Похоже, это был проходной помост, в который вела лестница с первого яруса. Из клети двери вели в отдельные палаты.
Удостоверившись, что ничего ценного и в этом месте не добыть, Радим принял решение идти дальше. Он приблизился к одной из дубовых дверей и прислонил к ней ухо.
— Богдан, а ты слышишь там что-нибудь?
— Нет.
Радим подождал еще несколько мгновений, потом начал медленно отворять дверь. Он был напряжен, в любой миг готов броситься в сторону. Были в жизни Радима случаи, когда ему приходилось сталкиваться с владельцем хором нос к носу — и уносить ноги. Все встречи окончились благополучно именно благодаря постоянной готовности скомороха к неожиданностям.
Дверь распахнулась полностью, но Радим не спешил переступать порог. Некоторое время он выжидал, вглядываясь в темноту. Может, здесь кто-то спит? Не хотелось бы забрести в палату, забитую отдыхающими ратниками. Расправа будет быстрой и жестокой. Судить по Русской Правде изувеченный труп не станут.
Радим счел задержку достаточной и переступил порог. Богдан подался за ним. Они осторожно прошли в глубь палаты, держась левой стены. Огонек лучины давал мало света, однако Радим сразу понял, что они попали в то место, о котором он мечтал.
Столы и лавки были покрыты дорогими паволоками, серебряная утварь в изобилии стояла на расписных коробах, на стенах висели диковинные шкуры и ковры. В глубине угадывались очертания огромного одра, украшенного вычурной резьбою и позолотой. Вдвоем, даже если очень напрячься, всего, что просилось в руки, не унести.
— Богато! — вырвалось у Богдана, и он потянулся рукой к чаше, стоявшей на одном из столов. — Ого! Вино!
То, что произошло дальше, Радим воспринял как гром среди ясного неба. Не успел Богдан поднести чашу к губам, как палата внезапно осветилась и скоморохи оказались окруженными дворовыми девками и детинами. Каждый холоп держал перед собой лучину. В клети стало светло, как днем.
Радим попытался прорваться к двери, но путь преградил коренастый бородач с секирой наперевес. Вид страж имел свирепый — вихры перехвачены железным кольцом-наголовником, на обеих руках широкие кожаные обручни, волосатая грудь выпирала из толстой тюленьей рубахи. Уткнувшись ему в живот, Радим отступил. Остальные противники были не столь грозны — несколько отроков и вдвое больше отроковиц, но бежать все равно было некуда: из палаты имелся только один выход.
Вооруженные мялицами и колотушками, дворовые теснились вокруг пожилой боярыни, которую Радим видел во главе праздничного стола.
— Отравители? — грозно спросила хозяйка.
— Что? — Богдан, на которого был направлен жесткий взгляд ее глаз, неуютно поежился.
Боярыня медленно села на массивный стул, украшенный причудливой резьбой и росписью. Одна из девок заботливо подложила ей за спину мягкую бархатную подушку.
— Кто послал вас отравить меня? — боярыня явно не шутила. — А ну-ка, Антипка, придуши старшого.
Радим еще не успел понять, что старшой — это он, как деревянное топорище прижало его кадык. Скоморох захрипел и задергался, но вырваться не мог: державший сзади Антипка знал свое дело.
— Отпусти, — велела боярыня слуге. Потом обратилась к Радиму: — Говори.
— Вот те зуб, милостивая боярыня! — Скоморох повалился на колени. — Не отравители мы. И помыслов даже не было!
— Проклятые язычники… — выругалась боярыня. — Зуб дают… Захочу, вообще без единого зуба отсюда уйдешь.
— Не гневись, милостивая боярыня! Христиане мы, добрые христиане! Вот и нательный крестик имеется, — Радим начал судорожно шарить на груди в поисках христианского талисмана.
— Знаю, какие вы христиане. Как и мой муженек, — церкви строите, а идолов не жгете. Спроси вас, что в Библии написано, слова верного не скажете.
— Неграмотные мы, есть беда, помилуй, милостивая боярыня…
— Пей вино, что истуканом замер, — приказала боярыня Богдану. — А ну, быстро!
Юноша повторять приказ не заставил и большими глотками стал поглощать содержимое чаши. Присутствующие молча наблюдали за процессом. Когда Богдан сделал последний глоток, отставил чашу и вытер рукавом сорочки капли с губ, боярыня глубокомысленно заметила:
— Не помер.
— Да рано мне помирать-то, матушка боярыня, — Богдану вино понравилось, он с удовольствием выпил бы еще. — Доброе питие!
— Кто ж вы тогда такие, коли не отравители?
— Я — Радим, а он вот — Богдан. Люди мы простые, не отравители, точно.
— Что за Радим? Что за Богдан? Ежели б это я сказала, мол, Параскева мое имя, то все б поняли, что я — жена воеводы Эйлива. Ибо нет другой Параскевы, которая ходит в золоченых сапожках и носит золотой обруч в седых волосах. Радимов же и Богданов, одетых в замызганные холщовые рубахи, в наших краях немало. Что тут делаете?
