..
«Он собирается забрать тебя с собой, — зазвучал в ее голове голос тети Грэйс. — Он опасен!»
Бриджит переплела пальцы и положила руки на колени.
— И что же я должна буду делать, если последую за вами?
— Этого я не знаю, — признался Калами. — Думаю, прежде всего — встретиться с императрицей. Потом — пройти курс обучения магии. Затем…
Он пожал плечами:
— Все зависит от того, как будут разворачиваться события. — Калами заглянул ей в глаза и кончиками пальцев коснулся ее запястья. — Во всяком случае, могу сказать одно: там, куда я хочу вас отвезти, вы будете жить как знатная женщина. Я ведь вижу, как вам живется здесь. Тяжелая работа, маленький и одинокий дом…
Бриджит резко выпрямилась и убрала руку.
— Благодарю вас, я вполне довольна своей жизнью.
— Не сомневаюсь, но ведь вы могли бы достигнуть большего. — Он улыбнулся и спрятал руку под одеяло. — Благодаря покровительству императрицы, а также вашим собственным талантам и красоте, у вас появится много друзей. Вас будут чествовать, будут ценить ваше мнение, преподносить дары, устраивать развлечения. Это будет полноценная, богатая жизнь, я вам обещаю.
Из всей этой великолепной речи одно слово поразило Бриджит особенно ярко:
— Благодаря моей красоте?
— Вашей удивительной красоте. — Его темные глаза сверкнули. — Неужели никто не говорил вам о том, как вы красивы?
— Уже много лет.
— Значит, мужчины этой страны — глупцы. — Он взмахнул рукой, словно раз и навсегда ставил на них крест. — В Изавальте вашу красоту будут воспевать поэты.
— Опять вы мне льстите, — пробормотала Бриджит, упрекая себя за то, что эти пустые слова произвели на нее такое впечатление.
Тщеславие… После стольких лет оно все еще живет в ее сердце. Похвалы, которые Аза возносил ее красоте, открыли ему доступ в ее дом и в ее постель. Ну и что из этого вышло?
Бриджит встала:
— Я должна подумать.
Вэлин Калами отдал ей зеркало.
— Обещайте, что вы действительно подумаете, — кротко попросил он.
Бриджит протянула руку, чтобы взять зеркало, и ее загорелые пальцы коснулись его смуглой руки.
— Даю вам слово. — Она опасливо взяла зеркало и на всякий случай крепко сжала его в руках.
— Тогда я могу быть спокоен. — Калами опустился на кровать и закрыл глаза. — В этом мире я сплю так много, как не спал с детства. Здесь очень тяжело жить.
— Отдыхайте, — Бриджит повернулась, чтобы уйти, но остановилась и положила руку на переплет окна. — Последний вопрос. Если вы, как вы утверждаете, действительно пришелец из другого мира, то откуда взялось это представление, которое вы устроили перед мистером Симмонсом?
— Ах, это… — глаза Калами приоткрылись. — Это слеплено из того, чего наслушался ваш Сэм.
Внезапный гнев охватил Бриджит. Она резко повернулась к кровати, выставив перед собой тяжелое серебряное зеркало, словно собиралась опустить его на голову Калами:
— Если вы хоть пальцем тронули Сэмюэля…
— Клянусь, я не сделал ему ничего дурного, — поспешил успокоить ее Калами. — Только заглянул в его память. Я ведь знал, что мне понадобится легенда. Не мог же я позволить вам отослать меня на материк. Я должен был надеть личину, пригодную для любого, кого бы вы ни привели, чтобы обследовать меня.
— Что ж, — Бриджит глубоко вздохнула и медленно опустила зеркало, — у вас это отлично получилось.
— Спасибо, госпожа, — он чуть склонил голову, что, по-видимому, должно было означать поклон.
Бриджит вышла из комнаты. В гостиной, сидя в кресле с книгой в руках, похрапывал преподобный Симмонс. Бриджит осторожно вынула книгу из его пальцев и отнесла в библиотеку, затем вернулась и укрыла священника вязаным пледом. Принимая во внимание его семейные обстоятельства, это, наверное, был далеко не первый раз, когда он предпочел уснуть в кресле, а не в супружеской постели. Рядом, на столике, были приготовлены спички и свеча. Мистер Симмонс знает, где находится отведенная ему комната, и при желании сможет туда добраться самостоятельно. Судя по тому, что из кухни не доносилось ни звука, миссис Хансен уже отправилась спать.
«Сколько же сейчас времени?» Бриджит взглянула на настенные часы. Стрелки тускло поблескивали в лунном свете, приближаясь к половине двенадцатого. Боже, как поздно… Неужели воле Калами подвластно и время?! Эта мысль ужаснула Бриджит. Да нет, скорее всего, она просто была слишком поглощена происходящим.
Несмотря на беспокойную ночь и трудный день, Бриджит совсем не чувствовала усталости. Она подошла к двери, ведущей в башню, зажгла свечу и при свете ее дрожащего огонька поднялась по железным ступеням в ламповое помещение.
