Сейчас, несколько часов спустя после окончания заседания Совета, в самый разгар празднества у меня на шее пылала широкая алая лента с золотой медалью, на лицевой стороне которой был отчеканен силуэт боевого корабля с поднятыми треугольными парусами, по абрису его обегала сделанная курсивом надпись «Совет капитанов Порт-Кара».Я выплеснул на пол остатки паги из кубка.Да, я действительно заслуженный капитан Порт-Кара.Гордость распирала мою грудь. Когда содержимое трюмов круглых кораблей было извлечено, подробно описано и оценено, ко мне потянулись сотни людей с выражением готовности стать моим доверенным лицом или клиентом. Я получил десятки предложений о сотрудничестве и участии в спекулятивных и коммерческих предприятиях. Бесчисленные толпы людей приходили ко мне, чтобы поделиться своими планами и идеями. Мои охранники ежедневно спроваживали полусумасшедших изобретателей и судостроителей с их абсурдными проектами модернизации кораблей, как будто столь быстрые, маневренные, изумительной красоты корабли можно еще больше усовершенствовать.Тем временем, пока я усердно занимался пиратством, военные и внутриполитические предприятия самого Совета также приносили свои заслуженные плоды. Был, например, сформирован Совет охраны общественного правопорядка или, короче, Совет охраны, в функции которого на бумаге входило осуществление охраны Совета капитанов, а на деле представлявшего собой органы городской полиции. Был основан также Совет Арсенала, остававшийся по традиции обособленной структурой со своей юрисдикцией внутри, скрытой от посторонних глаз организации. С другой стороны, после неудавшегося переворота сторонников Генриса Севариуса влияние четырех убаров — Чанга, Этеокля, Нигеля и Сулиуса Максимуса — значительно сократилось, и они вынуждены были отказаться от выполнения сколь-нибудь заметной роли в городском Совете. Впервые за долгие годы в Порт-Каре начал действовать независимый от политического влияния группировок городской Совет, слово которого стало законом не только на бумаге, но и на деле, хотя, конечно, внутри его продолжали образовываться новые группировки различных инспекций и подразделений, занимающихся разработкой свода законов и судебными разбирательствами, определяющих меры пресечения, взыскания и налогообложения. Однако, повторяю, впервые можно было рассчитывать, что закон будет един для всех живущих по обе стороны Большого канала. Позднее сторонники Генриса Севариуса были вытеснены Советом со всех занимаемых ими постов, лишены принадлежавших им в пределах городской черты владений и вынуждены были переместиться в единственную оставшуюся безопасной для них громадную крепость, представлявшую собой настоящий бастион, стены которо-то доходили до самого Тамберского пролива и вмещали в себя водное пространство, достаточное, чтобы разместить около двух десятков оставшихся в их распоряжении кораблей. Взятие подобного бастиона обошлось бы недешево, в связи с чем Совет предпочел занять выжидательную позицию и постановил окружить крепость на суше двойными стенами, а выход к морю заблокировать арсенальными судами. Таким образом, крепость могла продержаться лишь то время, на которое ее защитникам хватит запасов продовольствия и рыбы, находящейся в акватории, ограниченной морскими воротами цитадели. В дальнейших своих действиях Совет уже мог не принимать ее защитников во внимание. Они стали пленниками, обычными заключенными, одним из которых, по мнению Совета, следовало считать и самого Генриса Севариуса, этого мальчишку, лишь по общему недосмотру занявшего кресло убара.Я оглянулся. Прислуживающий раб, Фиш, высоко поднял над головой громадное серебряное блюдо, на котором возвышался целиком зажаренный тарск с хрустящей корочкой на боку, аппетитно поблескивающей при свете факелов, начиненный всевозможными приправами, со свисающей у него изо рта веточкой лармы, с гарниром из тур-па, залитым горячим, еще дымящимся соусом.Присутствующие приветствовали его появление восхищенными возгласами.Этого мальчишку, Фиша, я спас совершенно случайно, когда мы, наблюдая за крепостью Генриса Севариуса, заметили, как Лисьяк, Хенрак и несколько других приспешников Севариуса тайно вынесли за морские ворота крепости большой мешок и бросили его в канал. Из этого мешка мы и вытащили мальчишку.Фиш поставил перед нами блюдо. По лицу мальчишки обильно струился пот. На нем была единственная в городе красного цвета рабская туника. Я сам надевал на него серебряный ошейник и поставил у него на плече собственное клеймо.Сидевшие за столом приказали ему сразу нести и второго тарска, которого он в течение всего этого вечера медленно поворачивал на вертеле над пылающими углями. Тот поспешно удалился.