сторонность суждений толпы и ее правосудия. Ввиду огромного
числа обвиняемых было решено, что дворяне, священники, офице-
ры, придворные, одним словом, люди, одно звание которых слу-
жит уже достаточным доказательством их виновности в глазах
доброго патриота, будут убиты гуртом, без дальнейших рассужде-
ний и специальных решений суда; что касается других, то их
надлежало судить по внешнему виду и по их репутации. Таким
образом,'толпа удовлетворила требованиям своей примитивной
совести и могла уже на законном основании приступить к убий-
ствам, давая волю своим инстинктам свирепости, генезис которых
был мною указан выше и которые в толпе развиваются всегда в
очень высокой степени. Но эти инстинкты нисколько не мешают
попеременному проявлению совершенно противоположных чувств
в толпе, например, чувствительности, которая доходит до такой же
крайности, как и свирепость.
Люди эти обладали экспансивной чувствительностью, характе-
ризующей парижского рабочего. Один из федератов, например,
узнал, что заключенных в государственной тюрьме оставили без
воды на 26 часов. Он пришел в такую ярость, что готов был бы
растерзать нерадивого тюремщика, если бы за него не заступи-
лись сами же заключенные. Когда импровизированный трибунал
оправдывал кого-нибудь из заключенных, стража и убийцы обни-
мали его с восторгом, раздавались самые неистовые аплодисмен-
ты, а затем снова приступали к массовым убийствам. Во время
самого совершения убийств не прекращалось веселье; танцевали
вокруг трупов, устанавливали скамьи для <дам>, желавших ви-
деть, как убивают аристократов. При этом убийцы не переставали
выказывать совершенно специфическое чувство справедливос-
ти. Один из убийц заявил трибуналу, что дамы, сидящие далеко,
плохо видят, и что лишь некоторым из присутствующих выпада-
ет на долю удовольствие бить аристократов. Трибунал признал
справедливость этого: замечания, и решено было осужденных
медленно проводить между шпалерами убийц, которые будут бить
их тупым концом сабли, чтобы продлить мучения. Они кромсали
совершенно обнаженные жертвы в течение получаса и затем, ког-
да все уже вдоволь насмотрелись, несчастных приканчивали, вскры-
вая им животы.
Но в другом отношении убийцы обнаруживали такую боль-
шую щепетильность и нравственность, которую трудно было ожи-
дать у них. Они не брали, например, ни денег, ни драгоценностей,
найденных у своих жертв, и все это в целости доставляли в
комитеты.
Во всех таких действиях можно наблюдать первичные формы
рассуждения, характерные для души толпы. Так, перерезав от
12000 до 15000 врагов нации, толпа немедленно подчинилась но-
вому внушению. Кто-то высказал замечание, что и в других тюрь-
мах, там, где сидят старые нищие, бродяги и молодые арестанты,
много находится лишних ртов, от которых недурно было бы из-
бавиться; притом ведь между ними, несомненно, должны суще-
ствовать и враги народа, вроде некоей г-жи Делярю, вдовы отра-
вителя. <Наверное, она взбешена, что сидит в тюрьме. Если бы
она могла, то подожгла бы Париж; она, уж верно, говорила это,
она сказала это! Еще один удар метлы!>. Такие доводы показа-
лись настолько убедительными толпе, что все заключенные были
перебиты гуртом, и в том числе около пятидесяти детей в возрас-
те от 12 до 17 лет, <которые ведь также могли со временем
превратиться во врагов нации, поэтому лучше было отделаться
от них теперь же>.
После недели такого труда, когда все было закончено, убийцы
могли наконец подумать и об отдыхе. Вполне убежденные в том
что они заслужили благодарность отечества, они явились к влас-
тям с требованием награды; наиболее же ретивые даже заявили
притязание на получение медали.
История Коммуны 1871 года тоже заключает в себе не мало
подобных фактов. И нам предстоит еще не раз наблюдать нечто
подобное, так как влияние толпы все возрастает, а власти перед
нею капитулируют.
Глава третья
ПРИСЯЖНЫЕ И УГОЛОВНЫЕ СУДЫ
Не имея возможности рассмотреть здесь все категории при-
сяжных, я остановлюсь лишь на той, которую считаю наиболее
важной, на присяжных уголовного суда. Эти присяжные пред-
ставляют собой превосходный образчик толпы разнородной, не-
анонимной. Мы находим тут и восприимчивость к внушению, и
преобладание бессознательных чувств вместе со слабым разви-
тием способности рассуждать, и влияние вожаков, и т.д., и т.д.
Изучая эту категорию присяжных, мы можем наблюдать интерес-
ные образцы ошибок, которые могут быть сделаны людьми, не
посвященными в психологию масс.
