Он направил стрелу в небо, примерно под углом в пятьдесят градусов.Последовал отрывистый, чистый, мелодичный звук отпускаемой тетивы, и стрела ушла вверх.Со всех сторон послышались восторженные крики.Стрела исчезла в небе, казалось, просто растворилась в сияющей голубизне.Хо-Хак опустил лук.— Значит, это именно с ним крестьяне защищают свои владения, — задумчиво произнес он.Мы посмотрели в лицо друг другу. Затем он бережно положил лук на кожу, в которую тот был завернут, расстеленную сейчас на матерчатой репсовой подстилке.Хо-Хак снова окинул меня изучающим взглядом.— Ты умеешь обращаться с этим луком? — спросил он.— Да, — ответил я.— Смотрите, чтобы он не убежал, — сказал Хо-Хак.Я почувствовал прикосновение к спине двух острог.— Он не убежит, — ответила девушка, похлопывая рукой по стягивающим мою шею путам. Я почувствовал прикосновение к горлу ее пальцев. Она дернула за лиану. Ее ненависть ко мне была очевидна, и вела она себя так, будто сама захватила меня в плен.— Ты крестьянин? — обратился ко мне Хо-Хак.— Нет, я воин.— Но этот лук явно крестьянский, — заметил один из удерживающих конец стягивающей мне шею лианы.— Я не крестьянин, — повторил я. Хо-Хак посмотрел на парня с повязкой из перламутровых украшений.— С таким луком, — сказал он ему, — мы могли бы жить здесь спокойно, в безопасности от молодчиков из Порт-Кара.— Это крестьянское оружие, — пренебрежительно ответил парень с повязкой на голове.— Ну и что? — спросил Хо-Хак.— А я, — гордо ответил тот, — ренсовод.— И я тоже! — воскликнула девушка. Остальные поддержали их одобрительными криками.— А кроме того, — заметил один из присутствующих, — у нас нет ни металла для наконечников, ни дерева для изготовления самого лука. Ка-ла-на не растет в дельте. Да и веревок нет настолько прочных, чтобы выдержать натяжение такого лука.— Кожи тоже нет, — добавил стоящий рядом с ним.— Мы можем набить достаточное количество тарларионов, — сказал Хо-Хак, — и использовать их кожу. А зубы акулы — как острия стрел.— Но здесь нет материала для самого лука — ни ка-ла-на, ни пеньковой веревки, — возразил еще один.— Все это мы можем закупить, — ответил Хо-Хак.Парень с повязкой на голове, тот, что не смог натянуть тетиву, рассмеялся.— Нет, Хо-Хак, — сказал он, — ты не родился для ренсоводства.— Да, — ответил тот, — это верно.— А мы все здесь — потомственные ренсоводы, — сказал парень.За моей спиной зазвучали одобрительные голоса.— Мы не крестьяне, — гордо заключил парень с повязкой, — мы — выращиватели ренса!Последовал новый мощный всплеск одобрения.Хо-Хак снова расположился на изящной формы раковине гигантского воскского сорпа, служившей ему троном в этом маленьком плавучем ренсовом королевстве, затерявшемся среди болот дельты Воска.— Что вы собираетесь делать со мной? — спросил я.— Подвергнем его пыткам в дни празднества, — предложил парень с перламутровой повязкой на лбу.Уши Хо-Хака оттопырились до предела и стояли перпендикулярно голове.— Мы не из Порт-Кара, — с укоризной ответил ему Хо-Хак.Парень с повязкой пожал плечами и огляделся. Очевидно, его предложение не вызвало особого энтузиазма. Нельзя сказать, что это было мне неприятно. Он снова пожал плечами и опустил взгляд на пол.— Так какова же будет моя судьба? — спросил я.— Мы не звали тебя сюда, — ответил Хо-Хак, — не приглашали пересечь линию кровавой отметки.— Верните мне мои вещи, — предложил я, — и дайте возможность продолжить путь, тогда все ваши проблемы исчезнут сами собой.Хо-Хак усмехнулся.