Когда вышеупомянутый Йерос открыл дверь и впустил Ананду в комнату, Сакра, к ее огромному облегчению, преспокойно сидел на узкой кровати под деревянным балдахином.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Ананда на хастинапурском языке.
Йерос поставил ей стул возле кровати и с поклоном удалился на подобающее расстояние. Так же поступили Беюль и Кирити. Ананда без сил опустилась на стул.
В глазах Сакры мелькнула тревога.
— Что случилось? — спросил он своим обычным спокойным голосом, не меняя позы.
Ананда, стараясь говорить в таком же спокойном тоне, рассказала о злосчастном лорде Уло.
— Я использовала последнюю косичку с заклятьем, чтобы убить его, — вымолвила она уже со слезами. — Я убила человека и осталась ни с чем, когда тебе так нужна была моя помощь!
— Вы ведь на собирались его убивать, — успокоил ее Сакра. — И вы все сделали правильно: заставить его замолчать было необходимо.
Ему хотелось убаюкать ее на руках, как тогда, когда она была ребенком. Ему хотелось обнять ее. Ананда прочла это в его глазах и в едва заметном машинальном движении рук. Но Сакра не посмел. Все-таки и новому слуге нельзя было доверять полностью.
— Я буду в полном порядке завтра к вечеру, принцесса. И тогда мы доведем эту битву до конца.
Ананда вытерла глаза рукавом, не веря, что этот кошмар когда-нибудь закончится.
— Ты поправишься, Сакра?
Призрачная улыбка заиграла на его губах:
— Я принял сильное тонизирующее средство.
— Ты об этой женщине?
Сакра кивнул:
— Возможно, это самая великая колдунья из всех, кого я встречал за свою жизнь.
Ананда услышала благоговейный трепет в его голосе. Все ясно: ему не терпится понять эту новую силу. Это была неизменная черта его характера — вечное любопытство, вечная жажда знать. И это еще более усложняет ее задачу. Несмотря на сожаления о судьбе Уло, несмотря на изнеможение, Ананда должна была сказать кое-что еще. С самого утра она знала, что ей придется это сделать, и все происшедшее за день не изменило ее решения.
Ананда украдкой глянула на слуг: Кирити и Беюль о чем-то беседовали с Йеросом. Это хорошо. Слуга вряд ли поймет их разговор с Сакрой, а вот девушки могут понять. Но если их подвергнут допросу (да хранят их от этого Святые Матери! ), они не должны ничего знать.
Ананда наклонилась к Сакре:
— Я могу… Я могла бы… Если она…
Нет, она не сможет этого произнести! А надо. Но если она сделает это, не падет ли она так же низко, как императрица, которую нимало не заботит количество человеческих жизней, загубленных ради ее собственных целей?
Но если она этого не сделает, то погибнет сама.
Однако Сакра и без слов понял ее намерение и, что делает ему честь, был шокирован.
— Принцесса!..
— Это единственный выход, — категорично заявила Ананда. Вот только взглянуть в ошеломленные глаза Сакры она почему-то не решалась. Вместо этого она упорно разглядывала его сильную руку, лежащую на покрывале. И гнула свою линию.
— Знаешь, что она видела сегодня? — Ананда пыталась объяснить свое решение. — Она видела, что я не могу исцелить своего слугу. Не могу даже узнать его в заколдованной птице!
— Да нет, вы хорошо выкрутились. — Кисть Сакры дернулась, как будто он хотел дотронуться до ее руки, но опять вспомнил о Йеросе и передумал. — Она наверняка решила, что это вы испытываете ее.
— Ты не видел ее глаз. — Ананда покачала головой. — Это она меня испытывала. Она знает. Даже сейчас может быть уже поздно. Она уже могла рассказать Калами и императрице.
Голос Ананды дрожал, и она ничего не могла с этим поделать. Настал тот день, которого она так боялась. Теперь, чтобы избавиться от нее, они начнут использовать обычные средства: яд и заклятья, от которых она не сможет защититься. Она умрет, и Микель останется один.
— Императрица говорила об этом на Совете?
— Нет. Она хотела заставить меня признаться в том, что это я вызвала тебя во дворец, нарушив приказ об изгнании. А еще ей хотелось увидеть мое выражение лица, когда она сообщит мне о смерти лорда Уло. А еще — не дать мне предупредить лорд-мастера Пешека.
И вот это последнее было плохо. Очень плохо. Сакра не мог не понимать, какая опасность в этом таится. Но когда он заговорил, его голос был ровным и твердым:
— Императрица хочет избавиться от вас очень давно. Неужели она упустила бы возможность разоблачить вас перед Советом, если бы знала о твоем притворстве?
— Все равно, это только вопрос времени. — Голос Ананды снова задрожал. «Скоро она умрет. Микель навсегда останется игрушкой в руках матери, а она умрет». Ананду душили рыдания. Она замолчала и открыла рот только тогда, когда была полностью уверена, что голос ее не подведет: — Если она заговорит, нам конец. Сейчас главное — выиграть время. Тогда мы сможем использовать Храбана и поднятый им мятеж. Если повстанцы победят, Медеан погибнет. Тогда наложенные ею чары исчезнут и Микель придет в себя.
