Лошадь Ананды, и без того напуганная лисьими запахами, теперь обезумела вовсе и понеслась, разбрасывая копытами снег и прелые листья. Но не по безопасной дороге, а прямо в лес.
Привыкшие к темноте глаза Калами разглядели, как три тени стремглав метнулись за ней, намного опережая стражников во главе с Сакрой, которые, опомнившись, тоже бросились в погоню.
Калами удовлетворенно улыбнулся, подобрал свою поклажу и зашагал в глубь леса. Предстояло пройти еще три мили, чтобы достичь скалистого побережья и маленькой гавани, где его ждет лодка. Ему хотелось отплыть до того как лисы завершат его маневр. До того, как Сакра вернется на дорогу и получит от своих шпионов донесение о том, что Калами исчез.
К этому моменту Вэлина Калами здесь уже не будет. Он будет в далеком чужом мире, за Землями Смерти и Духов, за пресноводным морем, где та, кого он так долго искал, ждет в своей башне, сжимая в руках зеркало давно умершей женщины, и глядит на свое отражение, играя с лучом лампы: свет — тьма, свет — тьма…
Зеркало выпало у Бриджит из рук и со звоном ударилось об пол.
«Боже всемогущий! — Она схватилась за поручни, жадно глотая воздух. — Что происходит?»
Несколько минут она дышала так тяжело, будто пробежала тысячу миль. Ее колотила дрожь, горло, казалось, было набито песком, и она судорожно глотала слюну, пытаясь избавиться от этого чувства.
— Что происходит?! — закричала Бриджит.
Ни маяк, ни озеро, ни ночь ей не ответили. Она взглянула на оборотную сторону зеркала с гравировкой в виде роз и лилий, и в глазах Бриджит был такой ужас, словно зеркало могло встать на дыбы и наброситься на нее.
Но зеркало не шевелилось. Стальные перила нагрелись под пальцами, дрожь унялась, дыхание выровнялось, и Бриджит немного пришла в себя.
— Что ж, — произнесла она, отбросив упавшие на лицо пряди. — Могли бы и предупредить меня, мистер Вэлин Калами.
Вэлин Калами — и заколдованное вино, и лисы на снегу, и императрица на лошади… Почему он ни словом не обмолвился об этом? О чем еще он умолчал?
Собравшись с духом; Бриджит нагнулась, чтобы поднять зеркало. Она осторожно взялась за серебряную ручку, но ничего особенного не произошло. Тогда, стараясь не глядеть на него, Бриджит сунула зеркало в карман передника.
Зачем мама показала ей все это?
«Это не мама, это просто твое воспаленное воображение», — сказала себе Бриджит. Но она и сама знала, что это не так. Это было мамино зеркало, и — Боже правый! — это был призрак мамы. Рука в кармане стиснула серебряную рукоятку. Столько всего случилось невозможного, и столько появилось вопросов…
Уверенно можно сказать лишь одно: ни на один из своих вопросов она не получит ответа, стоя здесь.
Итак, оставалось лишь два пути — либо продолжать жить дальше с этими вопросами, жить так, как советовала ей тетя Грэйс, либо отправиться туда, где лисы разговаривают, а призрак мамы может прогуливаться с ней по зимнему лесу.
Бриджит взяла свечку и пошла вниз по лестнице. Подойдя к комнате для гостей, она набрала в грудь побольше воздуха и открыла дверь.
Огонек свечи озарил лицо спящего чародея, и он проснулся.
— Я поеду с вами, — просто сказала Бриджит.
— Спасибо, госпожа. — В его шепоте ей послышалась искренняя благодарность. — Вы не пожалеете об этом.
Бриджит вышла из комнаты.
— Да, — прошептала она, глядя на деревянную струганую дверь. — Не знаю, что будет дальше, но жалеть я не стану.
Оставшись один, Калами некоторое время лежал прислушиваясь. Сначала он услышал тихие шаги Бриджит по коридору, потом — как открылась и вновь закрылась дверь ее комнаты. После этого наступила тишина, которую лишь изредка нарушал свист ветра под карнизом.
Убедившись, что в доме все тихо, Калами отбросил одеяло и сел. Маяк за окном посылал свой луч через озеро, неутомимо и усердно выполняя свою работу. Потрудиться предстояло и Калами.
Он взял с подоконника свой пояс и положил его на кровать. Затем вернулся к окну, поднял раму и распахнул ставни. Холодный осенний ветер без труда пробрался под ночную рубашку, позаимствованную из гардероба Эверета Ледерли.
Чародей отцепил пряжку от кожаного ремня. Золото холодило руку и казалось очень тяжелым. Каждая клеточка в теле Калами изнывала от усталости, кроме того, он прекрасно знал: то, что ему придется сейчас сделать, лишит его последних сил. Но это было необходимо.
Калами поднес овал из витого золота к губам и поцеловал. Затем согрел блестящую поверхность своим дыханием, так что она затуманилась. И, наконец, до крови прикусил губу. Кровь закапала на пряжку, смешавшись с дыханием и слюной.
