Кто принесет их головы, заслужит благословение Господа! За мной, братья!
Толпа ринулась на ощетинившихся копьями дружинников. Соотношение сил было явно неравное — дюжина смельчаков против нескольких сотен безумцев.
Татям было все равно, кого и как убивать. Первыми жертвами пали беззащитные лошади. Они были изувечены, расчленены, втоптаны в грязь только потому, что оказались на пути разбойников. Те, что выжили, обезумев от страха, стали метаться по холму, рвя путы, сшибая все на своем пути. С людьми вышло иначе.
Тати дрались плохо. Они почти не защищались, подставляясь под самые простые удары. Вскоре у ног дружинников высилась гора вражеских трупов. Обычные смерды давно бы бежали, увидев столько смертей. Но безликие с прежней энергией продолжали бросаться под разящую сталь. Натиск усилился, когда к бою присоединились те, кто только что вкусил крови и плоти распятого человека. Они были вооружены и обучены лучше разбойников. Их удар смял ряды обороняющихся, разом вывел из боя половину ратников Сигвата. Вихрь битвы оттеснил отряд к самому кресту.
— Вернитеш-шь в ш-швятое лоно! — прошипел распятый.
— Клянусь Сварогом, сначала туда отправишься ты! — ответил Радим, отчаянно размахивающий ме-юм павшего дружинника.
— Греш-шники! — Шипение угрожающе усилилось.
Не долго думая, Радим подхватил с земли меч и полоснул по бедру распятого человека. От такого удара нога должна была распасться надвое, но этого не произошло. Даже кожа не лопнула, и не осталось никакого следа.
Тем не менее результат превзошел все ожидания. Распятый человек дернулся и дико зашипел. Его лицо исказилось.
— Не-ет! Не прикаш-шайш-шя ко мне!
— Не понравилось? Получи еще! — Радим ткнул мечом в живот распятого.
Раны не вышло и на этот раз, однако шипение стало оглушительным. Тати внезапно остановили бой и схватились за головы. Их лица исказили те же маски страдания, что была у распятого на кресте.
— Ш-шмерть греш-шникам! — прошипел сквозь стиснутые зубы их бог.
Борясь с болью, наиболее сильные из татей возобновили сражение. Двое ратников пали под ударами боевых топоров. В живых остались Сигват, раненный в плечо Валуня и Радим. Смерть дышала в лицо, и казалось, ничто не сможет ее остановить.
Радим обратил внимание, что тати на него не нападают, хотя он стоял, открытый для ударов. Верно, боялись, что скоморох причинит их богу новую боль.
— Давай договоримся! — крикнул Радим распятому. — Мы уходим с миром и больше не тревожим тебя! Иначе…
Как только скоморох коснулся обнаженного тела мечом, шипение новой волной захлестнуло холм.
— Ну как, пойдет?
— Да, греш-шник! Ш-штупайте! Но вы ещ-ще вер-нетеш-шь…
Тати прекратили схватку, Сигват и Валуня, тяжело дыша, подошли к Радиму.
— Надо покончить с ним, — сказал Сигват и занес секиру для удара.
— Ты не сможешь… — грустно заметил Радим.
Лезвие секиры опустилось на грудь распятого человека. Шипение, переходящее в стон, хлестнуло по ушам. Единственный след удара — красная полоска под левым соском — исчез так же быстро, как появился. Ярл будто попытался разрубить камень — топорище отскочило с такой силой, что он чуть не выронил оружие.
— Ш-штупайте, пока я так х-хоч-чу!
Радим отметил, что могучий удар норманна причинил богу татей то же страдание, как и легкое касание меча. В чем дело? На раздумья времени не оставалось, поэтому скоморох поторопил товарищей:
— Идем!
— Мы должны уничтожить зло, — Сигват был покрыт потом и кровью, но не собирался отступать.
