Оно
подразумевало существование проблемы, до него почти никого не забо-
тившей. В данном отношении заслуга этого автора неоспорима, но не
более того>.
Беспристрастное суждение, никакой мелочности. Обнаружить
проблему, о которой раньше не подозревали, ввести понятие в
научный обиход такой почтенной и полной неожиданностей науки,
как история - не такая уж незначительная заслуга. Со своей
стороны Жорж Лефевр отдал Ле Бону еще большую дань ува-
жения, сказав <более того> и положив понятие толпы в основу
своих собственных исследований и анализа существующих доку-
ментов. Это следует из работы, остающейся единственной в сво-
ем роде - Великий страх 1789 года (Париж, А.Колэн, 1932), в
которой он перебрасывает мост между психологией толп и историей.
По логике вещей, я, прежде всего, должен был бы остановиться
на том, что именно психоанализ почерпнул из психологии толп,
что развил и что является основным. Но, поскольку значитель-
ная часть этой книги посвящена Фрейду, я ограничусь тем, что
напомню суждения, схватывающие, и очень точно, самое главное:
<Метод книги Фрейда, - пишет Адорно по поводу Массовой психо-
логии и анализа человеческого <Я>, - состоит в динамической интер-
претации описания Ле Бонам духа массы>.
В этом прослеживании идей не хотелось бы забыть о Юнге.
Его идея коллективного бессознательно находится в первом ряду
тех идей, к которым французский, психолог интуитивно пришел,
которыми пользовался и злоупотреблял. Здесь я еще раз предо-
ставляю слово историку:
<Нет, кажется, области, в которой бы между Фрейдом и Юнгом было
такое согласие, как в вопросах массовой психологии. Оба они прини-
мают классическое описание массы Гюстава Ле Бона и соглашаются в
том, что индивид в массе опускается на более примитивный интеллек-
туальный и эмоциональный, уровень>.
Напоминание об этих преемственных связях, эти беглые срав-
нения дают, нужно признать, весьма неполную картину воздей-
ствия на культуру в целом вне рамок науки как таковой. Одна из
тенденций кулыуры нашего века может быть определена и так:
<...пронизанная дарвинистской биологаей и вагнеровской эстети-
кой, расизмом Гобино и психологией Ле Бона, проклятиями Бодлера,
мрачными пророчествами Ницше и Достоевского, а позднее философи-
ей Бергсона и психоанализом Фрейда>.
Конечно, компания не слишком жизнерадостная, но в нее по
крайней мере попали немногие. Нравится нам это или нет,, Ле Бон
в ней фигурирует. Данный факт говорит больше, чем все свиде-
тельства об исключительной значимости этого труда, его огром-
ном резонансе. .Это дает понять, что вовсе не стоит воспринимать
его как бедного родственника в огромной семье психологов и
социологов. Его прочитали все, но никто не спешит признаться в
этом. От него отрекаются, используя его тексты без малейшего
стыда, как наследники кузена Понса растрачивали и уничтожали
не принадлежащие им коллекции, чтобы изъять из них монеты.
Для имеющихся у меня документальных свидетельств в защиту
Ле Бона не хватило бы и целого тома.
Множество странностей обескураживает современного чита-
теля в текстах Ле Бона. Но его предвидение нас просто изумля-
ет. Им была предвосхищена вся психологическая и политичес-
кая эволюция нашего века. Вкладывая столько страсти в свои
рассуждения и предсказания, он явно видел себя в роли Макиа-
велли массовых обществ и призывал обратиться к трудам своего
прославленного предшественника с новых позиций:
<Большая часть правил, относящихся к искусству управлять людь-
ми, - пишет он в 1910 г.,- которым учил Макиавелли, долгое время были
'невостребованными и четыре века не коснулись праха этого великого
покойника, никто не сделал попытки продолжить его дело>.
Он, со своей стороны, пытается это сделать и, рассчитывая на
успех, обращается к государственным деятелям, руководителям
партий, государям современной эпохи как к своим прямым или
косвенным ученикам. И у него не было недостатка в учениках.
Используя наставления на уровне здравого политического смыс-
ла, изречения Робеспьера и особенно Наполеона в психологичес-
ком обрамлении, Ле Бон ломает интеллектуальные преграды, ру-
шит запреты либерального и индивидуалистического мышления.
Он позволяет государственный деятелям подходить к жизни масс,
используя неожиданные уловки и разрешая им вести себя как
вожди. По правде сказать, это происходило в основном по отно-
шению к новым партиям и деятелям, которые с рвением
новообращенных принимали его идеи и упражнялись в парафра-
зировании его книг. По меньшей мере, они должны были прини-
мать их в расчет и определять свое к ним отношение.
