо знал, что надо спешить за помощью к полковнику и миссис Фаулер. Зачем предавать инцидент огласке?
— Но инцидент, как вы выразились, сэр, на самом деле был преступлением. Вам не пришло в голову, что к ней пристал какой-то сумасшедший или группа сумасшедших? Какой смысл делать из этого секрет?
— Я не хотел ставить ее в неловкое положение.
— Изнасилованной женщине нечего стыдиться, — заметила Синтия.
— И тем не менее, — возразил генерал.
— Она вам не дала каким-нибудь образом понять, что не возражает подождать, пока вы съездите за Фаулерами? — спросила Синтия.
— Нет, я это сам решил.
— А Энн не боялась, что насильник в ваше отсутствие появится опять?
— Нет... впрочем, погодите, она сказала, чтобы я скорее возвращался. Мисс Санхилл, мистер Бреннер, я вижу, к чему вы клоните. Вы хотите сказать, что я действовал неадекватно ситуации, и будете, вероятно, правы. Может быть, мне надо было найти какой-нибудь режущий предмет и разрубить эти проклятые веревки. Может быть, я должен был вложить ей в руки пистолет, чтобы она могла защититься в случае чего. Может быть, мне следовало самому сделать выстрел в воздух, чтобы приехали патрульные полицейские, или просто сидеть и ждать, пока не проедет случайная машина. Неужели вы допускаете, что я постоянно не думал об этом? Вы правомерно сомневаетесь в правильности принятых мной решений, но у вас нет оснований подвергать сомнению мои страдания и скорбь.
— Мы не сомневаемся ни в том, ни в другом, генерал, — сказала Синтия. — Мы пытаемся достоверно восстановить события.
Кемпбелл хотел что-то сказать, но передумал.
— Итак, вы прибыли к Фаулерам, рассказали о случившемся, и они поехали вызволить капитана Кемпбелл? — продолжил я.
— Совершенно верно. Миссис Фаулер взяла халат и нож.
— Вы не видели на месте происшествия одежду своей дочери?
— Нет, не заметил.
— Вы не подумали прикрыть Энн своей рубашкой?
— Нет... Я вообще плохо тогда соображал.
И это тот самый человек, который, будучи подполковником, ворвался с батальоном механизированной пехоты в осажденный Куантри и спас роту солдат, окруженных в старой французской крепости. Но как помочь своей дочери и спасти ее — генерал не знал. Очевидно, он не пожелал предложить ей помощь и утешение: помешал гнев.
— Почему вы не поехали с Фаулерами, генерал?
— Вероятно, я им был не нужен. Вообще-то достаточно было одной миссис Фаулер, но полковник не решился отпустить ее одну. Боялся...
— Боялся — чего?
— Что там околачивается мерзавец, который это сделал.
— В таком случае как же вы бросили дочь — раздетую, связанную, беззащитную?
— Мне пришло это в голову в пути, когда я почти уже доехал до дома Фаулеров. Заметьте, езды до Фаулеров — десять минут.
— Да, но пока вы ехали, будили их, пока они собирались и ехали на стрельбище, прошло минут тридцать, не меньше. Вы обратились за помощью к Фаулерам, прекрасно, однако после этого любой человек, тем более отец и воинский начальник, поспешил бы назад, на место происшествия, и контролировал ситуацию, пока не подоспеет поднятая по тревоге кавалерия.
— Что вы хотите узнать, мистер Бреннер, мои поступки или мотивы поступков?
— Не поступки, сэр. Я хочу уяснить ваши мотивы.
В нормальной ситуации таким тоном с генералами не говорят, но сейчас обстоятельства были чрезвычайные.
— Вероятно, вам известно больше, нежели изволите демонстрировать. Я с самого начала заметил, что пальца вам в рот не клади. Если вы такие догадливые, то, может быть, скажете, какие же у меня были мотивы?
— Вы хотели, чтобы дочь немного помучилась, — неожиданно заявила Синтия.
Стена крепости рухнула, и она бесстрашно бросилась в пролом.