Ананда не желала знать, что подумает о ней Сакра. Она знала только одно: как сладка мысль о свободе. Ее далекий аромат не раз дразнил душу Ананды, но лишь затем, чтобы приносить все новые разочарования. Теперь она сама добудет свою свободу и выпьет ее До дна, разделив с Микелем радость победы..
Наконец Сакра заговорил. Голос его звучал тихо-тихо, и в нем была мольба:
— Госпожа, я все понимаю, поверьте. Но прошу, дайте мне только одну ночь, прежде чем отнимете у нее жизнь. Или прежде чем вы отдадите такой приказ своим фрейлинам. — До того как она успела ответить, он продолжил: — Думаю, Калами и императрица недооценили эту новую силу, которую сами же и привезли.
— Ну и что? — устало спросила Ананда. Рука Сакры скользнула по одеялу, и кончики его пальцев коснулись ее руки.
— Они забыли о том, что она — женщина со свободной волей, а не только могучая сила. Они обманули ее и скрыли от нее правду. Я уверен, как только она узнает об этом, все изменится.
Ананда взглянула на их переплетенные пальцы. Она хотела бы поверить Сакре, но она так устала и так боялась за Микеля… После того инцидента в зале Совета императрица может усилить заклятье. Она вообще может сделать с ним все что угодно. Ананда уже проглядела один замысел императрицы — не подпускать ее к лорду Пешеку. Может, она проглядела и что-то еще?
Она подняла голову и долго смотрела в глаза Сакры. Он предлагал ей надежду. Шанс, что не случится то, чего она всегда боялась. Что она не станет бессердечной и беспощадной. Почему же она не согласилась сразу? В глазах Сакры была тревога за свою госпожу и горячее желание узнать правду об этой новой колдунье. Но было и кое-что еще, какое-то желание или надежда, которую она не могла понять. Что с ним происходит? Этого Ананда не знала, и оттого ее сердце полнилось новой тревогой.
— И ты хочешь показать ей, как обстоят дела на самом деле?
— Если получится.
Ананда ухватилась за спинку кровати, как будто хотела разломить деревянную раму надвое. Она должна ему верить! Что бы она ни увидела в его глазах. Сакре нужно верить. Если она не будет доверять даже ему, она сойдет с ума.
— Хорошо. Одну ночь, но не больше. Если мы действительно собираемся участвовать в восстании, промедление недопустимо. И если ты не сможешь убедить ее…
Сакра склонил голову и прижал ладони к лицу, прежде чем она произнесла слова, тяжелым грузом лежащие у нее на сердце. Ананда посмотрела на Сакру молча и отчужденно. Нет, ничего не выйдет. He может выйти. Какие бы надежды ни питал Сакра, они были безосновательны. Калами и императрица слишком осторожны, чтобы привлечь на свою сторону силу, в которой они не уверены до конца. Если эта Бриджит еще не полностью в их власти, это не замедлит случиться, и тогда не останется никакой надежды. Разве что на внезапное выздоровление Микеля. Однако в глубине души Ананда была уверена, что, пока жива императрица, этого не произойдет.
И все же Ананда чувствовала себя в долгу перед Сакрой, который столько лет оберегал ее жизнь. Нужно дать ему шанс. Он все еще не поднимал головы, ожидая ее решения. Ананда вздохнула и коснулась его лба:
— Я знаю, ты сделаешь все возможное.
Сакра поднял голову. На его лице была печаль.
— Госпожа, вы были сильной столько лет. Умоляю, не падайте духом и сейчас. Если вы прикажете уничтожить человека из изавальтской знати, то станете воплощением всего, чего они боятся в хастинапурцах.
— Нет, этого я не хочу, — ответила Ананда. — Но я не хочу быть и одной из тех героических королев, которые гибнут за любовь и честь, не пошевелив и пальцем ради спасения своей жизни.
Эти слова зажгли искорку улыбки в глазах Сакры.
— Нет, это не в вашем стиле, — серьезно согласился он. Ананда мимолетно ответила на эту улыбку.
— Если это создание не удастся переубедить, то поток их планов станет неуправляем, — уже совершенно серьезно сказала она. — И я не стану ждать, пока он потопит меня или Микеля. Восстание Храбана — наш единственный шанс. При необходимости я попрошу отца поддержать его.
Сакра вздрогнул.
— Народ Изавальты никогда не признает вас законной правительницей, если вы получите трон в результате вторжения, — тихо произнес он. — До этого доводить нельзя.
— Что ж, — сказала Ананда вставая, — значит, мы должны быть уверены, что это не понадобится.
