Боюсь, тебе придется отказаться от этой версии.
— Нет, я буду ее уточнять. — Я помолчал, потом спросил: — Ты женщина. Почему она плакала — как по-твоему?
— Не знаю, Пол. Я там не присутствовала.
— Но мы обязаны как бы присутствовать там. Энн Кемпбелл не из тех, кто ревет по пустякам.
— Согласна. Может, ей была нанесена эмоциональная травма?
— Я тоже так думаю. Кто-то заставил ее плакать, даже не притронувшись к ней.
— Может быть. Но она ведь могла и просто заплакать. Мы ничего не знаем.
Результаты анализов и свидетельства — объективная реальность. Итак, высохшие слезы в большом количестве. Слезы принадлежат жертве. То, что они текли из глаз к ушам, указывает на лежачее положение тела. Точка. Кэл Сивер сыграл свою роль. На сцену выходит Пол Бреннер. Слезы означают, что Энн плакала. Отсюда вопросы. Кто заставил ее плакать? Что заставило ее плакать? Почему она плакала? Когда она плакала? Насколько важно это знать? Думаю, важно.
— Найденные волокна, — продолжала Синтия, — либо от ее собственного белья, либо от казенной формы, может быть, даже чужой. И волос около тела тоже ее собственный.
— А волос в рукомойнике туалета?
— Явно чужой. Волос черный, некрашеный, принадлежит белому, выпал с головы, не сострижен и не выдернут. Поскольку нет корня, невозможно определить доминирующий ген, да и пол человека под сомнением. Правда, Кэл, считает, что, судя по длине, отсутствию красителя и тому, что он не подвергался укладке, волос принадлежит мужчине. Да, и вьющийся, не прямой.
— Я только что видел человека с такими волосами.
— Верно, нам нужно раздобыть прядь волос полковника Мура и сравнить под микроскопом.
— Соображаешь. Что еще?
— На теле не обнаружено засохшей спермы и ни в вагине, ни в анусе нет следов какой-либо мази или крема. Значит, посторонний предмет не вводился.
— Значит, полового сношения не было.
— Могло и быть, если мужчина был одет в такую же форму, как и она, и не снимал ее, так как никаких следов чужого волосяного покрова или пота на ней нет. Если он использовал кондом без мази или вообще обошелся без него. Если он вошел в нее, но эякуляции не произошло.
— Слишком много «если». Нет, совокупления не было. По закону передачи и обмена должен был бы остаться хоть микроскопический след.
— Пожалуй, ты прав. Но мы не можем исключать искусственной стимуляции половых органов. Ты предполагаешь, что шнур на шее должен был вызвать сексуальное удушье. Но если так, то отсюда следует, что имела место и стимуляция.
— Логично. Но боюсь, что логика в этом деле — плохая помощница. Хорошо, как насчет пальчиков?
— На теле никаких отпечатков нет. На шнуре — неотчетливые и неполные. А вот на кольях несколько отпечатков хорошо просматриваются.
— Их можно пропустить через фэбээровские компьютеры?
— Нет, но их можно сравнить с теми, которые мы уже сняли. Некоторые определенно принадлежат Энн Кемпбелл, но остальные чужие.
— Надеюсь. Энн трогала колья, а это означает, что она была вынуждена помогать преступнику или они вместе разыгрывали какую-то эротическую сцену. Я склоняюсь к последнему.
— Но почему она плакала?
— Может быть, от удовольствия, в момент экстаза. Плач — эмпирическое явление, его можно наблюдать. Причина же плача поддается многим истолкованиям. Некоторые плачут после оргазма, — добавил я.
— Да, я слышала об этом. Вроде бы фактов у нас сейчас больше, чем утром, а знаем мы меньше. Кое-что просто не укладывается в нормальный порядок вещей.
— Очень уж осторожно ты выражаешься... На джипе тоже были отпечатки пальцев?
