Я ожидал, что занимаемая мною позиция получит поддержку и одобрение как со стороны людей самостоятельных, мудрых, не привыкших идти у событий на поводу, вроде меня, так и со стороны неизбежных, но порой весьма полезных глупцов, в изобилии имеющихся и в Порт-Каре, рассчитывающих на возможное существование правительства здравомыслящего, занятого разрешением проблем города, а не своих собственных.В этом, кажется, интересы людей разумных и наивных глупцов совпадают.Я снова обернулся к стоящим рядом капитанам.— Итак, господа, до вечера, до двадцати часов.Они поклонились и покинули крышу.Оставшись один, я еще раз окинул взглядом полыхающие вдали зарева пожаров.Да, подумалось мне, такой человек, как я, может высоко подняться в подобном городе, где правят эгоизм и бесхозяйственность, алчность и жестокость.Некоторое время спустя я уже шагал вдоль улиц к Арсеналу, чтобы на месте разобраться в том, что там произошло.Было около девятнадцати часов.Над нашим подвалом, в зале заседаний слышались шаги по деревянному настилу полов и звуки передвигаемых стульев.На заседание Совета пришли все капитаны за исключением наиболее ярых сторонников Севариусов. Мне сообщили, что даже убары Чанг, Этеокль, Нигель и Сулиус Максимус либо уже заняли свои места, либо вот-вот явятся в зал заседаний.Человек на дыбе рядом со мной снова закричал.Это был один из тех, кого нам удалось поймать.— К нам уже поступило сообщение о размерах ущерба на причалах Чанга, — доложил подошедший писец, подавая мне документы. Я знал, что пожар в этом районе продолжает распространяться к южным границам Арсенала. В такой ситуации донесения о понесенных повреждениях не могут быть полными.Я посмотрел на писца.— Как только будут доставлены свежие сведения, мы тут же сообщим их вам, — сказал он.Я кивнул, и он поспешно направился в зал.Пожары на территориях Этеокля, Нигеля и Сулиуса Максимуса к этому часу были потушены практически полностью, лишь во владениях последнего продолжали полыхать склады с тарларионовым маслом. Тяжелый запах гари распространился по всему городу. Насколько я мог судить, больше всех от пожара пострадал Чанг — он потерял около тридцати кораблей. Урон, понесенный остальными убарами, оказался не столь велик, однако их власть и могущество существенно уменьшились.Судя по поступившим сообщениям, а также по тому, что довелось увидеть мне самому, Арсенал пострадал незначительно. Ущерб сводился к разрушению одного и частичному повреждению другого склада стройматериалов, да еще сгорели небольшое хранилище со смолой, два крытых судоремонтных дока и мастерская по производству весел, причем расположенный поблизости склад готовых весел, как оказалось, не пострадал.Несколько поджигателей были схвачены на месте и теперь, вопя, корчились на дыбах в подвалах, расположенных под залом заседаний Совета капитанов. Однако большинству поджигателей удалось ускользнуть под прикрытием целого отряда арбалетчиков и укрыться во владениях Генриса Севариуса.Двое рабов, стоящих неподалеку от меня, неторопливо поворачивали лебедку дыбы. Слышался сухой скрип дерева, звук защелки, фиксирующей очередной зуб шестереночного колеса, и чудовищные вопли вздетого на дыбу человека.— Количество патрульных кораблей удвоено? — спросил я у подошедшего ко мне капитана.— Да, — ответил он, — и зона патрулирования расширена на пятьдесят пасангов. Человек на дыбе снова завопил.— Какова военная обстановка в городе, капитан?— Люди Генриса Севариуса укрылись в его владениях. Принадлежащие ему корабли и причалы хорошо охраняются. Часть наших людей наблюдает за ними, остальные находятся в резерве. Если сподвижники Севариуса покажутся за пределами его владений, мы встретим их мечами.— А что слышно в городе?— Выступлений в поддержку Севариуса не наблюдается. Люди на улицах требуют передать всю власть Совету капитанов.— Отлично, — заметил я.Ко мне подошел один из писцов.— Перед Советом хочет выступить представитель дома Севариусов, — сообщил он.— Он входит в состав членов Совета? — спросил я.— Да, — ответил писец. — Это Лисьяк. Я усмехнулся.— Ну что ж, пусть его проводят в зал. И обеспечьте надежную охрану, чтобы толпа не растерзала его на улице.— Да, капитан, — улыбнулся в ответ писец. Стоящий рядом капитан задумчиво покачал головой.— Но ведь это все-таки представитель Генриса Севариуса, узурпатора, — заметил он.— Совет еще вынесет свое решение по этому вопросу, — ответил я.В глазах капитана появилась легкая усмешка.— Ну что ж, это правильно, — сказал он.Я жестом приказал двум рабам повернуть лебедку дыбы еще на один оборот. Снова раздался скрип дерева, и защелка опустилась за очередным зубцом колеса. Вздетый на дыбе человек с растягиваемыми руками и ногами уже мог только хрипеть и выражал боль лишь одними глазами. Поворот колеса еще на один зубец — и его конечности выскочат из суставов.