Не просто ему было привыкнуть к рабскому ошейнику. Старшему кухонному мастеру частенько приходилось прикладывать к нему руку.Однажды, на третью неделю его пребывания в качестве раба в моем доме, дверь в мои приемные покои с треском распахнулась, и на пороге появился он, бледный, едва переводящий дыхание, а в двух шагах позади, с хлыстом в руке, переминался с ноги на ногу старший кухонный мастер.— Простите! — умоляюще воскликнул кухонный мастер.— Капитан! — настойчиво обратился ко мне мальчишка.Кухонный мастер в гневе тут же сграбастал его за волосы и занес над ним свой огромный кулак.Я жестом приказал ему повременить.Кипя от ярости, кухонный мастер отступил на шаг назад.— Что тебе нужно? — обратился я к мальчишке.— Видеть вас, капитан, — ответил тот.— Хозяин! — поправил его кухонный мастер.— Капитан! — настойчиво повторил мальчишка.— Обычно, — сказал я ему, — для того, чтобы увидеть своего хозяина, работающие на кухне рабы получают сначала разрешение у своего надсмотрщика.— Я знаю, — ответил мальчишка.— Почему же ты так не сделал? — удивился я.— Я пытался, — с вызовом ответил мальчишка, — много раз.— А я, — сказал кухонный мастер, — ему отказывал.— Что ему нужно? — спросил я у мастера.— Он мне не говорит, — ответил тот.— Как же ты мог рассчитывать, — обратился я к мальчишке, — что мастер сумеет определить, стоит или нет позволить тебе меня увидеть?Мальчишка потупил глаза.— Я хотел говорить только с вами, — ответил он.Против этого у меня не было возражений, но, как хозяин дома, я настаивал на соблюдении прерогатив старшего мастера, который на кухне должен был представлять мою власть.— Если хочешь говорить, — сказал я мальчишке, — делай это в присутствии Телиуса.Мальчишка с вызовом посмотрел на кухонного мастера.Затем он опустил глаза и сжал кулаки. Судорожно сглотнув, он посмотрел мне в лицо.— Я бы хотел научиться владеть оружием, — едва слышно прошептал он.Я был поражен. Даже Телиус, старший кухонный мастер, не нашелся, что ответить.— Я бы хотел научиться владеть оружием, — снова, уже настойчивее, повторил мальчишка.— Рабов не обучают боевому искусству, — заметил я.— Ваши люди, — сказал мальчишка, — Турнок, Клинтус и другие, обещали, что будут учить меня, если вы дадите свое разрешение.Он снова опустил глаза.Старший мастер презрительно фыркнул, услышав столь абсурдную идею.— Ты бы лучше научился как следует работать на кухне, — недовольно заметил он.— Он хорошо выполняет свои обязанности? — спросил я.— Нет, — ответил кухонный мастер. — Он лентяй. Глупый и медлительный. И часто получает кнута.В глазах мальчишки вспыхнули искры гнева.— Я не глупый, — ответил он.Я посмотрел на мальчишку с деланным участием, словно при таком положении дел ничем не мог ему помочь.— Как тебя зовут? — спросил я. Он поднял на меня глаза и недовольно ответил:— Фиш.Я сделал вид, что только теперь вспомнил его имя.— Ах да, Фиш, — сказал я и добавил: — Тебе нравится твое имя?— Нет, — ответил он.— А как бы ты хотел, чтобы тебя называли, — спросил я, — если бы у тебя была возможность самому выбрать себе имя?— Генрис, — ответил он.Кухонный мастер громко расхохотался.— Довольно громкое имя для кухонного работника, — заметил я.Он ответил мне полным гордости взглядом.— Такое имя, — продолжал я, — мог бы носить сам убар.Гордость в глазах мальчишки сменилась раздражением; он снова потупил взгляд.Я знал, что Турнок, Клинтус и другие чувствовали расположение к этому мальчишке. Как я слышал, он частенько убегал с кухни, чтобы полюбоваться проходящими по каналу кораблями и понаблюдать за тренировочными поединками воинов. Однако Телиус держал мальчишку в ежовых рукавицах. Старший кухонный мастер вполне оправдывал мои к нему симпатии.Я посмотрел на мальчишку: светлые волосы, открытый, искренний взгляд голубых глаз, в которых читалась сейчас безмерная мольба и нетерпение.Он был крепким, ладным парнем и со временем, при соответствующей подготовке, вполне мог бы научиться неплохо владеть мечом.Из всего моего персонала, помимо меня, только двое — Турнок и Клинтус — знали подлинное имя мальчишки. Сам он, конечно, не догадывался, что нам известно, кто он на самом деле. С назначенной Советом наградой за его голову у него, безусловно, хватало причин держать в тайне свое происхождение. С другой стороны, у него вообще не было личности: он был Фиш, мальчишка-раб, пустое место, и как раб мог рассчитывать лишь на ту индивидуальность, которую пожелает — если вообще пожелает — предоставить ему его хозяин. По горианским законам, раб — это животное, бесправное, зависящее от хозяина не только в выборе своего имени, но и обязанное ему самой своей жизнью, которой его владелец вправе распоряжаться, как ему заблагорассудится.