— Множество. Они и сейчас там. Над ними работают, как и над теми, которые нашли в уборных. Сам джип и нижние скамейки Кэл перевез в третий ангар. У него там как будто универсам открылся...
— Это хорошо. У меня было всего два дела об убийстве, которые я распутал, но не добился обвинения. В обоих случаях преступники были умные и хитрые — они не оставили никаких улик. Мне не хочется, чтобы это был третий случай.
— Да, но задолго до того, как выработали научные методы изучения улик, был еще один способ: добивались признания. Преступнику часто просто не терпится признаться, он только и ждет, чтобы его об этом попросили.
— Да, так говорили во времена инквизиции, салемских судилищ и показательных процессов в Москве. Нет, мне подавай улики.
Мы уже выехали за пределы военного городка. Я опустил боковое окно, и повеяло прохладным ночным воздухом.
— Тебе нравится Джорджия?
— Я никогда не бывала здесь подолгу. Приезжала и уезжала. Но мне нравятся эти места. А тебе?
— Мне тут многое кое о чем напоминает.
Синтия выехала на шоссе, ведущее к стрельбищам. Луна еще не поднялась из-за деревьев, и если бы не свет наших фар на дороге, было бы совсем темно. Кругом стрекотали кузнечики, квакали древесные лягушки, какие-то другие живые существа издавали непонятные ночные звуки, от запаха сосен кружилась голова, и мне вспомнился Сосновый Шепот, каким он был много лет назад: вечер, мы сидим в плетеных креслах на лужайке, я и другие ребята и их жены, у кого они есть, похлебываем пивко, слушаем Джими Хендрикса, Дженис Джоплин или еще кого-нибудь и ждем бумаг, которые начинались словами: «Вам надлежит явиться...»
— Что ты думаешь о полковнике Муре? — спросила Синтия.
— Наверное, то же самое, что и ты. Странная птица.
— Очень странная. Думаю, он знает, почему убили Энн Кемпбелл.
— Может быть... Ты считаешь его подозреваемым?
— Формально нет, но нам надо, чтобы он разговорился. В принципе его тоже можно считать подозреваемым.
— Особенно если это его волос был в рукомойнике, — сказал я.
— Да, но что им тогда двигало?
— Во всяком случае, не ревность в обычном смысле слова.
— Ты думаешь, Мур не спал с ней? И даже не добивался этого?
— Наверняка не спал. Это говорит о том, насколько он извращен.
— Любопытно... Чем больше общаешься с мужчинами, тем больше о них узнаешь.
— Ты у меня молодец. Если убил Мур — какой у него был мотив?
— Я согласна с тем, что Мур — существо почти бесполое. Но может быть, Кемпбелл из-за чего-то пригрозила порвать их платонические или терапевтические отношения, и он этого не вынес.
— Но зачем душить?
— Откуда я знаю? Когда имеешь дело с двумя психопатами?
— Верно. Если это не сам Мур, держу пари, что он знает, зачем ее душили, знает, как она попала на стрельбище. Допускаю, что именно он посоветовал ей секс на открытом воздухе с незнакомцем. Сказал, что это полезно для здоровья. Я слышал о таких вещах.
— Похоже, ты близок к истине, — кивнула Синтия.
— На данном этапе это еще одна версия для складирования в строении номер три.
После минутного молчания я спросил Синтию о том, что не имело отношения ни к чему, кроме всей моей жизни:
— Ты вышла замуж за того майора с пушкой — о, забыл, как его звать?
— Вышла, — ответила она неохотно.
— Что ж, поздравляю. Рад за тебя и желаю всех благ.
— Я подала на развод.
— Тоже хорошо.
Мы снова помолчали.
— После Брюсселя я чувствовала себя виноватой, вот и приняла его предложение. Впрочем, для того я, наверное, и обручилась с ним, чтобы выйти за него замуж. Но... он измучил меня: все время напоминал, что больше не доверяет мне. Тебя, между прочим, недобрым словом поминал.
