— Что ж, забирай свою драгоценность.
Калами еще раз поклонился, положил кольцо перед Лисицей, и она тут же накрыла подарок лапой. Калами расценил этот жест как знак согласия и бережно взял Бриджит на руки. Она даже не шевельнулась.
— От имени моей госпожи я благодарю вас, великая королева, и прошу позволения удалиться.
Лисица кивнула. Калами осторожно повернулся лицом к туннелю. Бриджит лежала у него на руках — холодная и тяжелая. Эта тяжесть обнадеживала: значит, душа Бриджит все еще пребывает в ее теле. И значит, ее можно спасти — если как можно скорее вернуть в мир живых.
Покрепче обхватив бесчувственно тело, Калами шагнул в темноту.
— Ты отдала ее.
— Сын мой, это упрек? — Лисица обернулась так, что живот и соски оказались перед старшим из ее рыжих отпрысков.
— Нет, матушка. — Он выгнулся, подставляя матери белую шею. Она ласково похлопала ее лапой. — Просто удивляюсь, как легко ты отказалась от мести.
— Я? — Лисица лениво растянулась на подстилке. — Я только что отправила во дворец Медеан, где обитают твои обидчики, колдунью невиданной силы. К тому же перед тем как отпустить ее, я преподнесла ей дар, который не раз пригодится ей среди всех этих заклятий и иллюзий, которыми окружила себя та, что «рада считать меня своим другом».
Голос Лисицы вдруг стал зловещим, и тени вокруг нее оцепенели.
— Думаю, она пожалеет, что связалась с тем, кто теперь видит все эти ловушки насквозь. — Лисица оскалилась, обращаясь к темноте и своим видениям. — Да-да, она еще пожалеет, что укрыла в своем доме того, кто обидел моих деток.
Калами выбрался из расселины и обнаружил обломок посоха там, где он его и оставил. Обрадованный этой удачей, Калами опустил Бриджит на землю. Она по-прежнему не шевелилась, ее грудь не поднималась в такт дыханию. И только едва заметный румянец на бледных щеках указывал на то, что в ней еще теплится жизнь. Калами поплевал на ясеневый обломок:
— Я отправляюсь домой. Отведи нас к реке.
Он бросил палку перед собой, она упала на землю и покатилась по траве вперед, к деревьям. Калами подхватил Бриджит на руки и поспешил вслед за палкой. Безымянная река текла вдоль всех Безмолвных Земель и была единственной надежной дорогой между этими краями и смертным миром. Лишь бы добраться до реки, а уж оттуда, с ее берегов, он без труда сможет перенести Бриджит в свой мир.
Калами крепко прижимал Бриджит к груди: чем больше она будет соприкасаться с живым человеком, тем лучше. То ли это воображение разыгралось, то ли и правда тело Бриджит стало немного легче… В душу Калами закрались подозрения. Неужели Лисица его одурачила, вместо женщины из плоти и крови подсунула ему подделку, раскрашенную куклу? Неужели он опять свалял дурака?
Ветви деревьев расступались в стороны, ясеневая палочка без остановки катилась по лесу, повинуясь неумолимому зову бренной реальности. Калами перевел дух и ускорил шаги.
Да, сомнений нет: его ноша становится все легче и легче. Калами стиснул зубы. Пустышка. Подделка, обман! И он попался на эту удочку! Обменял перстень Медеан на безделку, может быть, даже на опасную безделку. Скорее всего, Лисице все известно, сыновья наверняка рассказали ей, и это ее месть. А когда Калами привезет эту куклу в Изавальту, ее тайная сущность проявится и обрушит все его планы.
Вокруг не было слышно ни звука — только его собственное яростное дыхание. Ветки хлестали Калами по бокам, царапали голову, но все это абсолютно бесшумно. Мысли крутились в одном и том же отвратительном ритме: одурачен, одурачен, одурачен…
Зарычав, Калами бросил фальшивую Бриджит на землю. Теперь она валялась на траве, словно труп… Да что там «словно». Фальшивый румянец на щеках подделки становился все слабее. Ну уж нет! Сейчас он вспорет это тело, вскроет его, выпотрошит изнутри и выяснит, что за заклятье в нем скрывается. А потом оставит его здесь, рядом с обманчивой оболочкой…
Калами выхватил кинжал и занес его над призраком. Он одурачен, одурачен, одурачен…
«Если только ты сам себя не одурачил».
Эта мысль остановила его руку. Одурачен, одурачен, одурачен — пульсировало в голове с каждым ударом сердца. Но кем? Каким образом? Все поплыло у Калами перед глазами. Он заблудился, обманут, запутался в собственных сетях, в сетях, расставленных другими, и маска слоями облезает с его лица, чтобы он потерялся…
Бриджит — а может, ее призрак — зашевелилась. Он уставился на нее — на него? — в ужасе вытаращив глаза.
«Погоди-ка, погоди! Не смей терять самообладание. Ты должен выдержать!!!»
Калами с силой сжал рукоять кинжала, но тот металл, который можно было взять с собой в Безмолвные Земли, не мог защитить своего владельца от чар этого мира.