— Этот мальчишка-раб, Фиш, — сказал я кухонному мастеру, — без разрешения явился в мои покои и, по моему мнению, выказал недостаточное уважение своему старшему мастеру.Мальчишка смотрел на меня, едва сдерживая подступающие к глазам слезы.— Поэтому, — сказал я, — он заслуживает сурового наказания.Мальчишка опустил глаза и сжал кулаки.— Но начиная с завтрашнего утра, — продолжал я, — если его обязанности по кухне будут выполняться им в полном соответствии со всеми вашими требованиями, то — только при этом условии — ему будет позволено в течение одного часа в день заниматься тренировкой с оружием.— Капитан! — не удержавшись, воскликнул мальчишка.— И этот час, — продолжал я, — будет выделяться ему в вечернее время, после выполнения им всей дневной работы.— Да, капитан, — ответил старший кухонный мастер.— Я буду работать, Телиус! — воскликнул мальчишка. — Буду работать лучше всех!— Ладно, парень, — сказал Телиус. — Посмотрим.Мальчишка взглянул мне в лицо.— Спасибо, капитан, — с благодарностью произнес он.— Хозяин, — поправил его Телиус.— А можно, — обратился ко мне мальчишка, — я буду называть вас «капитан»?— Ну, если хочешь, — пожал я плечами.— Спасибо, капитан! — радостно-воскликнул он.— А теперь убирайся отсюда, — приказал я.— Да, капитан! — гаркнул он и двинулся вслед за кухонным мастером.— Раб! — позвал я его. Мальчишка обернулся.— Если ты продемонстрируешь умение обращаться с оружием, — сказал я, — возможно, я поменяю тебе имя.— Спасибо, капитан, — ответил он.— Возможно, мы будем называть тебя Публиусом, — поделился я своими предположениями, — или Телиусом.— Пощадите! — взмолился Телиус. — Только не это!— А может, — продолжал я, — и Генрисом.— Спасибо, капитан, — ответил мальчишка.— Но тому, кто носит такое имя, нужно быть его достойным, — заметил я, — нужно уметь обращаться с оружием очень хорошо!— Я буду! — воскликнул он. — Обязательно буду!Он повернулся и, едва сдерживая переполнявшую его радость, выскочил из комнаты.Старший мастер посмотрел на меня и усмехнулся.— Никогда еще, капитан, я не видел, — сказал он, — чтобы раб так торопился получить наказание.— Я тоже, — признался я.Сейчас, на праздновании своей победы, я выпил изрядное количество паги. То, что я позволил мальчишке брать уроки обращения с оружием, сказал я себе, было проявлением минутной слабости. Больше такие моменты повторяться не должны.Мальчишка принес с кухни второго зажаренного тарска.Нет, повторил я про себя, мне не следует выказывать подобной снисходительности к рабам. Впредь я не позволю себе подобной слабости.Я провел ладонью по широкой алой ленте со сверкающей на ней золотой медалью с рельефным изображением корабля.Я — Боcк, пират, адмирал Порт-Кара и, возможно, один из богатейших и самых могущественных людей всего Гора.Нет, впредь подобные минуты слабости недопустимы.Я небрежно отвел свой серебряный, украшенный рубинами кубок назад, и Телима, стоявшая рядом с моим напоминавшим трон креслом, тут же налила туда паги,Я окинул взглядом стол: Турнок со своей рабыней Турой и Клинтус со своей рабыней Улой пили и, о чем-то переговариваясь, весело смеялись. И Турнок, и Клинтус были неплохими людьми, но они — глупцы. Они слабаки. Мне вспомнилась их привязанность к этому мальчишке, Фишу, и то, как они помогали ему в обучении обращению с оружием. Нет, такие, как они, — слабые люди. В них нет того, что делает человека руководителем.Я откинулся на спинку кресла и, держа кубок в руке, оглядел комнату.Она была уставлена столами, за которыми пировали, отмечая мою победу, мои приверженцы.В углу зала играли музыканты.Перед моим столом, самым большим в зале, оставалось значительное свободное пространство, на котором в течение всего вечера выступали всевозможные артисты с довольно простыми, но иногда доставлявшими некоторое удовольствие даже мне номерами: факиры, кинжалоглотатели, акробаты, жонглеры и рабы, сражающиеся тупыми копьями, сидя один у другого на плечах,— Выпьем! — крикнул я, заглушая разговор за столами.Кубки одновременно взметнулись вверх и были осушены до дна.Я кинул взгляд вдоль длинного стола и в самом его конце, справа от себя, увидел сидящую Луму — мою рабыню и одновременно старшую учетчицу. Бедная, тощая, услужливая Лума, подумал я, и какая она жалкая в этой своей тунике писца, не способной закрыть ее ошейника. Каким скудным приобретением ты была для пага-таверны. Однако она обладала блестящими способностями к вычислениям и, превосходно разбираясь в коммерческих делах моего дома, помогла значительно увеличить мои богатства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47