Наверху все было в порядке. Часовой механизм пощелкивал и потрескивал, равномерно закачивая горючее в резервуар, что давало лучам лампы возможность пронизывать пространство над черной водой. Сегодня озеро было абсолютно спокойным, лишь легкая рябь серебристыми бликами искрилась в свете луны и маяка. Нефть в лампе, сгорая, издавала чистый, всепроникающий запах, напоминавший Бриджит о тысячах других ночей, которые она провела здесь, наблюдая за огнем и глядя на воду.
И вот теперь является этот человек и предлагает ей… Но что? Безумие? Нет, все не так просто. Значит, волшебство? Причем такое, о котором она, со своим никчемным даром, и мечтать не могла… Но не только волшебство. Бриджит поплотнее закуталась в шаль. Он предлагает ей другую жизнь. Жизнь без миссис Симмонс с ее злобными взглядами, без миссис Людвиг с ее сплетнями, и даже без миссис Хансен с ее вечным «да, мисс Бриджит». Жизнь, где никто не знает ни ее прошлого, ни настоящего. Жизнь, где никто не видел ее живота с внебрачным ребенком, ее рыданий у крошечной могилки и где никто не подозревал ее в том, что случилось это не только по воле Господа.
Что же тогда есть в этой новой, другой жизни? Нет никаких гарантий, кроме слов Калами, что Бриджит будет желанной гостьей в том странном, невообразимом мире. Покровительство императрицы? Звучит внушительно, но Бриджит слишком хорошо знала историю, чтобы не понимать: все особы королевской крови — натуры непостоянные и легко меняют мнения о своих фаворитах.
Да и как она может оставить Анну лежать здесь в земле одну-одинешеньку? Некому будет прийти к ней на могилу, помолиться за ее маленькую душу… А есть ведь еще маяк. Маяк, за которым нужно ухаживать. Он должен гореть каждую ночь, пока продолжается навигация. Правда, скоро озеро замерзнет и до весны суда станут на прикол. Тогда ей придется запереть маяк и вернуться в город, где ее ждет еще одна долгая зима… а также сплетни, косые взгляды и то жуткое ощущение пустоты, когда ты совсем одна среди толпы. Еще одна зима, когда нечего делать, кроме как сметать снег с могилы дочери да ждать весны и возвращения к своим обязанностям.
Обязанности, ответственность, ошибки, вина… Вот что составляет ее теперешнюю жизнь. Вот что определяет ее границы и предопределяет любой выбор… вернее, лишает всякого выбора.
А там, внизу, ее решения ждет человек из другого мира, и он предлагает ей сломать эти преграды. Бриджит шмыгнула носом и принялась накручивать конец шали на палец. Однажды у нее уже были такие мысли. С другим мужчиной… Однако все это было в привычном мире. Может ли она быть уверена, что в новом мире, в этой неведомой Изавальте, будет сколько-нибудь лучше?
Оставалось еще предупреждение тети Грэйс. Но это ее промедление, когда Бриджит спросила, как избежать предсказанной опасности… Грэйс солгала, ответив, что нужно избавиться от этого человека и продолжать жить своей жизнью. Бриджит увидела ложь в ее глазах и почувствовала в этой крохотной паузе. Что касается всего остального… Может, тетя Грэйс и впрямь ясновидящая, только умело это скрывает? Одному богу известно, как хотела бы Бриджит научиться скрывать свои способности… Глупо думать, что Грэйс обратилась к Бриджит с предупреждением из любви к племяннице. Но, может, она сделала это потому, что все еще любит свою сестру, давно лежащую на кладбище? Может, она действительно видела нечто такое, что лучше бы Бриджит с первым лучом солнца отослать в Истбэй или Бейфилд этого человека, этого Вэлина Калами?
Но если она так поступит, то сможет ли когда-нибудь простить себе, что сама захлопнула чудесно распахнувшуюся перед ней дверь?
Маяк освещал озеро. В подсвечнике догорала свеча. Луна поднялась выше, и в ее свете выступали очертания сосен и валунов на берегу. Бриджит стояла, обхватив локти руками, чтобы согреться. Она вдруг позволила чересчур прочному прошлому и слишком эфемерному будущему захлестнуть себя. Все ощущения стали очень яркими: кожей она чувствовала прикосновение ветра, ступнями — грубую шерсть чулок, всем телом — вес оттягивавшего карман зеркала…
Бриджит вынула его и вгляделась в свое отражение. Повернешь зеркало вот так — и видно глаза, нос, рот, все черты лица в полном порядке. А если так — самой себе покажешься привидением, тенью, плывущей среди других теней. Поворот — и снова Бриджит стала собой. Еще поворот — и ее опять нет.
— Мамочка! — прошептала Бриджит, поворачивая зеркало туда-сюда, словно пытаясь найти какое-то решение в метаморфозах отражений. — Мамочка, ну почему я никогда не вижу того, что хочу увидеть, того, что я действительно должна знать?
Поворот — и она опять появилась: ярко освещенная, усталая, целая, настоящая. Поворот — и только тени носятся и вьются в зеркале, над которым совсем недавно колдовал волшебник из чужого мира.
