Сакра отшвырнул лампу в сторону, не задумываясь о том, куда она упала, и схватил катушку с красной ниткой и вышивальную иглу, лежавшую на стуле. Затем вогнал ее в палец, пока кровь с шипением не закапала на угли. Сакра отбросил иголку, взял нить и стал говорить:
Силой огня, силой крови,
И силой связующей нити
Да будет твой путь моим путем,
Тяните, нити, тяните!
Где ты ни есть, я увижу тебя,
Где ты ни есть, я пойду за тобой.
Силой крови! Силой огня!
Я вижу тебя! Я иду за тобой!
Входя в исступление, Сакра повторял заклинание снова и снова, обматывая конец нити вокруг правого запястья. Волшебство, вызванное силой огня и крови, потекло вдоль нити, принимая форму магической связи с Бриджит. Нельзя так быстро… Чтобы как следует оформить заклятье, нужно время… Или дополнительная энергия души. И Сакра впустил волшебство во врата своей души, чувствуя, как силы стремительно покидают его, словно он перерезал себе вены. Дворец был полон защитных заклятий, и сейчас все они обступили его, обхватили и крепко вцепились, притягивая к земле, в то время как связь с Бриджит тянула его вперед.
Сакра бросил катушку с нитью в огонь.
— Я вижу тебя! Я иду за тобой! — Голос его дрожал все больше по мере того, как пламя завладевало шелковой нитью, заставляя ее корчиться и извиваться. — Я вижу тебя! Я иду за тобой!
Магическая связь тянула Сакру за собой. Защитные заклятья Выштавоса держали крепко. Сакра закричал от боли: его разрывало на части. Он не мог идти, но должен был. Он не мог остаться, но был обязан. Противоположные приказы вспороли его сердце, вены, легкие, мозг. Боль пронзила все его существо.
— Я иду за тобой!
И настала тьма.
Когда конвой под началом капитана Чадека препроводил Калами обратно в Большой зал, стало ясно, почему Медеан заставила его ждать так долго. От прошедшего праздника не осталось и следа. Кресла с высокими спинками, предназначенные для членов Совета Лордов, были, как обычно, расставлены полукругом: четыре по одну сторону от помоста с императорским троном и четыре — по другую, так что императрица восседала посреди Совета и в то же время над ним. Члены Совета, все еще в блистающих праздничных одеждах, сидели по своим местами и сурово взирали на Калами.
Чадек и его люди стали на колени, и Калами сделал то же самое. Каковы бы ни были его истинные чувства, сейчас следует быть предельно благоразумным — до тех пор пока госпожа императрица не скажет своего слова. Ей придется объяснить, почему она его предала. Скорее всего, она сама будет сожалеть о своем скоропалительном решении, в противном же случае ему придется вырвать у нее это сожаление силой.
Но первой заговорила не Медеан, а тучный министр лорд Табутай, как и остальные, завидовавший положению Калами.
— Вэлин Калами, лорд-чародей Вечной Империи Изавальты! — пророкотал он. — Вы обвиняетесь в сокрытии заговора против особы нашего недужного, но горячо любимого императора. Вам есть что сказать по этому поводу?
Теперь Калами был даже рад, что, благодаря его согбенной позе, ни Совет, ни императрица не видят, как он кусает губы, пытаясь сдержать вспышку гнева, готовую прорваться наружу с первыми же словами. По крайней мере его обвиняют не в подготовке заговора, а только в сокрытии. Это дает некоторую возможность маневра.
— Меня уже судят, господин министр?
— Еще нет, но этим вы обязаны только милости Ее Величества.
Калами осмелился поднять глаза. Медеан сидела на троне, серьезная и невозмутимая. Члены Совета, мелкие сошки, получившие этот титул благодаря своему выдающемуся тупоумию, ерзали в креслах или сидели неестественно прямо, но глаза у всех беспокойно бегали. Каждый из них, в меру низости своей натуры, пытался сейчас угадать, как использовать эти новые веяния с наибольшей выгодой для себя.
— Я только хотел внести ясность на этот счет, — произнес Калами, глядя на Медеан настолько пристально, насколько это дозволялось этикетом. Они не одни сейчас, и императрица не потерпит вольностей.
— Так что вы можете сказать в свое оправдание? — вопросил лорд Лучанин, смотритель дворца, с тощей шеи которого свисала массивная золотая цепь, а у костлявого бедра громыхала связка огромных, абсолютно бутафорских золотых ключей.
— Могу сказать одно: что бы я ни делал, я остаюсь верным слугой Ее Величества, — громко и отчетливо произнес Калами.
«Пусть теперь думают что хотят».
Медеан, которая до сих пор внимательно наблюдала за Калами, отвела бесцветные глаза.
«Ага, значит, по крайней мере вы меня услышали, Ваше Величество».