«Одурачен, одурачен, одурачен!»
Калами осторожно провел лезвием по обнаженному горлу призрака. По коже поползла красная нить, послышался вздох удивления и боли.
Кровь — яркая, красная кровь — выступила из неглубокого пореза. Калами содрогнулся: у призраков нет крови. Он поспешил спрятать кинжал в ножны, весь дрожа при мысли о том, что он чуть было не натворил.
Калами осторожно поднял Бриджит и крепко прижал ее к груди. Ясеневая палочка дожидалась поодаль, но стоило Калами сделать первый шаг, как она снова припустила по лесу. Этому проводнику можно было доверять, ведь это было его творение. Калами старался держать себя в руках так же крепко, как держал Бриджит. Где-то там, впереди, бежит река. Ее течение приведет его обратно, в мир живых. Там есть звуки и запахи, свет и тепло. Вот она, цель, вот к чему он стремится и душой и сердцем. Всеми силами души, сердца и измученных легких Калами пытался превратить эту цель в нечто осязаемое.
Наконец деревья поредели и перед Калами заблестела коричневая гладь реки, протянувшейся меж поросших мхом берегов. Не желая больше сдерживаться, он завопил от радости и побежал — тяжело и неуклюже, пока вода не коснулась его сапог. Деревья вокруг превратились в бесформенные тени, и стало холодно. Калами закрыл глаза, а потом вновь открыл.
Он стоял на берегу замерзшего ручья, который впадал в большую реку, что течет к Выштавосу, зимнему дворцу императорской семьи. Неподалеку грызла удила и нетерпеливо била копытом лошадь, привязанная к иве.
Не обращая на нее внимания, Калами стал на колени, и Бриджит соскользнула на снег. Он торопливо расстегнул свой плащ и укрыл ее. Бриджит была слишком бледной и слишком холодной. Калами приложил руку к ее груди: она дышала. Дышала!
От его прикосновения, а может, от зимнего холода Бриджит очнулась и открыла глаза.
— Сны, — пробормотала она, глядя на него невидящими, но тем не менее ясными глазами. — Какие странные сны…
— Да, это всего лишь сны, — ласково сказал Калами, закутывая ее в плащ. — А утром ты проснешься. «Проснешься — и будешь моей, проснешься — и наполнишь мои грезы, Бриджит Ледерли».
Сейчас она показалась ему прекрасной. Время, проведенное в Землях Смерти и Духов, сделало ее черты тоньше и благородней. Впервые он увидел ее восемь лет назад — глазами сгорающего от желания юноши по имени Кьости, и видел в ней просто тоненькую девушку, которой можно заговорить зубы, чтобы затащить в постель. Второй раз он видел ее сам, в темноте безлунной ночи возле озера, и был ослеплен силой, которая бесконтрольно и бессмысленно изливалась в невосприимчивый мир. А когда он вернулся в третий раз и увидел, как она стоит над ним, вытащив его из смертоносного озера, она показалась ему крепкой простолюдинкой, загрубевшей от тяжелой работы.
Но теперь, на грани жизни и смерти, она казалась такой хрупкой, словно в ней не осталось ничего материального — только сила души, поддерживающая биение жизни. Вероятно, эти черты можно усилить… И если так, то, когда он будет стоять за троном Изавальты, она будет не просто служанкой…
Калами улыбнулся и прижал Бриджит к сердцу.
Глава 10
Медеан разглядывала тучного человека, стоявшего перед ней на коленях на черно-белых мраморных плитах аудиенц-зала. Ярко-желтые шелковые портьеры, которые были призваны создавать в зале солнечную и гостеприимную атмосферу, придавали желчный оттенок и без того болезненному лицу посетителя. Из-под головного убора, расшитого драгоценными камнями, стекали капли пота.
— Нижайше благодарю Ваше Величество за любезно предоставленную аудиенцию, — отдуваясь, прохрипел он.
Медеан кивнула и жестом приказала слуге принести стул.
— Присаживайтесь, лорд-мастер Уло, — произнесла она, опускаясь в квадратное кресло с резными ножками в форме орлиных лап, сжимающих плоды граната. Кивок фрейлинам — и секретарь приказал им отвернуться и не прислушиваться к дальнейшей беседе. — Я вас слушаю.
Гость не без труда поднялся на ноги и уселся на резной стул с мягкой обивкой, жалобно скрипнувший под этим грузом.
— Царственная госпожа! Я прибыл сюда, чтобы доказать свою преданность трону Вечной Изавальты. Я здесь, чтобы покорнейше просить вас прислушаться к моим словам. Я…
Медеан нетерпеливо взмахнула забинтованной рукой, прерывая неуемный поток красноречия:
— Ближе к делу, лорд-мастер. Вы ведь знаете, я не слишком терпелива к посланникам из Казатана.
У Медеан и вправду от одного вида этого человека зачесались руки под повязками, но она пока не ощущала необходимости говорить ему об этом.
Сделав над собой усилие, человек выпрямился.
— Госпожа, я принес вам вести о заговоре и заговорщиках.