Поворот, другой, третий… Детская ворожба: чего увидишь больше — светлых отражений или теней? Поворот — и Бриджит видит тени, а тени видят Бриджит и тянут к ней руки, и все сильнее кружится голова, и почему-то совсем не страшно. Поворот, еще, еще…
…И вот она идет рядом с мамой по заснеженному лесу. На маме — простое белое платье, как на одной из тех немногих фотографий, что сохранились у Бриджит. Но волосы у нее не собраны в строгий пучок, как на снимке, а заплетены в длинную косу, свободно спадающую вдоль спины.
Бриджит не ощущала холода, не слышала скрипа снега под ногами. Она вдруг осознала, что не принадлежит этому миру. Смутное понимание: ей нельзя видеть то, что здесь происходит. И нужно что-то изменить, прежде чем случится нечто важное.
— Куда мы идем? — негромко спросила она: уж очень не хотелось разрушать тишину, разлитую в воздухе.
— Туда, где ты увидишь то, что должна увидеть, — ответила мама. Голос ее тоже был тихим и очень-очень знакомым.
— А где папа?
— Он ждет тебя, чтобы решить, кем тебе стать. — Мама протянула руку вперед и, не касаясь ветвей, раздвинула заросли папоротника.
Бриджит увидела Вэлина Калами, стоявшего на поляне в своем длинном черном плаще. Он снял с плеча тяжелый мешок и положил на снег. Бриджит удивленно смотрела на чародея: прав на то, чтобы находиться в этом мире, у него было не больше, чем у нее. Но не одна Бриджит наблюдала за Калами: сквозь сухую траву и листья его разглядывал лис.
— А теперь ступай, дочка.
Бриджит шагнула к Калами. Она вдруг поняла, какая перемена была сейчас необходима, чтобы постичь то важное, ради чего ей явилась мама. Бриджит каким-то образом вселилась в Калами и некоторое время была одновременно и Бриджит, смотревшей на Калами, и Калами, смотревшим на лиса. Лис был его единственной надеждой. И как только Бриджит ощутила эту надежду, мир нахлынул на нее, грозя поглотить целиком. Она почувствовала свежесть морозного воздуха, услышала шепот деревьев, увидела свет угасающего дня. Теперь она были Вэлином Калами, и он заговорил:
— Добрый вечер, господин Лис.
Рыже-бурая шкура зверя ярко выделялась на свежем снегу. В усах у него поблескивали льдинки, а в зеленых глазах — холодный свет разума. Он смотрел на Калами настороженно, но с любопытством, словно изучая. Позади него голый зимний подлесок зашевелился, но что означали эти звуки — насмешку или предостережение, Калами не знал.
Он вошел в эти заросли один: лошадь пришлось привязать поодаль. Умное животное почуяло лиса задолго до того, как его увидел Калами, и, несмотря на все свое мастерство наездника и чародея, он так и не смог заставить кобылу приблизиться к лису.
— Не хотите ли выпить со мной, сударь? — сверкающий снег скрипнул, когда Калами опустился на одно колено и вытащил из-под плаща фляжку с круглым донцем.
Драгоценное зеленое стекло было сплошь оплетено соломкой — так фляжку было легче держать и труднее разбить. Калами провел много часов за этим плетением и не без основания надеялся, что оно придаст этому сосуду еще кое-какие полезные свойства.
Калами отпил немного вина и с трудом заставил себя проглотить терпкую жидкость — от волнения горло судорожно сжалось. Лис, крадучись, приблизился, шерсть на хвосте встала дыбом. Калами протянул ему фляжку, и розовый язык лизнул ее горлышко. Затем Лис снова взглянул на Калами.
— А моим братьям? — спросил он.
— Я буду польщен, если они к нам присоединятся, — ответил Калами и жестом указал на поляну, окруженную частоколом голых деревьев, словно предлагая гостю свободное кресло у себя дома.
Лис настороженно поднял голову. Калами только сейчас заметил, что в морозном воздухе не видно дыхания зверя. Возможно, его и не было вовсе.
— Неужели?
— Да, сударь, — Калами склонил голову.
Сердце колотилось о ребра, и он знал, что его собеседник слышит каждый удар.
Тем временем лис уселся на задние лапы, а спустя мгновение его фигура растворилась в золотистом сиянии. Когда оно исчезло, вместо лиса на снегу стоял худой голый человек с жесткими рыжими волосами. Его нос и подбородок были словно заостренными, в глазах цвета листьев в весеннем лесу светился живой, но отнюдь не доброжелательный ум.
— С-скоро придет мой с-старший брат. — Человек-лис уселся на снег, не обращая внимания на холод и сырость. — И он надеется получить то же, что и я.
Пока он говорил, Калами показалось, что темные ветви над головой сомкнулись плотнее: одно неверное слово — и они его схватят.
— Обещаю, здесь хватит на всех.
Калами подавил дрожь: холод заползал под одежду, а от того, что каждый нерв был натянут как струна, тоже не становилось уютнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72