Мы вышли следом и с удивлением наблюдали, как он скрылся в башне и затем, какое-то время спустя, появился на крепостной сине, все так же неся Хенрака на вытянутых руках над головой. Он подошел к самому краю парапета, к той стороне стены, что была обращена к подходящим вплотную к ней болотам. Здесь он замер на какое-то бесконечно долгое мгновение, четко вырисовываясь на фоне голубого неба, и, размахнувшись, швырнул дико визжащего Хенрака со стены.Тарларионов в этой части болот хватало.— Стояла поздняя ночь.Мы хорошенько подкрепились и выпили, воспользовавшись запасами, принесенными с «Верны» и «Телы».Прислуживали нам за столами Вина и Телима, на которых все еще были надеты короткие туники кухонных рабынь. Фиш тоже сидел вместе с нами, и девушки подносили кушанья и ему. Прислуживали нам и Мидис, Тура и Ула, хотя ошейники с них были сняты.Когда столы были накрыты и мы утолили первый голод, девушки также сели рядом с нами.Мидис старательно отводила от меня глаза. Она была очень красива. Подойдя к Табу, она опустилась рядом с ним на колени.— Никогда не думал, — заметил Таб, обнимая ее за плечи, — что могу испытывать хоть какой-то интерес к свободной женщине.— В крестьянском хозяйстве, — загудел Турнок, словно оправдываясь за то, что отпустил Туру на свободу, — от свободной женщины толку больше. И работает она лучше.В волосы сидящей рядом с ним Туры был вдет цветок талены.— Ну а я, — заметил, жуя, Клинтус, — всего лишь бедный рыбак. Иметь рабыню мне не по карману.Ула рассмеялась и положила голову ему на плечо.— При ваших настроениях, — сказал Самос, обсасывая крылышко вулоса, — приходится только удивляться, как в Порт-Каре могло остаться хоть несколько рабынь.Вина и Телима, обе в ошейниках, смеясь, опустили головы.— Кстати, а где Сандра? — спросил я у Турнока.— Она пряталась в башне, — ответил он. — Мы нашли ее в вашей комнате с сокровищами.— Ее там как раз и не хватало, — ядовито заметила Телима.— Не будем к ней несправедливы, — сказал я и, снова обращаясь к Турноку, поинтересовался: — И что же вы с ней сделали?— Заперли дверь снаружи, — ответил Тур-нок. — Она, конечно, кричала, пыталась выломать дверь, но запоры там крепкие. Не зря же в этой комнате хранят сокровища.— Правильно, — согласился я.«Пусть посидит там пару дней среди золота и драгоценностей. Ей, наверное, это будет приятно», — подумалось мне. Правда, ей доставило бы гораздо больше удовольствия, если бы в комнате была еще вода и питье, но, думаю, недолгое голодание пойдет ей на пользу.— Когда ее выпустишь оттуда, почему бы тебе не запереть ее в клетке для рабов? — поинтересовалась Телима.Ну что с нее возьмешь: Телима настоящая горианка.— Ты хочешь, чтобы я запер ее в клети для рабов? — спросил я.— Да, — ответила она.— Почему?— Ты сам знаешь, — усмехнулась она.— В своих объятиях я нахожу ее настоящей рабыней, — поделился я своими впечатлениями, — покорной и готовой во всем услужить.— В твоих объятиях, — опуская глаза, сказала Телима, — я могу быть в гораздо большей степени подходящей рабыней, чем это может когда-либо удаться Сандре.— Ну что ж, — согласился я. — Пожалуй, стоит провести между вами соревнование.— Очень хорошо, — саркастически ответила Телима. — Будем соревноваться. Мне бояться нечего. Победа будет за мной.Я рассмеялся, и Телима ответила мне удивленным взглядом. Я обнял ее за плечи и притянул к себе. Нет, она, конечно, горианка до мозга костей.— Через два дня, — сказал я, — когда Сандра выйдет из комнаты с сокровищами, я собираюсь отпустить ее на волю и дать ей золота, чтобы она могла идти, куда захочет, и делать, что ей вздумается.В глазах Телимы отражалось полное недоумение.— А вот Телиму я не выпущу, — продолжал я.Ее глаза были широко открыты. Она попыталась вырваться.— Телиму я навсегда оставлю своей рабыней.Она рассмеялась и потянулась ко мне губами. Поцелуй получился весьма продолжительным.— Моя бывшая хозяйка умеет целоваться, — признался я.— Твоя рабыня так рада, что хозяин не считает ее неприятной, — ответила она.— А не пора ли отправить кого-нибудь из рабов на кухню? — предложил Фиш.— Верно, — заметил я и, обращаясь к нему самому и Вине, распорядился: — А ну-ка, вы оба, рабы, отправляйтесь на кухню, и чтобы до рассвета я вас не видел.Фиш поднял Вину на руки и вышел из-за стола.В дверном проеме он остановился и под звонкий смех обнимавшей его девушки долго примерялся, как ему лучше пройти в дверь со своей ношей, с той, что некогда была Вивиной, высокородной дамой, которой предназначалось стать убарой Коса и которая сейчас весело болтала ногами, лежа в объятиях Фиша, такого же раба с полоской металла на шее, как и она сама. И все же я искренне сомневаюсь, что Вивина нашла бы более привлекательным для себя ложе убара Коса, нежели девчонка-рабыня Вина — подстилку и покрывало кухонного раба Фиша, выделенные им в доме Боска, капитана из Порт-К ара.