Присяжные прежде всего дают нам прекрасный пример того,
как мало имеет значение, с точки зрения принятых решений, ум-
ственный уровень отдельных индивидов, входящих в состав тол-
пы. Мы уже раньше говорили, что ум не играет никакой роли в
решениях совещательного собрания, касающихся общих, а не ис-
ключительно технических вопросов. Суждения, высказанные от-
носительно общих вопросов собранием каменщиков и бакалей-
щиков, мало отличаются от суждений ученых и артистов, когда
они соберутся вместе для совещания по этим вопросам. В разное
время, а именно до 1848 года, администрация делала очень тща-
тельный выбор лиц, призванных исполнять обязанности присяж-
ных, останавливаясь преимущественно на людях просвещенных,
профессорах, чиновниках, литераторах и т.д. Теперь же присяж-
ные набираются преимущественно из мелкого купечества, лавоч-
ников, хозяев, рабочих и служащих. И к величайшему удивлению
специалистов, статистика указала, что каков бы ни был состав
присяжных, решения их бывают тождественны. Сами судьи, как
бы они ни относились враждебно к учреждению присяжных, не
могли не признать справедливости этого факта. Вот как высказы-
вается по этому поводу бывший председатель уголовного суда
Берар де Гляже в своих <Воспоминаниях>:
<В настоящее время выбор присяжных находится в действи-
тельности в руках муниципальных советников, которые записы-
вают одних и исключают других по желанию, руководствуясь
политическими и избирательными соображениями, связанными с
их положением... Большинство выбранных состоит из коммер-
сантов, не столь крупных, как те, которые выбирались в прежнее
время, и из служащих в разных ведомствах... Но все мнения и
все профессии сливаются в лице судей, причем некоторые из них
обнаруживают горячность неофитов; дух присяжных, таким об-
разом, не подвергся изменениям и приговоры их остались те же>.
Из этой цитаты мы удерживаем лишь выводы, вполне справед-
ливые, но не объяснения, так как они не верны. Удивляться тут
нечему, ибо психология толпы, а следовательно, и присяжных, боль-
шей частью не известна ни судьям, ни адвокатам; доказательством
тому может служить, например, следующий факт, изложенный ав-
тором вышеприведенной цитаты. Один из самых знаменитых
адвокатов уголовного суда, Лашо, систематически пользовался
своим правом отвергать присяжных и всегда исключал из списка
присяжных всех образованных людей. Однако опыт доказал в
конце концов всю бесполезность такого рода исключений, и мы
видим теперь, что министерство юстиции и адвокаты, по крайней
мере в Париже, совершенно отказались от этой системы, и несмот-
ря на это, как справедливо замечает де Гляже, приговоры присяж-
ных не изменились, <они не стали ни лучше, ни хуже после этого>.
Присяжные, как и толпа, легко подчиняются влиянию чувств
и очень мало - влиянию рассуждения. <Они не могут устоять, -
говорит один адвокат, - при виде женщины, кормящей грудью
своего младенца, или при дефилировании сирот перед ними>.
<Чтобы снискать расположение судей, женщине достаточно быть
симпагачной>, говорит де Гляже.
Безжалостные к таким преступлениям, которые могут кос-
нуться их личной безопасности, действительно наиболее опасным
для общества, присяжные очень снисходительны к преступлениям,
совершенным под влиянием страсти. Они очень редко бывают
строги к девушкам, виновным в детоубийстве, или к покинутой
девушке, облившей серной кислотой своего соблазнителя. Во всех
таких случаях присяжные инстинктивно понимают, что преступ-
ления эти не очень опасны для общества, и что в стране, где не
существует законов, покровительствующих покинутым девушкам,
преступление той, которая мстит за себя, скорее даже полезно,
нежели вредно, так как оно служит предостережением для со-
блазнителей.
Заметим вскользь, что это различие, которое инстинктивно делается
присяжными между преступлениями опасными для общества и не опас-
ными для него, не лишено справедливости. Цель уголовных законов
должна, конечно, состоять в том, чтобы защищать общество от опасных
преступников, а никак не в том, чтобы мстить им. Но наши уголовные
кодексы и особенно наши судьи до сих пор проникнуты духом мще-
ния старинного первобытного права, и термин * почти ежед-
невно употребляется ими. Доказательством такой склонности наших
судей служит отказ большинства применять превосходный закон Бе-
ранже, разрешающий осужденному отбывать свое наказание тогда только,
когда он совершит рецидив. Между тем, каждый из судей прекрасно
знает, так как это доказывается статистикой, что применение наказания
в первый раз неминуемо влечет за собой рецидив преступления. Но
* Vindicta (фр.) - юридический термин, означающий преследова-
ние преступлений.