Социалистические движения и рабочие партии первыми стол-
кнулись с проблемой масс. Их политика основывалась на посту-
лате рациональности совершенно так же, как и политика либе-
ральных движений буржуазных партий. Их общая философская
позиция заставляет тех и других считать, что поведение людей
зависит от осознания ими своих интересов и общих целей.
Однако основные положения Ле Бона поражают социалистов-
теоретиков тем, что идут абсолютно вразрез с их установками.
Особенно его настойчивость по поводу иррациональных факто-
ров, решающей роли неорганизованных, аморфных масс и их глу-
боко консервативного характера:
<История учит нас, - пишет он, - что толпы чрезвычайно консерва-
тивны, несмотря на их внешне революционные побуждения, они всегда
возвращаются к тому, что разрушили>.
Живее всех на эти утверждения прореагировал Жорж Со-
рель, автор знаменитых <Размышлений о жестокости>. Его от-
зыв о работе по психологии толп, в целом вполне положительный,
опровергает суждение об их консерватизме, особенно в классо-
вых обществах, и указывает на недостаток социологического ос-
нования этой психологии. Эти критические высказывания не ме-
шали ему годами следовать Ле Бону и вторить его теории. Идея
о том, что какой-нибудь мощно действующий миф, пусть даже
иррациональный, необходим для того, чтобы рабочий класс стал
революционным, является тому подтверждением. Так, при посред-
стве Сореля, концепции которого имели огромное влияние на
политику того времени, психология толп проникает почти всюду.
Ее отголоски можно найти даже у коммуниста Грамши, который
прочел работы Сореля и Михельса - двух ученых, в наибольшей
степени ассимилировавших, каждый в духе собственного дарова-
ния, концепции Ле Бона.
Они оказались прямо в центре дебатов, всколыхнувших не-
мецкую социал-демократическую партию. До советской революции
эта партия служила моделью для всех рабочих партий. Вот и
дебатировавшийся вопрос: каковы должны быть отношения меж-
ду сознательной и организованной классовой партией и неоргани-
зованной массой, чернью, люмпеном, <улицей>? Французский пси-
холог с полной очевидностью привлек внимание ко все возраста-
ющей значимости последней. Знамецитый немецкий теоретик Карл
Каутский признавал важность этой эволюции:
<Стало ясно как день, -пишет он,'- что политические и экономичес-
кие битвы нашего времени во все более-возрастающей степени становят-
ся массовыми действиями>.
В то же время он опровергает объяснение феноменов толпы
через внушение и причины в основном психологического свой-
ства. Это, впрочем, не мешает ему принимать, хотя, правда, не-
сколько пренебрежительно и с трудом, теорию Ле .Бона. К каким
бы общественным классам они ни принадлежали, толпы остаются
одними и теми же: непредсказуемыми, разрушительными и, по
крайней мере отчасти, консервативными. Так, приводя пример ев-
рейских погромов, линчевания негров, он заключает:
<Очевидно, что массовые акции не всегда служат делу прогресса.
То, что разрушает масса, не всегда является самыми роковыми препят-
ствиями прогресса. Там, где она одерживала победы, она настолько же
отличалась реакционностью, насколько и революционностью>.
Один из его противников, Паннекок, даже с горячностью уп-
рекает его в приписывании толпам какой-то собственной динами-
ки, не связанной с определенным историческим периодом и неза-
висимой от их классовой сущности. Проще говоря, в игнорирова-
нии пролетарского или буржуазного состава толпы. Для него
здесь речь идет лишь об эпифеномене, который рабочие партии
не должны были бы всерьез принимать во внимание.
<Перед лицом этого фундаментального (классового) различия,-
утверждает он, - нельзя не придавать значения контрасту между масса-
ми организованными и неорганизованными - ведь вовлеченность и опыт
создают значительную разницу при равной предрасположенности у
членов рабочего класса, но эта предрасположенность тем не менее ос-
тается вторичной>.
Насколько мне известно, эти дебаты так ничем и не завершились.
Ни одна из противоположных сторон не предложила какой-то
новой точки зрения или новой тактики по отношению к неорга-
низованным городским массам.