— Я вижу, ты все еще носишь золотой браслет, — обратился Хо-Хак к Телиме.— Да, — ответила она.— Именно по нему я и должен был тебя узнать, когда много лет назад ты появилась на болотах, — покачал он головой.Его слова озадачили Телиму.Самос поставил на стол опустевший кубок.— Как обстоит положение дел в городе? — спросил он у Таба.Выражение лица у того стало серьезным.— Убары Силиус Максимус и Этеокль вместе со своими людьми уже оставили город. Имение Генриса Севариуса также брошено беглецами.Здание городского Совета хотя и пострадало, но не разрушено. Город, как мне кажется, удалось спасти. Через четыре-пять дней флотилия уже будет здесь.— Значит, — подытожил Самос, — Домашний Камень Порт-Кара в безопасности. Он поднял кубок. Мы выпили.— Уже поздно, — заметил Таб, — и если мой капитан не возражает, я бы хотел удалиться.— Пожалуйста, — разрешил я. Он коротко кивнул и вместе с Мидис вышел из зала.— Не думаю, чтобы для ренсоводов было разумным надолго задерживаться в Порт-Каре, — вступил в разговор Хо-Хак. — Думаю, нам лучше уйти из города под покровом ночи.— Еще раз спасибо вам и вашим людям, — поблагодарил я его.— Ренсоводческие общины, образовавшие, кстати, конфедерацию, — всегда в твоем распоряжении, — ответил Хо-Хак.— Спасибо, Хо-Хак.— Мы перед тобой в неоплатном долгу, — продолжал Хо-Хак, — и за то, что ты спас наших людей от налетчиков из Порт-Кара, и за то, что подружил нас с длинным луком.— Этот долг уже оплачен, — заверил я его.— Значит, у нас больше нет долгов друг перед другом?— Нет, Хо-Хак.— Тогда будем друзьями, — сказал он, протягивая руку.Мы обменялись рукопожатиями.— Знай, что на болотах у тебя есть друзья.— Спасибо.Хо-Хак попрощался с остальными и поднялся из-за стола. Его мощная широкоплечая фигура бывшего гребца на галерах заняла добрую половину дверного проема. Даже здесь, в зале, был слышен его громкий голос, когда он собирал во дворе своих людей.— С вашего позволения, капитан, — откланялись Клинтус и Турнок. — Уже поздно.— Спокойной ночи, друзья, — пожелал я.— Спокойной ночи, — ответили они. Теперь за столом остались только я, Телима и Самос. Огромный зал опустел.— Скоро утро, — заметил Самос.— Да, до рассвета час, не больше, — согласился я.— Давайте набросим плащи и поднимемся на башню, — предложил Самос.Мы отыскали плащи, вышли из дома, пересекли внутренний двор и по узким ступеням поднялись на башню.Отсюда нам видны были матросы с «Верны» и «Телы», выставленные Табом на посты. Большие морские ворота, перекрывающие канал, ведущий в город, сейчас были закрыты. Ренсоводы спускались по веревкам с крепостной стены, выходящей к дельте реки, и рассаживались по своим легким, сплетенным из тростника лодкам.Последним со стены спускался Хо-Хак. Мы подняли руки. Он тоже махнул рукой на прощание и исчез за краем стены.Болота отливали тусклым светом в неярком предутреннем сиянии трех горианских лун.Телима посмотрела на Самоса.— Значит, мне было позволено убежать из вашего дома, — сказала она.— Да, — подтвердил Самос. — И тебе было позволено взять этот золотой браслет, чтобы Хо-Хак и его люди смогли узнать тебя по нему на болотах.— Я встретила их очень скоро.— Они ждали тебя.— Я не понимаю, — призналась Телима.— У меня были насчет тебя кое-какие соображения, — задумчиво произнес Самос. — Поэтому я и купил тебя, еще когда ты была ребенком.— Bы воспитывали меня как свою собственную дочь, — с волнением произнесла Телима. — И вот, когда мне исполнилось семнадцать…— Да, — перебил ее Самос, — с тобой обращались с крайней жестокостью, как с настоящей рабыней, и затем, через несколько лет, позволили бежать.— Но почему? — воскликнула она. — Почему?— Самос, — включился я в их беседу, — это от тебя несколько месяцев назад на заседании Совета капитанов я получил записку, где говорилось о необходимости увидеться и поговорить?— От меня.— Почему же ты отказался, когда я у тебя об этом спросил?— Подвалы здания городского Совета капитанов показались мне неподходящим местом для обсуждения дел Царствующих Жрецов.— Царствующих Жрецов? — с замирающим сердцем пробормотала Телима. Я рассмеялся.— Место действительно не совсем подходящее, — признался я. — Но ведь когда записка была отправлена, тебя еще даже не было в городе.— Верно, — согласился Самос. — Я надеялся, что в случае отказа эта простая уловка поможет мне отрицать связь между этой запиской и мной самим, ее отправившим.— Впоследствии ты никогда не пытался снова установить со мной контакт, — заметил я.