— Я не чувствую себя виноватым.
— И не должен чувствовать. Он оказался просто самолюбивым прохвостом.
— Ты этого раньше не видела?
— Самое лучшее в будущих семейных отношениях, что они в будущем. Это романтично и очень заманчиво. А вот жить вместе — совсем другое дело.
— И ты, конечно, изо всех сил старалась угодить ему?
— Твои саркастические стрелы бьют мимо цели, Пол. Да, старалась, но каждый раз, когда мне надо было уезжать на задание, он становился невыносимым. А когда возвращалась, устраивал мне допросы. Терпеть не могу, когда меня допрашивают.
— Никто не может.
— Я никогда его не обманывала.
— Однажды было.
— Ты понимаешь, о чем я. Вот я и начала подумывать, что военная служба не совместима с семейной жизнью. Он очень хотел, чтобы я уволилась. Я сказала «нет». Он впал в ярость и хотел меня застрелить.
— Ну и ну! Тебе посчастливилось, что под рукой у него не было пистолета, которым он угрожал мне.
— И пистолет у него был, только я ударник оттуда давно вынула. Все было так банально, что и рассказывать противно. Но я рада, что теперь ты знаешь, как я жила последний год после Брюсселя.
— Спасибо за откровенность. Ударник-то он вставил?
Синтия рассмеялась:
— С ним сейчас все в порядке. Он сильно переменился. Наверное, решил, что хватит терзаться ревностью. Добросовестно служит и имеет подружку.
— Где же он сейчас, этот счастливый псих? — спросил я.
— В диверсионно-разведывательном училище в Беннинге.
— Это совсем недалеко отсюда.
— Он даже не знает, что я здесь... Тебя это беспокоит?
— Нет, но мне нужно знать оперативную обстановку. Для этого и собираю разведданные.
— И какова же оперативная обстановка?
— Как всегда: прошлое, настоящее и будущее.
— Разве мы не можем быть просто друзьями? Не любовниками, а друзьями?
— Можем. Тогда я разузнаю у полковника Мура, где его сделали бесполым.
— Ты все упрощаешь... Я не хочу иметь дело еще с одним сумасшедшим ревнивцем.
— Поговорим об этом завтра, а еще лучше — через неделю.
— Согласна.
Не прошло, однако, и двух минут, как я спросил:
— Ты с кем-нибудь встречаешься?
— Разве следующая неделя уже наступила?
— Просто не хочу, чтобы меня застрелили.
— Нет, не встречаюсь.
— Это хорошо.
— Пол, может быть, помолчишь? А то я сама тебя застрелю.
— Пожалуйста, не стреляй.
Синтия рассмеялась.
— Перестань.
Последнюю милю мы проехали молча.
— Остановимся здесь. Гаси фары, глуши мотор.
Небо было залито голубым лунным светом, стало прохладнее, и, несмотря на влажность, дышалось легко.
Такой хороший вечер — лучшая пора для романтических свиданий на природе. Я прислушался к перекличке ночных птах и шуму ветра в соснах.
— Я не только думал о тебе. Я скучал по тебе.
— Знаю. Я тоже.
— Где же мы ошиблись? Почему нас развело в разные стороны?
Синтия пожала плечами:
— Может быть, мы просто не подумали... Я хотела, чтобы ты... Впрочем, все это уже в прошлом.
— Ты хотела, чтобы я — что сделал?
— Я хотела, чтобы ты не принял мое предложение расстаться. Хотела, чтобы ты увез меня от него.
— Это не мой стиль, дорогая. Ты так решила. Я уважаю чужие решения.
— Господи, Пол, ты такой хороший сыщик. Ты за сто ярдов узнаешь убийцу, в один миг перехитришь мошенника. Но ты плохо разбираешься в себе и ни черта не смыслишь в женщинах.