— Позже! Он же обещал, что мы вернемся. Мы действительно вернемся, — попытался убедить воинов Радим. — Сейчас мы ничего не можем, кроме как легонца помучить.

— Он нас боится! Он не бог! Он смертен! — ответил ярл.
— Мы не успеем этого выяснить, ежели не поторопимся. Я ухожу, — Радим направился в сторону опушки.
— Добро. Мы вернемся, — Сигват принял решение, злостью глянул на крест и стал спускаться следом за зкоморохом.
Валуня поспешил за ними. Но не успели они прой-ги и десятка шагов, как снова раздалось шипение:
— Ш-шмерть греш-шникам!
Тати ожили. Их руки снова взялись за смертонос-юе оружие и обрушили его на врагов. Радиму только чудом удалось избежать рогатины. Извернувшись, он пал под ноги набегавшему противнику. Тот споткнулся и рухнул. Скоморох помчался к вершине холма, ловко уворачиваясь от клинков и копий.
Валуня не был так удачлив. Видимо, сказалась и рана. Он не успел прикрыться щитом и получил удар по голени. Кость не пострадала, но кровь брызнула во все стороны. Сигват прикрыл отрока, дав ему возможность уйти из-под следующего удара.
Если бы не стремительность скомороха, то все было бы закончено за считанные удары сердца. Радим спас товарищей, молнией взлетев на холм. Его меч описал дугу и с силой полоснул по распятому человеку. От шипения заложило уши.
— Х-хватит! Ш-штойте! Я отпущ-щу ваш-ш!
— Теперь тебе веры нет!
— Ш-штупайте!
Тати оставили в покое Сигвата и Валуню, расступились, освобождая проход к лесу.
— Они снова нападут, ежели мы пойдем вместе, — мрачно заметил Валуня. — Я останусь у креста. Ступайте.
— Нет, останусь я, — ответил Сигват. — Ты ранен. — И, возможно, не выживу. Останусь я, Сигват.
— Ты — храбрец, Валуня. Но ты должен жить.
— Ничего страшного… Млада найдет себе более достойного мужа. А дружина не ослабеет, потеряв отрока. Ты, Сигват, важнее. Без тебя никто не сможет справиться с этой напастью.
Сигват обнял Валуню и прижал к груди:
— Ты мне как сын. Всегда был, всегда останешься.
— Ты мне как отец, Сигват.
Радим, с одной стороны, был доволен, что отступление будет прикрыто, с другой, он никак не мог поверить, что для этого Валуня жертвует своей жизнью.
— Неужели нельзя как-то иначе? — скоморох пытался придумать способ спасения всех троих.
— Нет, Радим. Ужо нельзя. Вы обязаны выжить и привести сюда князя. Я постараюсь продержаться. Иисусе мне помощник.
Слезу Радим пускал редко, но сейчас не смог удержаться. Прозрачная капля медленно стекла по перепачканной грязью щеке.
— Ты понял, гнусная тварь? — обратился Радим к распятому человеку. — Наш друг остается тут. Он будет следить за тобой. Не вздумай тронуть его! Тебе будет очень больно, коли нарушишь слово!
— Ш-штупайте, греш-шники!
— Держись, Валуня! Мы вернемся!
Сигват и Радим бросили прощальный взгляд на замершего у креста воина и поспешили вниз по склону. Они не оборачивались, поскольку боялись, что не смогут удержаться и застонут от горечи при виде одинокого израненного воина, удерживающего натиск сотен врагов.

Глава 9
Радим сидел на завалинке и ковырял былинкой в зубах. Настроение было поганое. Вернувшись к Волочку, ярл и скоморох застали там Остромира с дружиной.
Боярин был очень разгневан тем, что поведал ему Сигват. Он осыпал норманна оскорблениями, кляня его за потерю добрых воинов.