— Что удалось узнать? — поинтересовался я у писца, стоявшего рядом с дыбой с вощеной дощечкой и палочкой для письма.— Ничего нового. Говорит то же, что и другие. Утверждает, что их наняли люди Генриса Севариуса. Кто-то из них должен был убивать капитанов, а кто-то поджигать причалы и Арсенал, — писец поднял на меня глаза. — Предполагалось, что сегодня ночью Генрис Севариус станет единственным убаром Порт-Кара и каждый из его людей получит по слитку золота.— А как насчет Тироса и Коса? Писец ответил недоуменным взглядом.— Никто из них ни словом не обмолвился о каких-либо островах, — сказал он.Это взбесило меня: слишком маловероятно, чтобы заговор был делом рук только одного из пяти убаров Порт-Кара. Я ожидал, что в течение этого дня или по крайней мере ночью получу сообщение о приближении флотилии Тироса и Коса. Могло ли быть так, в который раз спрашивал я себя, чтобы попытка переворота обходилась без поддержки со стороны сил этих двух островов? Мне казалось это просто невероятным.— Что ты знаешь об участии в перевороте Тироса и Коса? — спросил я у негодяя, висевшего на дыбе. Это был один из арбалетчиков, прятавшихся у выхода из здания городского Совета и стрелявших в выбегавших из зала заседаний ничего не подозревающих капитанов.Глаза у этого молодца выкатывались наружу, на лбу от напряжения набухли багровеющие жилы, ноги и руки стали белыми, кожа на суставах лопнула и сочилась кровью.— Севариус, — едва слышно бормотал он. — Севариус.— Кос и Тирос должны были напасть? — повторил я.— Да! Да! — пробормотал он.— А Ко-ро-ба, Ар, Тентис, Тария, Тор?— Да, да!— И Телетус, Табор, Сканьяр?— Да, да, они тоже!— Фарнациум, Халнес, Асферикс, Янда, Анан-го, Ханджер и Скинджер? — перечислял я все известные мне географические названия. — Лудиус, Хельмутспорт, Шенди, Бази?— Да, да! — завыл человек на дыбе. — Они все, все собирались напасть!— И Порт-Кар?— Да, и Порт-Кар, — перешел он на нечленораздельный вопль. — Порт-Кар тоже!Я с отвращением махнул рукой рабам, и они вытащили из лебедок удерживающие штифты.Цепи загрохотали, колеса вернулись в исходное положение, натяжение веревок ослабло, и существо на дыбе начало что-то бессвязно бормотать, захлебываясь смехом и слезами.Еще до того, как рабы сняли его с дыбы, человек потерял сознание.— Вряд ли из него можно еще что-то вытянуть, — произнес кто-то у меня за спиной голосом ларла.Я обернулся.На меня смотрело хорошо известное в Порт-Каре, всегда хранящее бесстрастное выражение лицо.— Тебя не было сегодня на дневном заседании Совета, — сказал я.— Не было, — согласился он.Сонные глаза человека разглядывали меня с какой-то животной бесцеремонностью.Это был крупный мужчина. Левое плечо его украшали две веревочные петли — символ Порт-Кара; обычно его носят только за пределами города. Плащ его был грубошерстным с капюшоном, откинутым назад. Широкое лицо его, испещренное частыми, глубокими морщинами, как у многих жителей Порт-Кара, носило на себе многочисленные следы близкого знакомства с Тассой, — было покрыто плотным загаром, просоленным и задубевшим на ветрах. Голову его облепляли редкие седые волосы, в ушах покачивались тонкие золотые серьги.Если бы ларл мог превратиться в человека и сохранить при этом все свои инстинкты, ловкость, хитрость и жестокость, я думаю, он был бы очень похож на Самоса, первого из работорговцев Порт-Кара.— Я приветствую благородного Самоса, — поздоровался я.— Мое почтение, — ответил он.И тут мне пришло в голову, что этот человек никак не мог находиться на службе у Царствующих Жрецов. Я вдруг с дрожью в сердце осознал, что он мог служить только Другим, являться доверенным лицом только живущих в своих далеких стальных мирах тех, Других, что с беспощадной настойчивостью борются за разрушение этого мира и уничтожение Земли!Самос неторопливо огляделся, осматривая дыбы, на многих из которых еще висели пленники.Свет факелов отбрасывал на стены подвала мрачные, таинственные тени.— Кос и Тирос замешаны в попытке переворота? — спросил он.— Эти люди признают все, что мы спрашиваем, — сухо ответил я.— Но доказательств тому нет?— Нет.— И все же я склонен подозревать Кос и Тирос в соучастии.— Я тоже.— Но эти марионетки, — Самос кивнул на распятых на дыбе пленников, — ничего об этом не знают?— Похоже, что так.— А ты бы открыл свои планы подобным ничтожествам?— Нет.Он удовлетворенно кивнул, отвернулся и вдруг, бросил мне через плечо:— Ты тот, кто называет себя Боском, не так ли?— Да, это я.