— Вот слово мое, — произнес Калами, втирая получившуюся смесь в переплетение золотых нитей, — и слово мое крепко. Ветер да услышит меня и унесет слово мое. Ветер сильный, слово ясное. Да отнесет ветер слово мое тому, кому я желаю. Да отнесет ветер слово мое Медеан, дочери Эдемско, внучке Начерады.
Волшебство откликнулось на его зов, хоть и крайне медленно. Калами чувствовал, как его дух силится соприкоснуться с ним, чтобы обернуться вокруг и исполнить заклинание.
— Услышь меня, — прохрипел он, голос его дрожал от напряжения. — Услышь меня, моя госпожа императрица. Спасение близко. Скоро я привезу ее, и все будет хорошо.
Все поплыло у Калами перед глазами. Из-за звона в ушах он не слышал даже шума ветра. Наверное, это все же было слишком. Надо было подождать. Тьма стала застилать глаза. Он уже ни о чем не думал, только старался не потерять сознание. Рука, сжимавшая пряжку, дрожала.
И тут снова подул ветер. В проблесках сознания Калами услышал слова:
— Прекрасная работа, мой верноподданный. Возвращайся скорее.
Пряжка выскользнула из рук Калами, но он даже не услышал, как она звякнула об пол. Он повалился набок и, словно ребенок, калачиком свернулся на простынях.
Сделано! Сделано. Многое еще предстоит: новые послания, новые вопросы, новые легенды… Нужно будет еще заняться осуществлением собственных планов… Но все это может подождать. Теперь всё подождет. На все будет время.
Собрав последние силы, Калами натянул на себя одеяло, и в тот же миг спасительная тьма накрыла все его существо.
Глава 4
При дворе императрицы Медеан собрались люди изящные, льстивые и остроумные. Все они соответствовали местным идеалам красоты: и кавалеры, и дамы были высокого роста, со светлой кожей. Придворные были разряжены в бархат, меха и увешаны таким количеством драгоценностей, какого Ананда и не видела до того, как побывала в Изавальте. Кроме того, все они были молоды. Императрица, как известно, не выносила стариков и любые упоминания о старости. Возможно, потому, что сама, едва вступив в возраст зрелости, выглядела значительно старше своих лет, что, кстати, порождало при дворе множество пересудов.
Направляясь на еженедельную аудиенцию к своей свекрови, Ананда окинула взглядом толпу придворных. Лорда-чародея Вэлина Калами среди них не было.
Внешний блеск не слишком раздражал Ананду. Гораздо противнее было то, что придворные делали и чего они не делали. Дамы целыми днями обсуждали свои веера и накидки. Казалось, их ничего не интересует, кроме рукоделия и безвкусных стихов. Мужчины были ничуть не лучше. У них только и разговоров было, что о налогах, лошадях и собственных подвигах на турнирах. При этом Ананда была уверена, что большая часть этих историй — чистейшее вранье. В действительности же главным стремлением местных кавалеров было забраться под юбку какой-нибудь фрейлине.
С каждым днем путь к трону казался Ананде все длиннее. С каждым днем тоска по двору ее отца усиливалась. То был поистине блистательный двор, при котором собрались по-настоящему талантливые художники, философы и маги. Дамы, искушенные в поэзии или математике не менее чем в домашнем хозяйстве, читали в своих комнатах лекции внимательным слушателям, и споры там велись не из пустого тщеславия, а в поисках истины.»
Когда Микель еще был самим собой, Ананда рассказывала ему о дворце, где выросла. Он был так увлечен ее рассказом, что поклялся устроить и свой собственный двор согласно идеалам мудрости и науки. Однако эта возможность ему так и не представилась.
Придворные кланялись, когда Ананда в сопровождении своих фрейлин и охраны проходила по тронному залу, утопая в высоком ворсе красного ковра. Мужчины и женщины склонялись в глубоком поклоне, сложив ладони, словно для молитвы, но лишь немногие опускали глаза с должным почтением. Да и откуда ему взяться? Все здесь считали, что это она околдовала своего мужа. Все знали точно: каждую ночь она прядет свои чары на огромном ткацком станке, спрятанном в потайной комнате…
Наконец Ананда подошла к каменному возвышению, на котором стоял трон. Ее приближенные остановились у его подножия. Ананда взошла по широким ступеням и преклонила колени у ног императрицы. Хотя о том, что под складками темно-зеленого, отделанного норкой и покрытого золотой и серебряной парчой бархатного платья есть ноги, можно было только догадываться. Пока Ананда опускалась на колени, в голове у нее мелькнула нелепая мысль: а ведь она никогда не видела ног императрицы. Громоздкие изавальтские юбки не оставляли даже намека на то, что у Медеан есть бедра, колени и лодыжки.
«Как будто кто-то до сих пор мечтает их увидеть!»
