Меншиков . Мин херц, ничего у него из этого не выйдет… Шведам воевать надоело, и пуще всего надоел им Карл.
Петр . Покудова не будет вечного мира, покоя нам нет ни на море, ни на суше. Не в шведах беда, – в тех, кто за шведами стоит.
Меншиков . Галёр надо строить больше, в них вся сила, иностранцы до этого еще не додумались. Осенью, как шведскому флоту заходить в шхеры, мы его тут бы и взяли на этих лодках.
Петр (Толстому, который с бумагами под мышкой показался из-за угла дворца). Ты зачем?
Толстой . Прости, государь, позволь тебя потревожить. (Показывает глазами на Алексея, шепчет.)

Петр, Толстой и Меншиков уходят во дворец.

Екатерина (Алексею). Что опять нос повесил? Праздник, надо веселиться. Один ты брюзжишь, что худая муха в осень.
Алексей (останавливает ее). Всех ты лаской даришь, всех озаряешь, как солнышко… Государыня…
Екатерина . Что еще? Город тебе на кормление дали, дворец тебе строят… Деньжонок, что ли, нет?
Алексей . Душа изныла. С ума схожу. Спаси, спаси… (Падает на колени, ловит губами подол ее платья.)
Екатерина . Нехорошо так, встань, Алексей Петрович.
Алексей . Спаси Ефросиньюшку.
Екатерина . Кого?
Алексей . Тогда в марте месяце Ефросиньюшку я в Берлине оставил, брюхатую. Дороги были непроезжие, и она занемогла. А Толстой меня торопил. Потом я писал и молил, чтобы ее привезли поскорее… Вчерась она приплыла из Штетина, ее с корабля взяли и прямо увезли в крепость. Толстой ей розыск чинит. Ей, бывало, грубого слова не скажешь, а ее в застенок, на дыбу… Ох!..
Екатерина . Не плачь, перестань… Ох, эти дела… Ладно уж, скажу отцу.
Алексей . Следочки твои буду целовать.
Ольга (появляясь с Антонидой). Не смей, не смей, Тонька…
Антонида . Ты лучше меня знаешь этикет!
Ольга . Царей спрашивать нельзя… Надо обиняком. (Громко.) Ах, я вне себя, ах, я в восторге!
Екатерина . Что вы, дамы?
Ольга . Кавалеры подбивают кататься на парусах, ваше величество.
Антонида . С музыкой, ваше величество.
Екатерина . С музыкой! И я хочу тоже с музыкой.

Она уходит вместе с Антонидой и Ольгой.

Буйносов (осторожно подходит к Алексею). Царевич, нынче ночью князя Вяземского взяли в железо, отвезли в крепость.
Алексей . Мне-то что, – Вяземский мне не друг.
Буйносов . Подьячий Еварлаков привезен из Москвы в цепях. Царевич, не выдавай меня.
Алексей . Я никого не выдавал, зря брешешь.
Буйносов . Бог тебя простит, как ты своих друзей перед отцом оговариваешь… Поп Филька под кнутом помер, знаешь? Юродивого Варлаама, что жил у тебя, на колесе кончили.
Алексей . Отвяжись от меня к черту, пес…
Буйносов . Я пытки боюсь. Донесешь на меня – я со страху наговорю, чего и не было… а чего и было… Помнишь, как ты кричал: «Отцу смерти хочу… Царских министров на сковороде зажарю…»
Алексей . Дьявол, дьявол проклятый…
Буйносов . Слабый ты человек, Алексей Петрович…

Алексей замахивается.

Не те времена, чтобы тебе щеку подставлять… (Уходит.)
Петр (выходя из дворца, вместе с Толстым). Алексей!
Алексей . Батюшка милостивый…
Петр . Веселые дела узнал про тебя, зон… Сын ( нем. Sohn).