— Тебя можно поздравить: сегодня ты командовал всем Советом и сослужил ему хорошую службу.Я не ответил. Он снова повернулся ко мне лицом.— А ты знаешь, кто является старшим капитаном Совета? — спросил он.— Не знаю, — ответил я.— Я, Самос, — сказал он. Я промолчал.Самос обернулся к одному из писцов, стоящему возле ближайшей дыбы.— Снимите этих людей и держите их в кандалах, — распорядился он. — Возможно, завтра мы вернемся к их допросу.— А что вы собираетесь сделать с ними дальше? — спросил я,— Нашим галерам требуются гребцы, — ответил он.Я кивнул. Значит, они станут рабами.Тут я вспомнил о записке, полученной мной перед тем, как Хенрак ворвался в зал заседаний с сообщением о пожаре в Арсенале. Она до сих пор лежала у меня в кошельке, который я ношу на поясе.— Позволит ли достопочтенный Самос обратиться к нему с вопросом? — спросил я его.— Да, — ответил он.— Не посылал ли благородный Самос записку мне с пожеланием увидеться и поговорить? Самос бросил на меня удивленный взгляд.— Нет, — ответил он. Я коротко поклонился.Самос, старший из членов Совета капитанов Порт-Кара, повернулся и вышел из подвала.— Самос только этим вечером приплыл со Сканьяра, — пояснил стоявший рядом писец. — Он высадился на берег под вечер, не раньше.— Понятно, — ответил я.Кто же тогда отправил эту записку? Очевидно, кто-то еще в Порт-Каре хочет поговорить со мной.Время приближалось к двадцати часам.Капитан Лисьяк, представитель и доверенное лицо Генриса Севариуса, уже довольно долго выступал перед собравшимися членами Совета. Он стоял перед тронами убаров, перед длинным, некогда гладким столом, поверхность которого, изрубленная мечами и пробитая наконечниками стрел, являла теперь впечатляющее доказательство утренней схватки с арбалетчиками.Этой ночью здание городского Совета надежно охранялось. Подручные капитанов патрулировали все подходы к нему и дежурили даже на крышах здания.Лисьяк принялся расхаживать перед длинным столом. За спиной у него развевался плащ, а свой шлем с капитанским гребнем из шерсти слина он держал в руке.— Итак, — подвел Лисьяк итог своей речи, — я принес вам известие о вашей амнистии Генрисом Севариусом, убаром Порт-Кара.— Генрис Севариус, — заметил выступающий от имени Совета Самос, — слишком добр к нам. Лисьяк в ожидании опустил глаза.— Ему даже может показаться, — подчеркивая каждое слово, продолжал Самос, — что Совет проявляет к нему меньшую доброту, не желая принимать его снисходительные уступки.Лисьяк вскинул голову.— В его руках больше власти, чем у любого из вас! — воскликнул он, вглядываясь в лица восседающих на тронах убаров. — Больше, чем у любого! — Его голос сорвался на крик.Я окинул взглядом убаров: Чанга, приземистого, как всегда невозмутимо спокойного; худощавого, узколицего Этеокля, мастера плести интриги; высокого, смуглого, длинноволосого Нигеля, похожего на сурового военачальника откуда-нибудь с Торвальдсленда; и Сулиуса Максимуса, который, как поговаривают, пишет стихи и изучает свойства различных ядов.— А сколько у него кораблей? — поинтересовался Самос.— Сто два! — с гордостью ответил Лисьяк.— У капитанов, членов Совета, — сухо заметил Самос, — больше тысячи кораблей только в личном пользовании. А кроме того, в ведении Совета находится еще около тысячи кораблей, принадлежащих городу.Лисьяк стоял напротив Самоса, набычившись, бросая на него хмурые взгляды.— Таким образом, — подытожил Самос, — в распоряжении членов Совета находится больше двух тысяч кораблей.— В городе еще много других кораблей! — сердито заметил Лисьяк.— Вы, наверное, имеете в виду корабли Чанга, Этеокля, Нигеля и Сулиуса Максимуса? — с тонкой усмешкой уточнил Самос.В зале раздались мрачные смешки.— Нет! — крикнул Лисьяк. — Я имею в виду две с половиной тысячи кораблей мелких капитанов, не входящих в состав Совета!— Однако люди на улицах, я слышал, требуют передать всю власть городскому Совету, — возразил Самос.— Я не хочу спорить, — надменно вскинул голову Лисьяк. — Признайте Генриса Севариуса единственным полноправным убаром Порт-Кара, и вам будет гарантирована жизнь и полное прощение.— В этом и состоит ваше предложение? — уточнил Самос.— Да, — ответил Лисьяк.— А теперь послушайте предложение Совета, — сказал Самос. — Генрису Севариусу и его регенту Клаудиусу надлежит немедленно сложить оружие, после чего они будут лишены кораблей, слуг, ценностей, владений и всего имущества, и, закованные в цепи, как рабы, они предстанут перед Советом, чтобы заслушать вынесенный им приговор.Бешенство охватило Лисьяка; судорожно сжимая рукоять меча, не в силах вымолвить ни слова, он оцепенело уставился на Самоса, первого работорговца Порт-Кара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47