Глава 12
Солдат дворцовой стражи Сидор, сын Тадуи, внук Ладона, борясь со сном, нес караул у двери в маленькую чайную комнату. В коридоре царила кромешная тьма: сержант не оставил ему даже жаровни, сказав, что это поможет ему воспитать силу воли и дисциплинированность. Сидор намеревался с честью выдержать испытание до конца, однако в темноте мысли так и норовили ускользнуть к посторонним предметам. Особенно охотно они ускользали к домику возле казарм, где сейчас спала Манефа, жена Сидора. Через каких-нибудь пару часов он будет избавлен от своей тягостной обязанности, и тогда, пройдя по свежему снегу, он откроет дверь дома, возьмет своего сыночка из объятий Манефы и положит в колыбельку. Потом скользнет под одеяло рядом с женой, обхватит руками ее широкую талию и крепко прижмет к сердцу. Она улыбнется во сне, а потом… потом…
Высокий пронзительный звук прервал его мечты. Сидор рывком поднял голову, но звук уже исчез. Он потряс головой и напряг слух. Нет, ничего, просто пригрезилось. В этой тьме-тьмущей грезы — почти как сны. Сидор прислушался к звукам, доносившимся из комнаты. Вообще-то сержант говорил ему, кто там внутри, но имя было какое-то нездешнее, и оно тут же вылетело у него из головы. Да ему и ни к чему это знать. Все, что ему надо знать, так это что лорд-чародей приказал, чтобы никто не выходил из комнаты, пока лорд-чародей не вернется. Вот в чем состоит долг Сидора, и он его исполнит. А уж потом вернется к Манефе, в теплую и мягкую супружескую постель.
И вдруг странный звук повторился. На этот раз Сидор его узнал: это был плач ребенка. Ему частенько приходилось слышать его по ночам, когда сын просыпался оттого, что хотел есть или намочил пеленки. Как у любого отца, этот звук навсегда отпечатался в сердце Сидора. Секунду спустя он понял, что это не просто плач ребенка. Это плачет его сын.
Но что стряслось?! Манефа спятила, что ли? Надо же было догадаться — притащить ребенка сюда! Ему ведь еще нет и трех месяцев… У него даже нет имени. Чем она думает? Ох, неладно что-то. Беда, случилась беда!
Сидор застыл в нерешительности. Он должен выполнять свой долг. Его поставили здесь, и он не имеет права оставить пост. Но крик сына становился все громче и громче. Это невыносимо! Что-то случилось с ребенком или с Манефой. Из комнаты за спиной не доносилось ни звука. Должно быть, ее обитатели давным-давно видят десятый сон, а его сыночек плачет все громче… Почему Манефа не может его успокоить?
Сидор не мог больше оставаться на месте. Ему не пришло в голову, что его страх нелеп и невозможен. Что, если бы и вправду стряслась беда, Манефа пошла бы за помощью к соседке, такой же солдатской жене, как она сама. Что, если бы его присутствие действительно было необходимо, за ним бы послали. Сидор знал одно: его сын надрывается от плача в этой темноте, и он не может его оставить.
Вскинув оружие на плечо, Сидор быстро пошел вдоль коридора к южной лестнице. С каждым шагом крики становились все громче и настойчивее. Это уже не был плач проголодавшегося ребенка. Это был крик боли. Сидор помчался во весь дух.
Южная лестница спускалась к ротонде. Плач ребенка доносился из-за входной двери. Его сынок и Манефа — они там, на этом жутком, убийственном холоде! Смутно припоминая, что здесь бы тоже должны стоять в карауле солдаты, Сидор отодвинул засов и распахнул дверь. Зимний ветер хлестнул по лицу, когда он выбежал во двор.
Посреди двора стояла Манефа со свертком в руках. Но в этом свертке ничего не шевелилось. Нет, не может быть, их сыночек не мог умереть!
— Манефа!
Выронив секиру, Сидор рванулся к ней…
И вдруг видение исчезло. Сидор остановился так резко, что из-под сапог посыпались брызги снега. Он недоуменно заморгал. Он стоял совершенно один посреди безлюдного двора. Манефы нигде не было видно. И вокруг ничего, кроме ночи и снега. Сидор уставился на то место, где ему почудилась жена. На снегу, рядом со следами ночного патруля, виднелись отпечатки лисьих лап.
«Помоги мне!»
Бриджит подскочила и открыла глаза. В комнате было темно, только слабое оранжевое сияние сочилось из единственной незакрытой жаровни. В этом тусклом свете Бриджит едва различала фигурку дремлющей в кресле Ричики.
«Значит, это не она». Бриджит прижала руку к груди, потом ко лбу. Она не сразу вспомнила, почему лежит на диване, а не в своей кровати, но постепенно события минувшего дня восстановились в памяти. Может, это из-за давешней слабости ей мерещатся голоса?
Затаив дыхание, Бриджит прислушалась. Головокружение прекратилось, и поскольку проспала она довольно долго, голова была на удивление ясной. Слышно было тихое посапывание Ричики да треск углей в жаровне, и больше ничего.
«Неужели это был сон?» — удивилась Бриджит.
«Помоги мне!»
Бриджит огляделась. Ричика по-прежнему спит, в жаровне ровно горит огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72