— Скоморохи мы. В хоромы нас какой-то важный господин завел, велел ждать. Мы же — глупня — решили палаты посмотреть, сюда вот зашли.
— Не тот ли важный господин вам и мешок этот дал? — Параскева указала на набитый доспехами мешок Богдана.
— Он и дал! — Богдан ответил быстрее Радима. — Вот, говорит, подержите.
— Так, так и было, — подтвердил товарищ.
— Покажите, что там.
Богдан скинул мешок на пол и развязал горловину.
— Это ж кольчужка и шишак Яна Творимирыча. Не он ли вас сюда привел?
— Он, он! Точно, так важного господина и звали. Дородный такой, в летах, но красавец, истинный боярин…
— Ври, да знай меру, — боярыня усмехнулась. — Красавец… Он был красавцем по меньшей мере лет восемь назад. Сейчас же у него шрам через все лицо и кривой нос.
— Точно, был у него шрам!
— Лгун. Я ж тебя проверяла, дурака. Это бронь не Яна, а Остромира. Ты вот на удочку и попался.
У Радима не было слов. Он сжался, ожидая с мгновения на мгновение удара секирой по шее.
— Воры вы, значит. Тати. Воеводу решили обокрасть, бессовестные. Мне когда Настасья сказала, что лезете в оконце, думала — по мою душу. Вот дворню собрала, все к приходу вашему приготовила. Ан нет. Чужого добра захотелось?
— Помилуй, матушка боярыня! — Рядом с Радимом на колени упал Богдан. В тоне Параскевы он уловил какие-то нотки, которые его не на шутку напугали.
— Я-то помилую, да Бог накажет. Хорошо, ежели сослужите мне службу, не отдам вас кату, а может, и награжу щедро. Готовы ли за меня головы положить?
— Да, милостивая боярыня! — Радим и Богдан одновременно ударились лбами о половицы.
— Донесли верные люди слух, что какой-то недруг, приехавший нынче в Ладогу, хочет меня убить, ядом потравить. Так вот, желаю выяснить, кто это умыслил и пошто? Ежели слух верен, я в великой опасности. Сделать же мало что могу, разве голодом себя уморить. Нужны помощники ловкие и сметливые, выносливые и радивые. Вы мне подходите.
— С радостью, матушка боярыня!
— Тогда так: младшей остается со мной и будет пробовать все блюда, что мне подают. А старшой слово даст честное, что товарища не бросит, а искать отравителя станет.
— Слово даю! Вот те крест, милостивая боярыня!
— Э-э… — Богдан явно был недоволен таким оборотом. — Я б лучше тоже поискал. Вдвоем оно сподручнее.
— Нет. Мне нужен тот, кто будет пробовать пищу. Я хоть и пожила много годов, но умирать еще не собираюсь.
— Помилуй, матушка боярыня! У тебя столько дворни, на что тебе я, сирый и убогий?
— Дворня мне как родная. Негоже их губить. Ты же — тать, все одно, плаха по тебе плачет.
— Радим, может, поменяемся? Давай, ты на боярские харчи, а я, клянусь Сварогом, отыщу подлого отравителя!
— Нет, Богдан. Что-то неохота.
— Ты мне должен гривну кун, Радим…
— Да ты не отчаивайся! Найду я отравителя! Вот, милостивая боярыня мне доверяет, поверь и ты.
— Радим, ты бросаешь меня в пасть свирепого льва!
— Это ты обо мне? — нахмурилась Параскева.
— Нет, нет, ни в коем случае, матушка боярыня! Я так… Жаль, жаль с другом расставаться.
— Коли скоро врага найдет, то скоро и свидитесь. Все в его руках.
— Вот-вот. Это и печалит.
— Ступай, тать, более не смей против воевод ладожских каверзы замышлять. Ищи отравителя. Как найдешь, сразу ко мне. Скажешь сторожам, тебя проводят. В любом случае, завтра на рассвете жду. Надеюсь, придешь не с голыми руками.
— Буду стараться, милостивая боярыня! Истинно стараться!
— Настасья, проводи гостя в людскую. И присмотри, чтоб он больше не шастал по чужим палатам.
Одна из девушек улыбнулась своей хозяйке, опустила колотушку и поспешила к выходу. Радим, кланяясь в пояс, медленно ретировался следом за ней.
— До свидания, милостивая боярыня!
— Не пропадай, — негромко напутствовал Радима Богдан.
Когда мрачный Антипка с секирой исчез за закрытой дверью, скоморох облегченно вздохнул. Он свободен! После того, что пришлось пережить, это казалось почти что чудом.
Глава 5
Свежий воздух бодрил, легкий морозец пощипывал незакрытую одеждой кожу. Находиться на улице было приятно. Часть гостей вывалила из риги и веселилась перед теремом, катаясь с ледяных горок и кидаясь снежками. Возраст забаве не помеха. Здесь крутились как совсем юные отроки, так и мужи солидных лет. Было много женщин. Больше, чем сидело за столами. Похоже, воевода согнал сюда всю прислугу, свободную от неотложных дел. Подвыпившие гости приставали к девкам, похлопывали их по ягодицам, пытались обнять. Девки притворно визжали, вырывались и бегали кругами. Наряду с русской речью слышалась норманнская, саксонская, франкская. Немало наехало в Ладогу заморских купцов. Здесь они чувствовали себя как дома. Древний град всегда отличался гостеприимством, еще до Рюрика Русского тут говорили на десятках языков и наречий, и это никого не смущало.