Медеан сидела недвижимо, как камень, пока Уло заливался соловьем и делал большие глаза. Он в красках поведал ей о том, как лорд-мастер Храбан, узнав об аресте делегации из Казатана, послал ему, Уло, письмо, из которого он и узнал о заговоре. О том, как он, внутренне содрогаясь от отвращения, вел переписку с Храбаном. И наконец о том, как Храбан подговорил его участвовать в этом предприятии и пригласил в Спараватан на встречу с другими мятежниками и с Анандой.
— Кто они? — прорычала Медеан.
Уло опустил взгляд перед лицом взбешенной императрицы:
— Капитан Низула из Хастинапуры и лорд-мастер Пешек. Есть и другие, но их имена мне пока неизвестны.
Одно из имен отозвалось болью в сердце Медеан.
— Пешек? И Пешек тоже?!
Уло опустил голову еще ниже.
Весь мир в глазах Медеан подернулся красной пеленой. Не помня себя от ярости, она вскочила с кресла, схватила Уло за воротник и рывком подняла на ноги.
— Да как ты смеешь! — заорала она на дрожащего толстяка. Ладони пронзила жгучая боль, но это были пустяки по сравнению с яростью, обжигающей душу. — Как смеешь ты приходить сюда с такими сказками!
— Прошу вас… Нижайше умоляю… — Все его подбородки тряслись мелкой дрожью. — Я только хотел предупредить мою царственную госпожу об опасности.
Из заплывших глазок Уло скатилась слеза.
— Пожалуйста, Ваше Величество…
Медеан отпустила воротник лорд-мастера и попятилась, прижав руку к губам. Уло, тяжело дыша, рухнул на стул. Медеан стиснула подлокотник. Как болят руки… О боги-боги, как больно! Но он не должен этого видеть. Медеан сделала глубокий вдох и почувствовала запахи мяты и шафрана, которые ее врач использовал для припарок. Нельзя так распускаться. Это жирное ничтожество не должно видеть императрицу дрожащей. Нельзя позволить ему разносить повсюду слухи о ее слабости…
Медеан выпрямилась с четкостью солдата, встающего по стойке «смирно», и нащупала связку ключей на поясе. Холодный металл немного остудил обожженную кожу.
— Это серьезное обвинение, лорд-мастер Уло. Какие доказательства вы можете представить?
Уло шумно вздохнул и ссутулился. Затем, очевидно придя к какому-то решению, он расправил плечи и стал хоть немного походить на дворянина.
— Говорят, у Вашего Величества есть свои способы видеть насквозь сердца людей и читать в них, словно в раскрытой книге. — Он вновь неуклюже бухнулся на колени и склонил голову. — Если Ваше Величество соизволит применить их к моей недостойной особе, то вы убедитесь, что я говорю чистую правду.
Медеан пристально взглянула на Уло. Дрожь его прошла, словно вместе с абсолютным смирением лорд-мастер обрел и абсолютную уверенность в себе. Тут и без всякого колдовства ясно, что он не лжет.
Пешек… Как же он мог пойти против нее? Еще один друг, которому она доверяла, теперь потерян, украден Анандой. Медеан хотелось завыть от тоски.
Скольких еще она потеряет? Скольких она может позволить себе потерять?..
С этой мыслью пришло и решение.
— А если бы я заглянула в ваше сердце, — сказала она, возвращаясь в кресло и складывая перевязанные руки на коленях, — какую причину для такого смелого разоблачения я бы там увидела?
Уло поднял голову, и в его глазах мелькнула робкая надежда.
— Моя царственная госпожа увидела бы, что я лишь желаю освобождения моих управляющих и делегатов.
«Ах, вот в чем дело».
— Один из которых, насколько я помню, приходится вам младшим братом.
Уло кивнул.
— Хорошо. — Медеан повысила голос и щелкнула пальцами, чтобы секретарь записал то, что она сейчас скажет: — А теперь оставьте меня. Возвращайтесь в свое имение. Вас известят о моем решении в течение двух недель.
На долю секунды Уло осмелился заглянуть в ее глаза, но тут же опустил взгляд, и Медеан милостиво простила ему эту бесцеремонность.
— Мои благодарности и мое почтение, Ваше Величество.
Медеан жестом отпустила лорд-мастера и даже не заметила, как он удалился. Все ее мысли были обращены к Пешеку. Он вспомнился ей таким, каким был в те времена, когда Медеан только-только узнала его. Ей нравилось это воспоминание. Пешек был тогда стремительным и безрассудным, его решительное лицо то и дело озаряла белозубая улыбка, которая превращалась в свирепый оскал, когда предстояла серьезная работа. Медеан вспоминала, как Пешек, покрытый потом и пылью битвы, спускался с гор, где его отряды отвлекали войска ее мужа, Каачи, от активных действий против Хун-Це, которые могли обречь Изавальту на погибель. Именно эта война выпустила на волю Жар-птицу…
«Но потом он всегда был предан Аваназию. С какой стати он будет верен мне теперь, когда Аваназий мертв?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72