— Тех троих людей, которых капитан Чадек застал в спальне императора, в настоящий момент допрашивают, — многозначительно и с подчеркнутым спокойствием произнес лорд Мунтат. Калами давно ждал, когда же он заговорит. Этот человек предпочитал носить маску невозмутимости, полагая, что она добавляет ему шарма. Как будто за ней могло укрыться то, что ростом он был с десятилетнего ребенка, а руки его по изяществу ни в чем не уступали рукам служанки. — Все, что они скажут, ляжет на одну чашу весов, а на другую — ваше молчание.
Калами мысленно проклял всех, кто сидел сейчас перед ним. Бедный Финон, досточтимый отец… Понятно, что допросом дело не ограничится. Его будут пытать. Он ничего не скажет изавальтцам до последнего вздоха.
— Я уже ответил на ваш вопрос, — спокойно сказал Калами. — Если Ее Величество не верит в мою верность — пусть скажет это сама.
— Туукосская собака! — прошипел лорд Лучанин, зазвенев от негодования золотыми ключами. — Да как ты смеешь требовать чего-то от своей царственной госпожи!
— Я присягнул на верность империи и императрице, — отвечал Калами, впечатывая каждое слово в безмолвную Медеан. — Моя жизнь, мое тело и мое мастерство принадлежат Ее Величеству, и она может распоряжаться ими по своему усмотрению. Но я не раб, я свободный человек и имею право быть выслушанным и получить ответ на любом судилище — открытом или закрытом.
— Вам уже сказали: это не суд, — поправил его лорд Мунтат.
— Нет, это именно суд, — возразил Калами. — Ибо вы собрались здесь по особому распоряжению Ее Величества для того, чтобы задавать мне вопросы и наказать меня согласно моим ответам.
Императрица не шелохнулась. Глаза ее были прикованы к дверям в дальнем конце зала, словно Медеан надеялась, что створки вот-вот распахнутся и явится ее спасение.
— Ваше Величество, — подал голос жирный лорд Кондатье. — Соблаговолите ли вы ответить этому человеку?
Медеан закрыла глаза.
— Встаньте, лорд-чародей.
Калами медленно поднялся с колен.
Правая рука императрицы лежала на связке ключей. Не открывая глаз, она промолвила:
— Почему дочь Аваназия обвиняет вас в этом преступлении?
Калами развел руками и честно ответил:
— Не знаю, Ваше Величество.
От этих слов веки Медеан раскрылись: в них были боль и гнев. Чего она от него хочет? Неужели она и в самом деле думала, что он возьмет на себя ответственность за приказ, отданный ею самой!
— Но вы провели с ней достаточно много времени. Согласно вашему отчету, вы несколько недель прожили в ее доме. Должны же вы хоть немного понимать ее поведение?
«До тебя наконец-то стало доходить, что она не совсем то, чего ты ожидала? — Робкая надежда зародилась в душе Калами. — Ты увидела, что твоя драгоценная Бриджит способна на ложь и интриги?»
Калами медлил с ответом, старательно обдумывая слова. Обвинять Бриджит открыто пока нельзя.
— Мне известно, что, попав в Изавальту, она подверглась чуждому влиянию. Я обещал защитить ее, но не смог, и она была похищена. А затем этот похититель объявился здесь, во дворце, который я ошибочно полагал надежным убежищем.
— Вы хотите сказать, что дочь Аваназия слегка запуталась? — насмешливо произнес лорд Будило. Это был старейший советник, один из первых, назначенных Медеан. Из всех членов Совета только он действительно беспокоил Калами. За долгие годы Будило научился играть на чувствах императрицы почти так же хорошо, как и он сам.
— Я хочу сказать, что она в замешательстве. Вероятно, из-за чересчур резкого перехода от безвестности ко всеобщему вниманию она не слышит внутреннего голоса, говорящего ей о долге верности.
Лорд Будило прищурился:
— Так говорите, это чуждое влияние заставило дочь Аваназия предъявить вам ложные обвинения? И кто же, по-вашему, мог оказать на нее такое влияние?
«Э нет, никаких имен!»
— Да будет вам, сударь, — ответил Калами, твердо встретив взгляд советника. — Все мы знаем, что есть и такие, чья верность Ее Величеству — одна видимость..
От этих слов дыхание Медеан участилось. «Да-да, Ваше Величество, она спелась с Анандой. И вы это знаете, только не хотите поверить. Хотите отсидеться в своем иллюзорном мирке, да вот только он уже начинает рушиться. — Калами мысленно усмехнулся. — Возможно, я еще скажу Бриджит спасибо за эту ночь».
— Мы сейчас обсуждаем ваши действия, лорд-чародей, а не чьи-то другие. — Лорд Табутай указал на Калами крепким мозолистым пальцем, как будто без этого присутствующие не поняли бы, к кому он обращается.
Но тут Медеан подняла руку, и лорд Табутай вынужден был спрятать свой палец. Императрица поднялась с трона, медленно сошла по ступеням и встала прямо перед Калами.
— Мой лорд-чародей, — сказала она. — Вы служили мне верой и правдой много лет.
Калами опустил взгляд с должным почтением.
— Находились те, кто говорил мне, будто вам не стоит доверять. Однако я не послушала их совета, и мое доверие было щедро вознаграждено. Я всегда могла обратиться к вам, когда мне требовалась помощь.