— Вы прекрасно знали, генерал, что ваша дочь не подвергалась насилию. На нее никто не нападал, когда она ждала вас. Вместе со своим сообщником она позвонила вам, включила записанную заранее пленку и вызвала вас туда с единственной целью — чтобы вы и миссис Кемпбелл увидели ее в этом ужасном положении. Это логически объясняет всю цепочку событий. Объясняет, почему вы бросили ее там одну, попросили Фаулеров привезти дочь, а сами остались у них в доме, ни слова не сообщив об этом полиции и следствию. Вы были очень сердиты на Энн за то, что она сделала.
Генерал Кемпбелл впал в глубокую задумчивость, размышляя над ошибками, совершенными несколько дней назад, и десять лет назад, и над тем, что он может теперь сделать. Наконец, после долгого молчания, он заговорил:
— Карьера моя кончена. Я уже написал рапорт об отставке, который пошлю завтра, после похорон. Сейчас передо мной стоят вопросы: что именно вы должны знать, чтобы найти убийцу, в чем я должен признаться и кому польза от того, если будут и дальше пятнать память о дочери. Может быть, это эгоистично с моей стороны, но я должен подумать о жене и сыне и иметь в виду интересы армии... Я не частное лицо, мое поведение во многом отражает военную профессию, и мой позор может привести к упадку морали в офицерском корпусе.
Мне хотелось сказать: морали в офицерском корпусе Форт-Хадли дальше падать некуда, генерал действительно не частное лицо и не имеет права эгоистично надеяться, что с ним обойдутся как с частным лицом. Репутация его дочери не является вопросом первостепенной важности, я сам позабочусь о том, что и сколько мне нужно знать, чтобы найти убийцу, и, наконец, последнее — карьера его кончена. Но вместо всего этого я сказал:
— Генерал, я понимаю, почему вы не известили полицию о случившемся. До поры это было частным делом, и, признаюсь, я сам поступил бы точно так же. Я понимаю, почему вы привлекли Фаулеров. Повторяю: на вашем месте я, вероятно, сделал бы то же самое. Но когда Фаулеры возвратились и сказали, что ваша дочь мертва, вы не имели права втягивать их и миссис Кемпбелл в сговор недоносительства в целях скрыть истинный характер преступления. И вы не имели права, сэр, затруднять нашу с мисс Санхилл работу, направляя нас по ложным следам.
— Вы абсолютно правы, — кивнул он. — Я несу полную ответственность.
Я набрал побольше воздуха в легкие, чтобы заявить:
— Должен доложить вам, сэр, что ваши действия подпадают под соответствующие статьи военного кодекса.
— Я это знаю. — Генерал посмотрел на меня, потом на Синтию. — Могу я попросить об одной услуге?
— Какой, сэр?
— Пожалуйста, сделайте так, чтобы имя Фаулеров не фигурировало в ваших документах.
Я был готов к этой просьбе и мучительно искал решение задолго до того, как Кемпбелл ее высказал.
— Я не могу усугублять уголовное преступление своим должностным преступлением.
Собственно говоря, я это уже сделал, заключив сделку с Бертом Ярдли, но то была сделка с лицом, не числившимся в списках личного состава базы. Здесь же — совсем другая проблема.
— Фаулеры обнаружили труп, генерал, и никому об этом не сообщили.
— Они сообщили об этом мне.
— Генерал, моя позиция в этом вопросе несколько отличается от позиции мистера Бреннера, — вмешалась Синтия. — Хотя у следователей не принято выносить разногласия на публику, я думаю, что мы можем сохранить доброе имя Фаулеров. Давайте рассуждать логично. Полковник сообщил вам о преступлении, и вы сказали ему, что позвоните полковнику Кенту. Но вы и миссис Кемпбелл были настолько убиты горем и подавлены, что не сделали это немедленно! Тело нашли другие люди. Детали надо еще продумать, но правосудие не выиграет от того, что в процесс будут втянуты Фаулеры.
Генерал Кемпбелл кивнул в знак одобрения. Мне не понравилось вмешательство Синтии, но я почувствовал своего рода облегчение. В конце концов, полковник Фаулер — единственный высший офицер, кто сохранил в этой грязной истории порядочность и не спал с генеральской дочерью. По правде сказать, у меня не хватает силы воли, и поэтому я уважаю людей, у которых она в достатке. Однако даровой сыр бывает только в мышеловке, и Синтия это знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57