Я слишком кратко остановился на этом важном эпизоде. Од-
нако он дает представление об отголосках психологии толп на
довольно коротком промежутке времени. За неимением необхо-
димых исторических работ нет возможности определить вес и
значение психологии толп для социалистического и революцион-
ного лагеря. Я подозреваю, что этот вес не был таким уж боль-
шим, чтобы открыть глаза демократам всяких ориентаций, когда
откровенно деспотические режимы, и в первую очередь фашизм,
воцарились на сцене современной истории при восторженной под-
держке толп. Они были настолько убеждены в невозможности
добиться победы таким <примитивным> способом, что их просто,
так сказать, не замечали. Итальянский писатель Силоне об этом
свидетельствует:
<...нельзя замалчивать тот факт, что социалисты, сосредоточившись
на классовой борьбе и нетрадиционной политике, были удивлены вар-
варским нашествием фашизма. Они не поняли причин и следствий их
лозунгов и их символов, таких необычных и странных, и тем более не
могли себе представить, каким образом столь примитивное движение
могло прийти к власти над такой сложно организованной машиной,
как современное государство, и удержать эту власть. Социалисты не
были готовы, понять действенность фашистской пропаганды, так как
их доктрина была сформулирована Марксом и Энгельсом в предше-
ствующем веке и с тех пор не продвинулась вперед. Маркс не мог ни
предвосхитить открытий современной психологии, ни предвидеть форм
и политических следствий этой массовой цивилизации>.
Немецкие социалисты оказались точно в.таком же положении.
Все склонны принимать возможное за невозможное вплоть до
того момента, когда оно происходит: отсюда войны и научные
открытия. Близорукость социалистов (и коммунистов) отрезала
их, и в сходных обстоятельствах это повторится, от рабочих масс,
даже если бы они за них голосовали. Это очень правдоподобно.
Когда водная масса не имеет достаточной глубины, она не может
поддерживать огромный корабль. Когда человеческая масса не
взволнована, она не может жить великой идеей. Это именно то,
что случилось.
Ill
Труды Ле Бона были переведены на все языки, в частности,
<Психология толп> на арабский министром юстиции, а на японс-
кий - министром иностранных дел. Президент Соединенных Штатов
Теодор Рузвельт числился среди усердных читателей Ле Бона и
стремился с ним встретиться в 1914 г. А другой глава государ-
ства, Артуро Алессандри, в 1924 г. писал: <Если вам однажды
представится случай познакомиться с Гюставом Ле Боном, ска-
жите ему что президент Республики Чили является его горячим
поклонником. Я питаю себя его произведениями>. Вот, что зас-
тавляет присмотреться и задуматься. Сейчас, по прошествии вре-
мени, можно утверждать, что психология толп и идеи Ле Бона
являются одной из господствующих интеллектуальных сил Тре-
тьей Республики, которые дают нам к ней ключ. Заметим, что их
проникновение в мир политики происходит через посредниче-
ство тех, кто хорошо знаком с этими доктринами и следует сове-
там их автора. Аристид Бриан с самого начала фигурирует среди
тех, кто посещает и слушает Ле Бона. Луи Барту знаком с ним и
заявляет: <Я считаю доктора Ле Бона одним из самых ориги-
нальных умов нашего времени> (La Liberte, 31 мая 1931 г.).
Раймон Пуанкаре без колебаний вспоминает его имя в своих
публичных выступлениях. Затем Клемансо. В предисловии к сво-
ей книге <Франция перед Германией>, появившейся в разгар вой-
ны, он упоминает единственного из живых авторов: Ле Бона. К
этому далеко не полному списку я добавил бы, наконец, Эррио:
<Я питаю к доктору Гюставу Ле Бону, - пишет он в 1931 г.,-
самое горячее, искреннее и осознанное восхищение. Я считаю его
одним из самых широких и проницательных умов>. Но ведь эти
пятеро людей держали в руках власть. Они формировали Рес-
публику. Их заявления, судя по разным другим признакам, свиде-
тельствуют, что проникновение, о котором я говорил, было дей-
ствительно реальным. Психология толп глубоко проникла в раз-
личные сферы, начиная с военной. Ее изучают в армиях по всему
миру. Мало-помалу она становится составной частью их дея-
тельности и доктрин. В начале нынешнего века теория Ле Бона
изучалась в Военной школе, в частности, генералами Воналем и
Модюи. Некоторые открыто объявляли себя его последователя-
ми, как, например, генерал Манжен. Можно утверждать, что идея-
ми Ле Бона были вдохновлены некоторые военачальники, Фош в
первую очередь. Видимо, они восхищались его пониманием влас-
ти вождя, опирающейся на непосредственную волю нации. Они
должны были бы одобрительно относиться также к его критике
демократии, правящей вяло, у которой расходятся слово и дело, и
смиряющейся с поражением, лишь бы не вступать в бой. После
краха 1870 г. одна только речь об этом вызывала одобрительное
внимание. А поскольку эти речи шли от имени науки, им склонны
были верить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99