(Садится.) Не однажды писал я тебе… Много тебя бранил… Сколько раз к разуму твоему, к совести твоей стучался… Ничто не успело, – все напрасно… Что ты за человек есть?
Алексей . Вашей воле я всегда покорен, батюшка.
Петр . Лжешь! Как у лютого змея, душа твоя под человечьей личиной. Молчи, зон, лучше слушай. Я не щадил людей, я и себя не щадил, ибо нужно было много сделать… Что не домыслил, что дурно сделано, – виноват. Но за отечество живота своего не жалел. Ты ненавидишь дела мои… Молчи, молчи, зон… Ты ненавидишь все сделанное нами и по смерти моей будешь разорителем всех дел моих. Более верить тебе не могу. Да и хотя бы и захотел поверить – тебя принудят к оному любезные тебе иноземцы, да свои – бояре, да попы ради тунеядства своего… Говорим мы в последний раз… Помысли ж, как могу тебя, непотребного, пожалеть, – не станет ли жалость отцовская преступлением горшим перед людьми, перед отечеством!
Толстой . Алексей Петрович, по вашем прибытии государь поверил, что вы ему все, как на исповеди, открыли.
Алексей . Все, все открыл… Я всех выдал… Одного запамятовал – князя Буйносова.
Толстой (усмехаясь). Сей нам известен.
Алексей . Батюшка, окажите милость последнюю Дайте мне согласие на брак с Ефросиньей.
Петр . С Ефросиньей?
Толстой . Курьезите!
Петр . Нет, на брак я тебе согласия не дам.
Алексей . В монастырь меня хотите? Молод я еще для схимы.
Петр . Нет, и не в монастырь. (Толстому.) Прочти ему.
Толстой (читает). «На розыске жившая с царевичем девка Ефросинья сказала за собой „слово и дело“.
Алексей (болезненно вскрикнул). Сама сказала? Нет! Не поверю.
Толстой . «Вышеназванная девка сказала – царевич-де говаривал в Неаполе часто: „Меня-де австрийский император любит, он мне войско даст, и английский король меня любит, и турецкий султан обещал помочь“. И еще говаривал: „Хотят, чтоб я отрекся от престола, – я любое письмо дам, это-де не запись с неустойкой, дам, да и назад возьму… А мне только шепнуть архиереям, архиереи шепнут попам, а те прихожанам, все обернется, как я захочу… Меня чернь любит“. И говорил еще: „А захотят сослать в монастырь – я пойду: клобук не гвоздем к голове прибит…“
Петр . Ты говорил все это?
Алексей . И не говорил, и не думал, и во сне не видал.
Петр . Лжешь, зон, лжешь… Сам я не отважусь такую тяжкую болезнь лечить… Посему вручаю тебя суду сената.
Алексей . Смилуйся!.. Поверь в последний раз… Оправдаюсь…
Петр . Стража…
Толстой . Господин поручик.

Федька появляется, на нем унтер-офицерский мундир.

Федька . Здесь.
Петр . В железо его.
Алексей . Отец, пожалей! Отец, не вели пытать!

Петр уходит.

Толстой . Алексей Петрович, об Ефросинье не горюй. Девка была к тебе подослана.

Картина девятая

Сенат. Круглый стол. На стульях сенаторы. Входит Ш а ф и р о в.

Первый сенатор. Господин вице-канцлер, из-за чего ж нас собрали?
Второй сенатор. Ведь некоторые даже и натощак прибыли.
Первый сенатор. Гадаем и так и эдак.
Второй сенатор. Говорят всякое.
Шафиров . Такое дело, сенаторы… На прошлой неделе был на море туман. Подошел к Кронштадту корабль под имперским флагом. Пушкой вызвал лоцмана. А лоцмана все пьяные.
Второй сенатор. Ай-ай-ай!
Шафиров . Государю в ту пору пришлось быть в Кронштадте. Надел он лоцманскую куртку, шапку и сам повел корабль в Питербурх. А на корабле были имперский посол и один человек, посланный от философа Лейбница. Лейбниц Г. В. (1646–1716) – немецкий философ-идеалист, математик, физик, языковед. По просьбе Петра I разработал проекты развития образования и государственного управления России.