— Ты не был к этому готов. Да и Порт-Кар нуждался в твоем присутствии.— Значит, ты состоишь на службе у Царствующих Жрецов, — задумчиво произнес я,— Да, — согласился он.— И именно поэтому ты пришел на помощь тому, кто некогда тоже был у них на службе.— Не только. Ты многое сделал для моего города. Именно благодаря тебе у Порт-Кара есть теперь свой Домашний Камень.— Это имеет для тебя такое значение? — с удивлением спросил я у этого хищного, жестокого, бесчувственного ларла в облике человека, работорговца и убийцы.— Конечно, — ответил он.Мы отвели взгляды друг от друга.В тающем свете горианских лун, серебрящемся на серой поверхности болот, беззвучно скользили по воде легкие суденышки ренсоводов, исчезающие в чернеющих вдали зарослях тростника.— Возвращайся на службу к Царствующим Жрецам, — глядя мне в лицо, предложил Самос. Я старательно отводил глаза.— Не могу. Я этого недостоин.— В душе каждого человека, будь то мужчина или женщина, есть зачатки трусости и жестокости, злобы и эгоизма, самолюбия и коварства, — всего того мерзкого и уродливого, что мы таим от всех окружающих, а зачастую и от самих себя.Мы с Телимой удивленно посмотрели на него.Самос не без некоторой нежности, совершенно для него неожиданной, положил одну руку на плечо мне, а вторую — на плечо Телиме.— Человеческое существо, — продолжал он, — это хаотическое переплетение подлости и благородства, ненависти и любви, великодушия и эгоизма — всего того, что достойно величайшего презрения и не менее великого восхищения. В основе всех его поступков лежат мотивы высокие и низкие. Все это старые истины, но мало кто их понимает по-настоящему.Я снова взглянул на болота.— Значит, меня вовсе не случайно перехватили на болотах, на пути к Порт-Кару.— Это не было случайностью.— Хо-Хак тоже состоит на службе у Царствующих Жрецов?— Он об этом не знает. Но много лет назад, когда он бежал с галер и вынужден был скрываться, я спрятал его у себя в доме, а позже помог ему добраться до болот. Поэтому с тех пор он иногда оказывает мне небольшие услуги.— И что ты сказал Хо-Хаку насчет меня?— Что мне стало известно о том, что вскоре один из жителей Порт-Кара будет проплывать по болотам.— И это все?— Ну, за исключением того, что им следует выставить Телиму приманкой для твоей поимки.— Ренсоводы ненавидят людей из Порт-Кара.— Да, — согласился Самос.— Они могли убить меня.— Да, определенный риск у меня, конечно, был.— Ты с такой легкостью играешь судьбами людей, — заметил я.— На карту поставлены судьбы миров, капитан, — возразил Самос. Я кивнул.— Миску, Царствующему Жрецу, что-нибудь об этом известно? — спросил я.— Нет, — покачал головой Самос. — Он бы этого не допустил. Но Жрецы, со всей их мудростью и проницательностью, слишком мало знают о людях. — Он тоже бросил взгляд на болота. — Есть люди, которые выступают связующим звеном между Царствующими Жрецами и человеком, координируют их действия, служа тем самым общему делу борьбы с Другими.— А кто это — «Другие»? — спросила Телима.— Не вмешивайся в разговор мужчин, — оборвал ее Самос.Телима обиженно насупилась.— Когда-нибудь я тебе все объясню, — пообещал я.Самос держался вежливо, но, как ни крути, он оставался рабовладельцем.— Мы предвидели, — продолжал он, — что твоя человеческая сущность возобладает над перспективой бессмысленной смерти на болотах, заставит тебя пресмыкаться и униженно молить о сохранении тебе жизни.Сердце мое разрывалось от боли.— Bcе так и было, — пробормотал я.— Как говорят воины, ты предпочел позорный ошейник свободе умереть с честью.У меня на глаза навернулись слезы.— Я обесчестил свой меч, свой город. Я предал все, чему был верен!— Ты познал себя, познал свою человеческую сущность.— Я предал свои принципы! — воскликнул я.— Именно в такие моменты человек учится понимать, что окружающую его реальность, правду жизни нельзя разложить по полочкам. Она слишком сложна и многообразна, чтобы из нее можно было вывести собственные принципы.Я внимательно посмотрел на него.— Мы знали, что если ты не будешь убит, ты станешь рабом. Имелась у нас и кандидатура на роль твоего учителя, который сам прошел через всю жестокость и унижения рабства и горел желанием продемонстрировать тебе, воину, мужчине, все его прелести — тебе, человеку, которому предназначалось действовать в этом средоточии человеческих пороков, в Порт-Каре.Телима грустно уронила голову.— Вы хорошо подготовили меня для этой роли, Самос, — пробормотала она.— Нет, Самос, — покачал я головой, — я не могу больше находиться на службе Царствующих Жрецов. Вы перестарались, и я перестарался, выполняя вашу задачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47