Радим знал только свой родной язык.
Поэтому многие речи он не понимал. Однако общее настроение уловить было несложно. Русские, норманны, франки, греки развлекались в полную силу. А вот скомороху было не до веселья. Его мучил сложный вопрос: что дальше?
Богдан, несомненно, спас Радиму жизнь. Это правда, которую вымарать из памяти скоморох никак не мог. Не случись истории с сугробом, Радим считал бы совершенно естественным как можно скорее унести из Ладоги ноги. Он дал слово боярыне? Мало ли кому он какие слова давал! Слово скомороха весит не больше перышка несушки. Он завел приятеля в ловушку? Думать надо своей головой, а не чужой.
Бросить Богдана на произвол судьбы не позволяла совесть. Однако сейчас ему вовсе не хотелось уми-Рать. Недавняя слабость вспоминалась, как страшный ДУрман, чуть не приведший к смертельной ошибке.
Да, нынче дела обстояли не самым лучшим образом. За выступление еще не уплачено, друг в неволе, рядом бродит отравитель… Но, с другой стороны, сам-то Радим сыт и свободен, а это уже немало.
Как быть? Может, рассказать обо всем воеводе Эйливу и попросить его помощи? Как бы не влипнуть в ядовитое болото. Во-первых, воевода может не счесть чистосердечное признание достаточным наказанием для того, кто хотел поживиться чужим добром, а тогда — темница или, того хуже, — ближайшая осина. Во-вторых, отравителем может оказаться сам воевода. А что? Мало ли за что он невзлюбил супругу? И Радим просто исчезнет подо льдом Ладожки. Нет, просить помощи у кого бы то ни было скоморох не будет. Лучше начать собственные наблюдения. С какого конца за это дело взяться — пока непонятно, но на то голова, чтобы думать.
В это время около горок показались хозяин с самыми важными гостями — все в соболиных и горностаевых мехах, шубах и кафтанах, расшитых золотом и самоцветами. Их попытались вовлечь в общий круговорот, но бояре не поддались. Они важно остановились около чучела Масленицы, которое предстояло завтра спалить, и что-то долго обсуждали. Смех и веселая возня во дворе вспыхнули с новой силой, когда гости стали водить хоровод вокруг бояр. Те оценили шутку, но вливаться в общее веселье не спешили. Постояв еще немного на улице, они направились к красному крыльцу. Только один из бояр отстал от компании. Он задержался в тени крыльца, постоял немного, наблюдая за веселой толпой, затем двинулся в обход терема.
Поведение боярина показалось Радиму подозрительным. Чем не кончик ниточки, за который стоит потянуть? Скоморох крадучись двигался за боярином. Хлопнула дверь людской. Значит, боярин вошел внутрь. Интересно, что ему там нужно? Радим проскользнул в клеть следом за холопом, несущим охапку дров.
Боярин притаился в углу людской, куда не падал свет. Он просто стоял и наблюдал. За кем наблюдал, непонятно. Радим сделал вид, что боярин его не интересует, и, изображая усталость, рухнул на скамью. Из-под прикрытых век он разглядывал боярина. Его отороченный горностаем парчовый кафтан был сшит умелыми мастерами. Он плотно облегал стройную фигуру, без единой лишней складочки. На поясе висел массивный франкский меч с рукоятью, украшенной красным камнем. Одну руку боярин держал на рукояти, другой почесывал коротко стриженную бороду. Радим сосредоточился на лице, силясь разглядеть черты. Ба! Это же тот темноглазый и светловолосый гость, что сидел рядом с хозяином. Радим посчитал его тогда знаменитым Симоном, племянником Якуна Слепого. Что ему здесь надо? Внезапно взгляд упал на ноги. Белые сафьяновые сапожки с золотым змеем на голенище. Этот человек был наверху, когда скоморохи пытались обобрать палату. Его называли Остромиром. Вот он, значит, какой, ближний боярин князя Владимира Новгородского. Красавец мужчина в полном расцвете сил. Сразу вспомнился и подслушанный разговор. О чем там была речь? О чьей-то смерти и о том, что не следует знать Эйливу? Именно Остромир настаивал на молчании. Возможно, он задумал отравить Параскеву? Радим содрогнулся от странных мыслей, приходящих в голову. Если в деле участвуют такие большие люди, скромному ли скомороху в него влезать?
Поборов приступ страха, Радим вернулся к размышлениям. Зачем сие деяние Остромиру? Чем ему помешала жена воеводы? Скоморох понял, что слишком спешил, покидая боярыню. Надо было подробно расспросить ее о гостях, кто и откуда прибыл, как с нею связан и что может иметь против нее.
Тем временем боярин подозвал к себе одного из холопов и начал что-то ему объяснять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38