Я чувствовал себя последним идиотом, понимая, что Синтия права. Я знал, что творилось в моем сердце, но не находил слов, чтобы это выразить, или не хотел облекать мои чувства в слова. Мне хотелось сказать: «Синтия, я люблю тебя. Я всегда любил тебя и буду любить. Давай уедем». Но я не мог этого сказать, и потому медленно произнес:
— Я понимаю, что ты говоришь, и полностью согласен. Я постараюсь измениться. Ты поможешь мне в этом.
Она взяла мою руку.
— Бедный Пол. Я тебя расстроила?
— Да.
— Ты ведь не любишь расстраиваться, правда?
— Правда.
Она сжала мою руку.
— Ты стал лучше, чем был в Брюсселе.
— Стараюсь.
— Испытываешь мое терпение?
— У нас все будет хорошо.
— Надеюсь. — Синтия пододвинулась, легко меня поцеловала и отпустила мою руку.
— Что теперь?
— Теперь будем работать. — Я открыл дверцу машины.
— Но это не шестое стрельбище.
— Да, это пятое.
— Зачем же мы выходим?
— Не забудь фонарь.
Глава 16
Мы стояли в нескольких шагах друг от друга, прислушиваясь к тишине и привыкая к полумраку ночи — как нас и учили.
— Меня не оставляет мысль, — наконец произнес я, — что зажженные фары, которые рядовой первого класса Роббинз видела в два семнадцать, не были огнями джипа Энн Кемпбелл. Что к стрельбищу номер шесть она подъехала, как ты заметила, с выключенными фарами. Кемпбелл, разумеется знала, где стоит караульный, и не хотела привлекать к себе внимание. Она выключила фары примерно на этом месте и дальше ехала без света, при такой луне это не проблема. В час ночи она оставила сержанта Сент-Джона в штабе и поехала прямо сюда, поэтому никто из караульных ее не видел. Логично?
— Если ты исходишь из того, что встреча с кем-то была запланирована заранее, тогда да, логично.
— Давай пока исходить из этого предположения. Итак, езды сюда минут пятнадцать, так что Энн могла быть здесь уже в час пятнадцать.
— Возможно.
— Далее, — продолжал я, мучительно выстраивая логическую цепь, — человек, с которым у нее назначена встреча, прибыл сюда первым.
— Почему?
— Так она ему велела, поскольку знала, что ее может что-то задержать в штабе. Итак, Кемпбелл звонит ему оттуда и говорит: «Будь на месте не позднее половины первого. Жди меня там».
— Допустим.
— Человек, с которым должна встретиться Энн Кемпбелл, тоже знает, что дальше по дороге есть караульный пост. Чтобы не привлечь внимание, он доезжает — наверняка на своей машине — до этого места, до пятого стрельбища, и сворачивает с шоссе налево, сюда.
Мы пошли по площадке, усыпанной крупным гравием.
— Эта площадка служит стоянкой для автотранспорта, которым привозят солдат на четвертое, пятое и шестое стрельбища. Транспортеры здесь разворачиваются и уходят в казармы, а подразделения расходятся по своим полигонам. Так здесь было и в мое время.
— С той только разницей, что сейчас мушкеты сняты с вооружения.
— Верно... Так вот, тот, кто должен был встретиться с Энн Кемпбелл, — человек достаточно опытный. Он съезжает на площадку, чтобы не оставить отпечатков своих шин. Пройдем дальше. — Мы шли по площадке, испещренной следами десятков покрышек, но следы были неотчетливые, почти бесформенные — такие не поддаются анализу. Мы зашли за ряды скамеек, куда машины не заезжали и слой гравия был гораздо тоньше. И тут мы заметили следы колес — они шли до рощицы молодых сосенок и там обрывались. — Машина, поставленная здесь, с шоссе не видна, но наследить он все равно наследил.
— Пол, в это трудно поверить. Это могут быть следы преступника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57