— Надеюсь, это действительно так, Ваше Величество.
— Так помогите же мне теперь. — В этой просьбе Калами почудилось отчаяние. — Помогите мне понять, что здесь произошло! Почему дочь Аваназия сказала, что видит рядом с вами своего отца? И что он пытался ей сказать?
«Она солгала и тем спасла твою шкуру. А ведь могла бы обвинить во всем тебя! Что бы ты запела тогда? Но ты не можешь понять, почему она это сделала, вот что тебя беспокоит. Ты хочешь, чтобы я сказал это! Тогда, если что-то пойдет не так, во всем окажусь виноват я: это ведь были мои слова, а не твои. И когда на меня падет двойное обвинение, ты будешь смотреть на меня полными ужаса глазами и думать, как жестоко этот подлый туукосец, предал твое доверие.
Ну уж нет. Не на того напала!»
Калами снова развел руками:
— Ваше Величество, клянусь, я знаю обо всем этом не больше вашего.
Не успел отзвук этих слов растаять в воздухе, как Медеан с шумом втянула в себя воздух. Калами удивленно поднял глаза: лицо императрицы исказила невыносимая боль. Калами подумал было, что это его слова произвели на нее такое впечатление, но когда Медеан прижала руку к животу, он понял, что причина ее мучений кроется совсем в другом.
— Вон! — закричала Медеан и согнулась пополам от боли. — Вы все, оставьте меня!
Члены Совета уставились на нее, выпучив глаза, словно стая карпов.
— Вон! — завопила императрица. — Все, кроме лорда-чародея, вон отсюда!
Чадек, как всегда решительный и деловитый, посчитал, что настало время воздействовать на остальных личным примером. Он построил своих людей, подвел их к дверям и распахнул створки, чтобы лорды, до которых наконец-то дошло, что происходит, могли беспрепятственно выйти из зала. После чего капитан собственноручно закрыл эти самые двери. Медеан пошатываясь добрела до помоста и тяжело опустилась на трон.
— Оно разрушено, да? — тихо спросил Калами. Голос его показался тонким и еле слышным в Огромном пространстве пустого зала. — Заклятье Микеля. Оно разрушено?
— Нет. — Медеан тяжело вздохнула и вцепилась в подлокотники трона, закрыв глаза от боли. — Нет, это другое. Это… Нет, с Микелем все в порядке.
«Что же тогда с тобой происходит, бедная старушка? — язвительно подумал Калами, но ни на шаг не приблизился к трону. Раз не хочет открывать ему причину этой боли, пусть справляется с ней самостоятельно. — Какая из твоих сетей вспорота?»
Однако Калами знал Медеан слишком хорошо и понимал, что сейчас ответа от нее не добиться. Сперва следует отвлечь внимание императрицы, а уж потом приступать к главному.
— Ну ничего, это ненадолго, — «успокоил» он Медеан. — Этой ночью Бриджит видела императора. Без сомнения, видела она и его пояс и скоро расскажет об этом вашим врагам.
— Этому не бывать, — возразила Медеан, упорно не желая взглянуть правде в глаза. — Она дочь Аваназия. Она не может меня предать.
— Ваше Величество, — произнес Калами нежно и вкрадчиво, — я тоже не хотел бы в это верить. Но все, чем был для вас Аваназий, умерло вместе с ним. Его душа не воскресла в дочери. К тому же она выросла совсем в другом мире, среди чужих. Да, она сильна, но то, что происходит с Изавальтой и с вами, недоступно ее пониманию. Она не может прочувствовать этого сердцем.
— Ты ошибаешься, — сказала Медеан, и каждое слово царапало ему кожу. — Да-да, ты ошибаешься.
— Я прав, и Вашему Величеству это прекрасно известно. — Калами встал на колени у подножия ступеней. — Я понимаю, с иллюзиями расставаться тяжело, я, как и вы, сожалею о том, что должно было случиться, но не случилось. Однако Бриджит не спасет Изавальту, с этим нужно смириться.
Медеан уронила голову, сжала виски руками и надолго замолчала. В жаровнях потрескивали догорающие угольки, лампы и свечи горели уже неровно, истощив запасы топлива. Все вокруг догорало и таяло, а Калами чувствовал, как с каждой секундой тают его шансы. Или он заставит ее поверить сейчас, или никогда. Тогда ему останется только спасаться бегством — не отплатив и не отомстив. А это — проигрыш. Но он не имеет права проигрывать! Туукос по-прежнему в цепях рабства и ждет освобождения. Прах предков по-прежнему взывает к мести.
— Ваше Величество, прошу вас, — Калами сделал последнюю попытку, — позвольте мне разделить с вами ваше бремя. Позвольте мне помочь вам.
Медеан сделала глубокий вдох. Усилием воли, которой ей было не занимать — это признавал даже Калами, — она выпрямилась, превозмогая терзавшую ее боль.
— Ты уже много раз помогал мне, Вэлин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72