Сигват принял ругань достойно, не проронив слова, не отведя взгляда. Когда ярость Остромира иссякла, ярл коротко заметил, что надо собираться в новый поход, и на этот раз известно, с чем придется иметь дело, а потому можно подготовить людей. Боярин выслушал норманна без восторга: с одной стороны, он все еще не верил до конца рассказу о кресте на лысом холме, с другой — не хотел, чтобы Сигват имел хоть какое-то отношение к победе над татями.
Скомороха боярин поперву будто не заметил, лишь бросив на него быстрый взгляд. Причина этого стала ясна, когда Сигват ушел в дом пресвитера на воинский совет. К скомороху медленно приблизились два широкоплечих мужа. Радим без труда узнал старших братьев убитого в Березейке Третьяка. Стараясь не выдать своего волнения, скоморох выкинул измусоленную былинку и сорвал другую.
— Тебе перед нами ответ держать, скоморох, — сказал Первой.
— На тебе кровь нашего брата, — поддержал его Вторый и обнажил меч.
Постепенно вокруг завалинки начала образовываться толпа. Прежде всех сюда подошли товарищи обиженных дружинников, потом появились и любопытные из местных жителей.
— Это не я убил его. Вы ошибаетесь! — заявил Радим.
— А кто?
Ситуация складывалась непростая. Рассказать о помощи Валуни? Так дурно обойтись с человеком, который, рискуя жизнью, остался прикрывать уход Друзей, Радим не мог. О Младе скоморох тоже зарекся говорить. Нечего молодице жизнь губить. Так на кого бы вину переложить?
— Это тати учинили. Они и меня убить хотели, но я сбег. Ежели хотите отомстить, собирайтесь, я могу показать дорогу к их стану.
— Почто ж они ночью приходили и только на тебя да Третьяка напали? Никто никаких татей в Березей-ке не видел.
— А я почем знаю? Что было — то говорю.
— Лжешь, лис смердящий! — воскликнул Вто-рый. — Мы отмщение тебе принесли, убивец!
— Не по закону это!
— Неужто виру заплатишь? Есть ли у тебя сорок гривен серебра, скоморох?
— А вот и есть. Только пусть нас тиун княжий судит, ибо невиновен я.
— Раз невиновен, выходи биться! — заявил Вто-рый. — Кому Бог поможет — тот и прав.
— У меня меча нет.
— Дело поправимое, — ответил Первой. — Эй, кто-нибудь, дайте ему меч.
Один из дружинников протянул скомороху тяжелый франкский клинок. Пришлось взять, отступать было некуда.
— Он в броне, я ж голый, — заметил Радим, оттягивая время поединка. Если бы сейчас появился Сигват или хотя бы Остромир!
— Скидывай броню, Вторый!
Дружинник послушно снял кольчугу. Более того, он скинул и рубаху, открыв всеобщему обозрению ладно сложенное тело. Красуясь, Вторый поиграл могучими мускулами. Сразить такого противника могло помочь только чудо.
— Ну, сшибайтесь, — сказал Первой, предчувствуя короткий бой.
Вторый уже собирался занести меч для первого удара, как его остановил строгий окрик:
— Прекратите безбожное дело, дети мои! Не дело решать споры, подобно язычникам!
Это был Армен. Он вышел из терема, и, заметив, что затевается смертоубийство, поспешил вмешаться.
— Прости, батюшка, они поневолили меня, — бросая меч на землю, сказал Радим. — Грех великий биться насмерть, а не правду искать у мудрых.
— Это суд Божий! — яростно возразил Вторый. — Я убью тебя, и Бог мне помощник!
— Не богохульствуй! — резко оборвал дружинника Армен. — Не тебе, убогому, рассуждать о Боге! И попрания христианских заповедей не потерплю! Вложи меч в ножны, если не хочешь вечного проклятия.
— Сначала я отомщу за брата! — Вторый шагнул к Радиму, поднимая меч.