судьям всегда кажется, что общество осталось не отомщенным, если они
освобождают осужденного, и потому они предпочитают создавать опас-
ных рецидивистов, нежели оставлять общество без надлежащего отм-
щения.
Присяжные, как и всякая толпа, легко ослепляются обаянием,
и хотя, как совершенно верно замечает де Гляже, они очень де-
мократичны по своему составу, но тем не менее они всегда арис-
тократичны в своих пристрастиях.
<Имя, происхождение, большое состояние, репутация, защита
знаменитым адвокатом, и вообще все то, что отличает и блестит,
составляют для обвиняемых очень выгодное условие>.
Всякий хороший адвокат должен больше всего заботится о
том, чтобы действовать на чувства присяжных, как действуют на
чувства толпы; он не должен много рассуждать, если же он захо-
чет прибегнуть к этому способу, то должен пользоваться лишь
самыми примитивными формами рассуждений. Один английский
адвокат, славившийся своим успехом в уголовном суде, указал,
как следует действовать. <Он внимательно следил за присяжны-
ми во время своей речи. Это самый благоприятный момент.
Благодаря чутью и привычке, адвокат читал на лицах присяжный
впечатление, произведенное каждой его фразой, словом, и выво-
дил отсюда свои заключения. Прежде всего ему нужно было
различить тех, кто уже заранее был на его стороне. Укрепив за
собой их содействие в один миг, он уже переходил к тем, кто
казался ему расположенным не в пользу обвиняемого, и старался
угадать, что восстанавливает их против него. Это самая трудная
часть работы, так как ведь могут существовать множество при-
чин, порождающих желание осудить человека помимо всякого
чувства справедливости>.
В этих нескольких строках резюмируется весь механизм ора-
торского искусства, и нам становится ясно, почему речи, приго-
товленные заранее, всегда так плохо действуют. Надо менять
выражения ежеминутно, постоянно обращая внимание на произ-
водимое впечатление.
Оратору нет нужды привлекать на свою сторону всех при-
сяжных - он должен привлечь только вожаков, которые дают
направление общему мнению. Как во всякой толпе, так и тут,
существует лишь небольшое число индивидов, которые ведут за
собой других. <Я убедился на опыте, - говорит адвокат, которого
я цитирую, - что в момент произнесения приговора достаточно
бывает одного или двух энергичных людей, чтобы увлечь за
собой остальных присяжных>. Этих^го двух-трех вожаков и надо.
постараться убедить адвокату при помощи искусных внушений.
Прежде всего надо постараться им понравиться. Если вы сумели
понравиться индивиду в толпе, то он уже готов проникнуться
всяким вашим убеждением и находит превосходными все ваши
доводы, каковы бы они ни были. Привожу следующий анекдот,
заимствованный мной из одной интересной книги о Лашо:
<Известно, что во время своих защитительных речей, произно-
симых в суде, Лашо постоянно не теряет из виду двух или трех
лиц из присяжных, казавшихся ему влиятельными, но несговорчи-
выми. Обыкновенно ему удавалось смягчить этих упрямцев, но
однажды в провинции он наткнулся на такого, на которого не
действовала никакая аргументация, несмотря на то, что Лашо рас-
точал ее перед ним в течение целых трех четвертей часа. Это
был первый из сидевших на второй скамье, седьмой по счету
присяжный. Было отчего прийти в отчаяние! Вдруг, в самый
разгар своих страстных убеждений, Лашо останавливается и, об-
ращаясь к председателю суда, говорит: <Господин председатель,
не можете ли вы приказать спустить занавес там, напротив: госпо-
дин седьмой присяжный совсем ослеплен солнцем>. Седьмой при-
сяжный, покраснев, улыбнулся и поблагодарил. С этой минуты от
уже был привлечен на сторону защиты>.
Многие писатели, и даже из очень выдающихся, в последнее
время стали сильно нападать на учреждение присяжных, служа-
щее, однако, для нас единственной защитой против заблуждений и
ошибок (притом весьма частых) такой касты, которая не подле-
жит никакому контролю. Некоторые из этих писателей желали
бы, чтобы присяжные выбирались лишь из образованных клас-
сов. Но мы доказали уже, что решения присяжных и при подоб-
ных условиях останутся те же, как теперь, при нынешнем составе
присяжных. Другие же, основываясь на ошибках в приговорах
присяжных, желали бы совершенно отменить этих последних и
заменить их судьями. Однако те ошибки, в которых теперь так
обвиняют присяжных, прежде всего делаются самими же судья-
ми, так как ведь если какой-нибудь из обвиняемых предстает
перед присяжными, то это значит, что его уже раньше признали
виновным сами судьи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99