Ананда прекрасно понимала, что причина ее сегодняшнего раздражения — страх. Калами, главный шпион и колдун императрицы, вот уже три недели не появляется при дворе. Куда он делся? Что за очередное злодейство творит сейчас от имени Медеан? Какой отвратительный сюрприз готовят ей эти двое на сей раз?
— Приветствую вас, дочь моя. — Сухая ладонь императрицы коснулась сначала правой, затем левой щеки Ананды.
— Благодарю вас, матушка. («Матушка! Да ты недостойна чистить сандалии моей матери!» ) Надеюсь, вы в добром здравии сегодня?
— Вполне. Спасибо, дитя мое. Можете встать.
Ананда грациозно поднялась с колен. Задолго до того, как попасть сюда, она часами училась двигаться в парадном платье. Ее мать, ее родная мать, настояла на этом, чтобы императрица Медеан не смогла придраться к ее осанке и манерам. Но ни Ананда, ни ее мать не могли предугадать, что Медеан будет недовольна тем, что ее Микель полюбит свою жену.
— Ваш секретарь доложил, что сегодня вы едете в поместье лорд-мастера Храбана, — продолжала императрица.
— Да, государыня, — ответила Ананда, скромно потупив взор. Порой ей казалось, что с тех пор, как она покинула родную страну, она только тем и занимается, что разглядывает узоры на коврах. — Он пригласил меня и еще нескольких дам в свою усадьбу. Там будет званый ужин и представление театра масок.
— Вы слишком благосклонны к нему, дочь моя. Кажется, уже в третий раз за этот месяц вы отправляетесь в Спараватан?
Шелест и шепот вокруг усилились, когда придворные принялись обсуждать эту пикантную подробность.
— Да, матушка-императрица. И тому есть причины. Лорд-мастер вкладывает средства в судоходство, и в Спараватане нередко гостят капитаны кораблей. Бывает, они привозят вести из Хастинапуры, и мне, как истинной дочери своей страны, всегда интересно их услышать.
— Жаль, что вам не так интересно в Выштавосе. Вы не представляете, какое удовольствие доставляет мне ваше присутствие за столом. — Медеан повысила голос: когда она обижалась, об этом должны были узнать все присутствующие.
Однако Ананда была готова к этому выпаду.
— Надеюсь, я ничем не обидела вас, матушка-императрица? — невинным голосом спросила она. — Я всегда была убеждена, что моя задача — способствовать укреплению связей между великими империями Изавальты и Хастинапуры. Но я не могу выполнять эту миссию, если не знаю, что делается у меня на родине.
«Ваш ход, „матушка“»!
— И какие же новости вы надеетесь услышать сегодня?
Ананда замялась:
— Я не решаюсь сказать…
— О, — в голосе Медеан зазвучала насмешка, — не стесняйтесь.
— Нет, в самом деле, матушка.
— Ну же, дитя мое! — императрица наклонилась вперед, и по залу разнеслось шуршание юбок. Ананда подумала, что, наверное, все дамы в этот миг придвинулись поближе. — Вы просто обязаны мне сказать.
«Вы имеете в виду „сказать вам все“, матушка императрица?»
Ананда тайком взглянула на морщинистое лицо Медеан: в нем явственно читалась угроза. Затем вздохнула, как человек, которого загнали в угол, и обреченно призналась:
— Я надеялась, что на корабле «Быстрое сердце», принадлежащем лорд-мастеру Храбану, прибыл груз из двенадцати дюжин золоченых апельсинов, которые я заказала вам в подарок. — Ананда присела в реверансе. — Если, конечно, матушке-императрице будет угодно.
Над толпой придворных разнесся вздох восхищения, сопровождаемый аплодисментами. Ананда сдержала улыбку. Как мог кто-то не одобрить такого подарка? Тем более императрица перед своим двором… Даже если это было подношение ее снохи-колдуньи.
— Я надеялась, что смогу преподнести вам этот дар лично, — продолжала Ананда, просительно глядя на Медеан, — но если матушка императрица предпочитает получить его из рук моих приближенных, то я останусь и с радостью присоединюсь к вам за ужином.
Последовавшая пауза была чуть длиннее, чем дозволялось правилами дворцового этикета.
— Для меня нет большей радости, чем получить такой дар из рук моей дочери, — наконец вымолвила императрица. Ананда была уверена, что этим все и кончится: даже для императрицы неслыханно было предпочесть слуг родственникам. — Поезжайте с миром.
— Благодарю вас, матушка, — Ананда вновь сделала реверанс. — Если позволите, я отправлюсь тотчас же.
— Позволяю, дитя мое. Можете удалиться, вам нужно приготовиться к отъезду.
— Вы очень добры, матушка.
Еще реверанс, затем, осторожно пятясь, нужно спуститься по ступеням, в надежде что Шрута и Кирити заранее убрали с прохода свиту. Когда Ананда сошла с последней ступеньки, все ее приближенные склонились в глубоком поклоне и застыли в этой позе на время, равное тридцати вдохам и выдохам. Согласно этикету, только после этого им позволялось встать, повернуться и покинуть зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72