Они ведут разговор между собой, а государь стоит у штурвала и слушает.
Первый сенатор. И что же, они государя не узнали?
Шафиров . В том-то и дело – не узнали. И тут они много сказали друг другу лишнего, глядя на наши форты да на корабли.
Второй сенатор. По-немецки говорили?
Шафиров . Ну, а как же еще…
Первый сенатор. И государь не открылся?
Шафиров . Зачем? Государь пришвартовал корабль у Адмиралтейства и потребовал десять гульденов на водку.
Второй сенатор. И они дали?
Шафиров . Дали пять гульденов.
Первый сенатор. Что же они сказали лишнего?
Шафиров . А вот сейчас услышите.
Второй сенатор. Государь!

Входят Петр, Меншиков, Шереметев и Поспелов, который ставит караул у дверей.

Петр (стоя с книгой у стола). Господа сенат! Нам довелось достоверно узнать о противных замыслах некоторых европейских государей… Мы никогда не доверяли многольстивным словам посланников… Но не могли помыслить о столь великом к нашему государству отвращении. Нас чтут за варваров, коим не место за трапезой народов европейских. Наше стремление к процветанию мануфактур, к торговле, к всяким наукам считают противным естеству. Особенно после побед наших над шведами некоторые государства ненавидят нас и тщатся вернуть нас к старой подлой обыкновенности вкупно с одеждой старорусской и бородами… Не горько ли читать сии строки прославленного в Европе гишторика Пуффендорфия! (Раскрывает книгу, читает.) «Не токмо шведы, но и другие народы европейские имеют ненависть на народ русский и тщатся оный содержать в прежнем рабстве и неискусстве, особливо ж в воинских и морских делах, дабы сию русскую каналью не токмо оружием, но и плетьми со всего света выгонять… и государство российское разделить на малые княжества и воеводства». (Бросает книгу на стол.) Вот что хотят с нами сделать в Европе ради алчности, не человеку, но более зверю лютому подобной… Сын мой Алексей хочет того же. Есть свидетельство, что писал он к римскому императору, прося войско, дабы завоевать отчий престол – ценою нашего умаления и разорения. Дабы государство российское вернуть к невежеству и старине… Ибо даром войско ему не дадут. Воистину не для того мы льем пушки и трудимся иногда свыше сил и жертвуем всем, даже до шейного креста, чтобы все было напрасно… Не войны мы хотим, но мира. Столь много богатств у нас, что на двести и триста лет хватит нам трудиться мирно. Но помнить надлежит заповедь: «Храня мир, не ослабевай в воинском искусстве». Как табун коней в некоем поле, окружены мы хищными зверями, и плох тот хозяин, кто не поставит сторожа. Сын мой Алексей готовился предать отечество, и к тому были у него сообщники… Он подлежит суду. Сам я не берусь лечить сию смертельную болезнь. Вручаю Алексея Петровича вам, господа сенат. Судите и приговорите, и быть по сему… Затемнение.
Там же . На стульях сенаторы. На троне Екатерина. Около нее Меншиков.
Екатерина (встав, бледная, с трясущимися губами – Меншикову). Не могу, Александр Данилович, дело очень страшное. Духу не хватает. Спрашивай лучше ты.
Меншиков (начинает cпрашиватъ, указывая пальцем на каждого). Ты? Князь Борис княж Ефимов, сын Мышецкой?
Мышецкий . Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Абрам княж Никитов сын Ростовский?
Ростовский. Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Андрей княж Михайлов сын Мосальский?
Мосальский. Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Иван княж Степанов сын Волконский?
Волконский. Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Роман княж Борисов сын Буйносов?
Буйносов (поспешно). Царевич Алексей Петрович повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Тимофей княж Алексеев сын Щербатов?
Щербатов . Повинен смерти.

Картина десятая

Перед занавесом. Глашатаи трубят и выкрикивают.