Стоящая рядом со мной девушка расхохоталась, ей громогласно вторил парень с повязкой на лбу, тот, что так и не сумел натянуть тетиву моего лука. Остальные также заливались хохотом.— Обычно, — сказал Хо-Хак, — тем, кого мы поймали, людям из Порт-Кара, мы предоставляем сделать выбор.— Какой выбор? — поинтересовался я.— Мы, конечно, бросим тебя тарлариону, — ответил Хо-Хак.У меня мороз пробежал по телу.— И выбор твой прост, — продолжал Хо-Хак. — Или мы бросим тебя живого, или же ты пожелаешь, чтобы мы тебя сначала убили.Я отчаянно попытался освободиться от стягивающих меня пут. Стоявшие вокруг ренсоводы равнодушно наблюдали за мной лишенным всяких эмоций взглядом. Я боролся, наверное, несколько минут, однако все мои усилия были напрасны. Лиана была слишком прочна. Я прекратил бессмысленную борьбу. Они надежно меня обезопасили. Я был всецело в их руках. Стоящая рядом девушка не переставала хохотать, с лиц остальных тоже не сходили улыбки.— От тебя не останется никаких следов, — заметил Хо-Хак.Я посмотрел ему в лицо.— Никаких, — повторил он. Я снова попытался освободиться, и снова — безрезультатно.— Такая смерть будет для него слишком быстрой, — недовольно произнесла девушка. — Он из Порт-Кара.— Правильно, — поддержал ее парень с повязкой. — Давайте подвергнем его пыткам.— Нет, — ответила девушка и посмотрела на меня с каким-то бешенством. — Давайте лучше оставим его у нас в качестве ничтожного раба.Хо-Хак окинул ее задумчивым взглядом.— Разве это не самая прекрасная месть порт-карцам? — процедила она сквозь зубы. — Это ничтожество будет служить нам, как бессловесная скотина, как тягловое животное.— Тогда уж лучше бросить его тарлариону, — возразил парень с украшенной перламутром повязкой. — Мы от него просто избавимся, и все.— Я говорю, — настаивала светловолосая, — давайте осрамим его, а заодно и весь Порт-Кар. Пусть днем работает и подвергается наказаниям, а на ночь будем его привязывать. После каждого часа работы будем избивать его розгами и плетьми, пусть это покажет ему всю нашу ненависть к Порт-Кару и тем, кто в нем живет!— А почему вы так ненавидите жителей Порт-Кара? — спросил я у нее.— Замолчи, раб! — завопила она и обеими руками вцепилась в петли лианы у меня на шее, затягивая их еще сильнее. Я почувствовал, что задыхаюсь. Лица вокруг меня начали бледнеть и расплываться. Я стал терять сознание.Тут ее хватка ослабла. Она убрала руку.Я жадно принялся ловить губами воздух и, закашлявшись, упал на плетеную подстилку. За моей спиной послышались недовольные крики. В бок уперлась чья-то острога.— Я предлагаю бросить его тарлариону, — сказал парень с повязкой на лбу.— Нет, — глухо ответил я. — Нет!Хо-Хак посмотрел на меня. Он казался удивленным.Я и сам был поражен. Произнесенные слова словно принадлежали не мне, кому-то другому.— Нет, нет, — бормотал я, роняя слова, будто сами выходящие у меня из груди.Сердце мое сжалось от страха, на лице выступил холодный пот.Хо-Хак уже не скрывал своего удивления. Его большие уши наклонились в мою сторону с очевидным любопытством.Я не хотел умирать.Справившись с хриплым, судорожным дыханием, я встряхнул головой.— Но ведь ты — воин, — заметил Хо-Хак.— Да, — ответил я, — да, я знаю.В эту минуту я с безнадежным отчаянием хотел сохранить уважение этого спокойного, сильного человека, именно его, бывшего раба, восседавшего теперь передо мной на троне, на этой раковине гигантского воскского сорпа.— Зубы тарлариона действуют быстро, воин, — попытался подбодрить меня Хо-Хак.