Первой поспешил остановить убийство. Он представлял, во что может вылиться распря с пресвитером. Коли отлучат от святого причастия, так и из дружины вышибут. Князь только норманнам позволял в Христа не веровать. Руси же без набожности при Владимире Ярославиче никак нельзя было. Епископ новгородский, Лука Жидята, тщательно за этим следил. Кто в храм христианский долго не ходил, милостей лишался, а потом мог и без крова остаться.
— Не надо, Вторый! Остынь. Мы требуем, чтобы скомороха заковали в железо. Пусть князь решает его судьбу.
— Верно, дорогой, — согласился Армен. — Так и будет. Бог через князя воздаст каждому по грехам его! Я уведу скомороха с собой и посажу под запор до приезда господина.
— Добро.
Дружинники расступились, пропуская Армена и Радима. На лицах зрителей читалось недвусмысленное разочарование прерванной забавой.
— Напраслину на тебя возводят или как? — спросил пресвитер, как только за спиной захлопнулась дверь терема.
— Напраслину, как пить дать! Не убивал я Третьяка, Христом клянусь!
— Тогда ничего не бойся, дорогой. Княже справедлив и рассудит по закону. Пока же у меня погостишь. Никуда не ходи, а то попадешь дружине в руки, опять грешную битву устроят.
— Да, батюшка. Все сделаю как велите. Только вы помогите мне. Друга мы оставили в лесу сдерживать татей-чародеев. Он там поныне с ними бьется. Посодействуйте, чтобы господин великий боярин скорее дружину туда повел. Сгибнет ведь добрый сын церквы Христовой.
— Слышал я, что вы претерпели. Не верится, дорогой, не верится, честно скажу. Однако с тобою согласен: чем скорее мы с татями покончим, тем лучше. А спасти твоего друга… Бог ему поможет.
— Бог поможет, помогите и вы, батюшка!
— Хорошо, дорогой. Я приложу все усилия. Однако удача отвернулась от скомороха. Не успел он миновать сени, как навстречу вышел Остромир. За ним следовали Сигват и несколько мечников. Они закончили совет, и, судя по нахмуренному виду Сигвата, норманну на нем пришлось нелегко.
— Опять этот скоморох… — недовольно заметил боярин. — Почему до сих пор не в порубе?
— Указу не было… — растерянно, ответил один из мечников.
— Неужели не ясно, что убивец должен быть под стражей? В колодки — и в темную!
— Ежели скомороху будет суд, — сказал Сигват, — пусть учтут, что это он к тайному святилищу вывел. Без его помощи мы бы доныне без цели по лесам мотались.
— И сотня добрых воев была бы цела, — язвительно добавил Остромир. — В темную!
— Разреши, боярин, Радим под моим оком пребудет, — попросил Армен.
— Нет, отче. Ты, верно, не знаешь, какой он кудесник. Божьего человека надурить — ему в радость.
— Не приметил я за ним такого, боярин…
— Мало с ним дел имел, отче. Поверь моему слову, его место в порубе, а может, и на суку.
После этих суровых выражений боярской немилости Радим окончательно потерял надежду выйти сухим из воды. Как его взяли под руки и куда-то поволокли, он не запомнил. Взор заслонил туман отчаянья, сердце оглушительно загремело в груди. Как же так! Он прошел сквозь огонь и воду, а оказался опять на положении пленника. Вырваться из цепких пальцев Ост-ромира не удалось.
Колодок найти не смогли, поэтому Радима связали толстыми сыромятными ремнями, кинули в холодный мрачный подпол и захлопнули тяжелую дверь. Сильно ударившись о землю, он подумал было, что сломал ребро. Однако вскоре боль утихла, и скоморох понял, что ничего серьезного с ним не случилось. Он пожалел об этом: умереть от ран было бы лучше, чем в бессилии скрежетать зубами, пока истекающий кровью товарищ сдерживает ватагу жестоких татей без надежды на подмогу.

Глава 10
Забыться и уснуть Радиму никак не удавалось. Ныли связанные руки, в голове ворочались тяжкие думы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38