Первый глашатай. Посадские и слободские, всяких чинов люди, каменщики, плотники, землекопы, кузнецы, валяльщики и кожемяки, бондари, горшечники, пушечных и иных дел мастера и подмастерья, люди деревенские, пахари и огородники…
Второй глашатай. Ныне заключен и подписан вечный мир со шведами… В благодарность за тяжкие труды, понесенные народом, русский государь и сенат повелели простить всем государственным должникам и недоимщикам все их долги, недоимки и подати, кои с начала тяжкой двадцатилетней войны не уплочены были, и оные сложить с них и предать забвению…
Первый глашатай. Государь и сенат велели простить всем осужденным преступникам и сидящим под розыском и выпустить оных из тюрем на волю и дела их предать забвению…
Второй глашатай. Деревенские, посадские, слободские и всяких чинов люди, – снимай рукавицы, распоясывай кушаки, идите на Троицкую площадь, отведайте хлеба-соли на доброе здоровие, ешьте и пейте до изумления, радуйтесь и веселитесь…
Чистая перемена.


Занавес

Троицкая площадь. Столы. Толпы народа. Фонтаны, бьющие вином. Быки на кострах.

Хор старых солдат (за столами).

Из-за гор то было, гор высокиих,
Из чиста поля, раздольица,–
Выходила тут сила армия.
Сила армия Петра Первого.
Капитаны идут перед ротами,
А майоры идут перед взводами,
Млад полковничек идет перед всем полком
Капитан скричал: на плечо ружье!
А майор скричал: по «ремням спущай!»
Млад полковничек: во поход! – скричал
Все солдатушки ружьем брякнули,
Ружьем брякнули, песни гаркнули…

Хор балалаечников (позади столов)

Ох. Дуня, Дуня, Дуня, Дуня. Ду…
Била Дуня Ваню колом на леду…
Била Ваню, приговаривала:
«Ох, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня мой,
Ты поди-ка, сударь батюшка, домой…»

Среди пирующих – Петр, Екатерина, Меншиков и другие. Меншиков под плясовую песню пустился в пляс, прикрикивая. «Эх, эх, эх, эх…» Схватил у стоящего тут же продавца пирогов его лоток и, приплясывая, кричит.
Меншиков . Эх, эх, эх, эх!.. С пылу, с жару, на грош пару… Расхватывай, новые принесу… А вот пироги с зайчатиной, со всякой всячиной, с требухой, с мясом, запивай кислым квасом…
Петр (хохочет). Старое вспомнил, старое вспомнил!.. А ну, давай на стол весь лоток. Сколько?
Меншиков . Полтина, без торгу… Язык проглотишь, еще захочешь…
Екатерина . Хороши пироги, давно таких не едала.
Петр . Давай, давай вина!.. Вспомянем молодость. (Сидящим за столом.) А ну, ребята, где у вас тут самый старый человек?
Жемов (указывает). А вот тебе самый старый человек.
Петр (древнему старику). Здорово, отец.
Старик . Здравствуй, батюшка, здравствуй, сынок.
Петр . Много ли тебе лет будет?
Старик . Да много будет за сто.
Петр . Отца моего помнишь?
Старик . Отца твоего Алексея Михайловича не видел, а хорошо помню. Я тогда при нем на Брынских лесах жил, деготь гнал… Ох, плохо жили…
Петр . А деда моего помнишь?
Старик . Царя Михаилу? Не видел, а хорошо помню… Я тогда при нем за Перьяславскими горами пахал. Ох, плохо жили…
Петр . А поляков на Москве помнишь?
Старик . Молод я еще тогда был, а поляков хорошо помню. Их тогда, сударь мой, Минин с князем Пожарским под Москвой били… Я, сударь мой, от Нижнего Новгорода пеший пошел со щитом и рогатиной… Я тогда здоровый был…
Петр . Много ты, дед, на плечах вынес.
Старик . Ох, много, сынок.
Петр . Ну, здравствуй. (Обнимает его.)

Слышны крики толпы. Роговая музыка. Подплывает корабль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74