— Я знаю, — ответил я.— Если хочешь, — сказал он, — мы можем тебя сначала убить.— Я… я не хочу умирать.Я низко наклонил голову, сгорая от стыда. В этот момент мне казалось, что я окончательно потерял собственное лицо, что двигавшие мной моральные законы преданы, что Ко-ро-ба, мой родной город, обесчещен и даже меч, который я так верно хранил, запятнан позором. Я не смел посмотреть Хо-Хаку в лицо. Б его глазах, в глазах их всех — и в своих собственных! — я теперь мог быть только ничтожеством, только рабом.— Я был о тебе лучшего мнения, — заметил Хо-Хак. — Я думал, ты настоящий воин. Я не мог ему ответить.— Теперь я вижу, — продолжал Хо-Хак, — что ты действительно из Порт-Кара.Я не мог поднять голову от стыда. Мне казалось, что теперь я никогда не смогу ее поднять.— Ты просишь оставить тебя рабом? — спросил Хо-Хак. Вопрос был жестоким и прямым.Я попытался взглянуть на Хо-Хака, но глаза мои застилали слезы. Я смог различить только презрение на его широком, спокойном лице. Я опустил голову еще ниже.— Да, — едва слышно произнес я, — я прошу оставить меня рабом.Вокруг меня поднялся невообразимый смех; смеялись все — и особенно радостно тот, в повязке с перламутром на лбу, но больнее всего для меня было слышать презрительный смех девушки, стоящей рядом со мной, едва не касающейся бедром моей щеки.— Ты — раб, — указал на меня Хо-Хак.— Да, — ответил я и добавил, — хозяин.Слово застряло у меня в горле. Но все горианские рабы именно так обращаются к свободным мужчинам, а свободных женщин называют «госпожа», и это, конечно, правильно, поскольку должны же они кому-то принадлежать.Последовал новый взрыв смеха.— Ну вот, — сказал Хо-Хак, — а теперь мы, наверное, бросим тебя тарлариону.Смех вокруг перешел в вопли.Я почувствовал дурноту.В эту минуту мне казалось уже безразличным, бросят они меня тарлариону или нет. Мне казалось, я потерял нечто более ценное, чем жизнь. Как я смогу смотреть в глаза кому-нибудь из них? Самому себе? Почетной смерти я предпочел позорное рабство.Я сгорал от стыда. Теперь они действительно смогут бросить, меня тарлариону. По горианским традициям, раб — это животное, и хозяин вправе распоряжаться им по своему усмотрению, главное — чтобы это доставило ему удовольствие. Но сейчас я чувствовал себя совершенно разбитым, униженным, мне все уже было безразлично.— Кто-нибудь хочет взять себе этого раба? — донесся до меня голос Хо-Хака.— Отдай его мне, Хо-Хак, — услышал я. Чистый, звенящий голос принадлежал светловолосой девушке.В поднявшейся буре смеха отчетливо слышались раскаты презрительного пыхтения парня, того, что носил на лбу повязку, украшенную перламутром воскского сорпа.Но девушка!… Я странным образом чувствовал себя маленьким и ничтожным рядом с ней, каким-то пустым местом, ощущая в то же время каждую клеточку ее тела, гордого и свободного. Каким же жалким и презренным животным должен был выглядеть сейчас я — раб, обнаженный и связанный, стоящий на коленях у ее ног.— Он твой, — услышал я слова Хо-Хака. Новая волна стыда охватила меня.— Принесите ренсовой пастилы! — скомандовала она. — И развяжите ему ноги. Шею тоже освободите.Одна из женщин отделилась от группы зрителей и пошла за пастилой, а двое мужчин принялись снимать стягивающую мои лодыжки болотную лиану. Руки у меня оставались связанными.Через минуту женщина вернулась, неся полную пригоршню влажной ренсовой пастилы. Испеченная на разогретых камнях мякоть ренсового стебля — ренсовая пастила — представляет собой некое подобие пирога, часто посыпаемого растолченными в порошок семенами.— Открой рот, раб, — приказала девушка.Я повиновался, и она затолкала всю пастилу мне в рот.— Ешь, — скомандовала она. — Глотай!Едва сдерживая подступающую тошноту, я с болезненными усилиями принялся жевать приторную, сладковатую массу.— Теперь ты всегда будешь есть из рук своей хозяйки, — сказала девушка.— Я всегда буду есть из рук моей хозяйки, — повторил я.— Как твое имя, раб? — спросила она.— Тэрл, — ответил я.Последовал сильный удар по лицу.— У раба нет имени, — жестко сказала она.— У меня нет имени, — повторил я. Она обошла вокруг меня.— Спина у тебя широкая, — заметила она. — Ты сильный, но глупый, — она рассмеялась. — Я буду называть тебя Боском.Боски — крупные рогатые жвачные животные, обитающие на горианских равнинах. К югу от экватора их многочисленные стада — неизменные спутники народов фургонов, но разводятся боски и на северных фермах, где крестьяне используют их в качестве тягловой силы.— Я — Боcк, — сказал я. Вокруг рассмеялись.— Ты мой боcк! — с хохотом повторила она.— Я думал, ты предпочтешь мужчину в качестве раба, — заметил тот, с повязкой из перламутровых пластин, — гордого, не боящегося смерти.Девушка запустила руки в мои волосы и, откинув мне голову назад, плюнула в лицо.— Трусливый раб! — процедила она сквозь зубы.Я уронил голову. Все, что она говорила, было правдой. Я испугался смерти. Предпочел ей рабство. Я не могу быть мужчиной. Я потерял свое лицо.— Ты годишься только на то, чтобы быть рабом у женщины, — заметил Хо-Хак.— Знаешь, что я с тобой сделаю? — спросила меня хозяйка.— Нет, — ответил я. Она рассмеялась.— Через два дня, на празднестве, я выставлю тебя в качестве приза для девушек, — сказала она.Eе слова заглушили крики, выражающие всеобщее удовольствие.Плечи у меня окончательно поникли; я весь дрожал от сжигающего меня стыда.Девушка собралась уходить.— Следуй за мной, раб! — повелительно бросила она.Я с трудом поднялся на ноги и сквозь строй глумящихся, тычками провожающих меня ренсо-водов, пошатываясь, побрел за девушкой, моей владелицей, моей госпожой. Глава четвертая. ХИЖИНА Я стоял на коленях на носу легкой лодки и резал ренс, а девушка, хозяйка лодки, устроившись на корме, правила шестом. Сезон уборки ренса закончился, но часть его срезали также осенью и зимой и хранили затем на крыше до весны. Этот ренс не годился для изготовления бумаги, но его использовали в пищу, для плетения циновок и добавляли к покрытию острова.— Режь здесь, — скомандовала девушка, направляя лодку к новым зарослям.При уборке ренса стебли его зажимаются левой рукой, а правая рука наискось наносит удар маленьким кривым ножом.Мы буксировали за собой небольшой плот, на котором лежала уже целая гора ренсовых стеблей. Резать я начал еще до рассвета, а сейчас было далеко за полдень, но я продолжал работать без передышки, бросая пушистые цветущие верхушки растений в воду, а длинные гибкие стебли на плот. Девушка поправляла неудачно легшие на плот стебли и равномерно распределяла груз по всей ширине плота. Я продолжал действовать как автомат.Девушка не видела необходимости одевать раба, поэтому единственным моим одеянием, пожалуй, можно было считать обмотанную у меня вокруг шеи лиану.Она стояла позади меня босая, в короткой, спущенной с плеч для большей свободы движений желто-коричневой тунике. На руке у нее сверкал золотой браслет, а волосы были стянуты сзади лиловой лентой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47