Склон оказался страшно скользким, и Машка вся перемазалась в глине. Она не знала, сколько еще осталось карабкаться. Туман был такой густой, что руки, вытянутые вверх, мгновенно терялись и растворялись в нем.
Снизу послышалось вкрадчивое шипение. Машка удвоила усилия по своему спасению и продвинулась вверх еше на полметра. Корень, за который она раньше цеплялась, теперь неприятно вдавливался в живот, а выше... Сколько Машка ни шарила руками, ничего, за что можно было бы зацепиться, не находилось. Жалкая тонкая трава рвалась в ее руках, а деревья с мерзкими, живыми, но относительно надежными корнями, видимо, росли выше. Машка прижалась щекой к земле и тихонько всхлипнула от жалости к себе. Делать нечего, надо ползти в другую сторону, одновременно готовясь обороняться от прожорливого старца.
— Беж-жиш-шь? — прошипело снизу.
Машка вздрогнула, и нога ее соскользнула с корня, на котором она с большим трудом удерживалась до этого. Машка охнула, попыталась зацепиться хоть за что-нибудь и кубарем скатилась обратно на дно оврага. Из тумана навстречу ей медленно выступил худенький мальчик лет десяти, нескладный, длиннорукий, с белыми, как молочная пенка, глазами без зрачков. Он улыбнулся Машке.
— Ты кто? — глупо спросила она, судорожно пятясь.
Мальчик не ответил, неотвратимо приближаясь к ней. Кажется, он вообще не считал нужным тратить свое время на бесполезные разговоры.
— Тебе чего надо, малявка?! — крикнула Машка, надеясь если не заставить его остановиться, то хотя бы как-то растормошить. Это молчаливое приближение очень нервировало ее.
Но мальчику не было дела до ее оскорблений. У него была цель, и ничто не могло отвлечь его от нее. Это был Лесной старец, отчего-то избравший для предсмертного явления сегодняшней своей жертве такое обличье. Машка отступила еще на несколько шагов и криво усмехнулась.
— Ты что, метаморф? — поинтересовалась она. — Только что, кажется, ты был ужасно вонючей здоровой жабой. Вонючим ты и сейчас остался, но на жабу уже не очень похож.
Машка взглянула на него внимательнее и поняла, что ошиблась. У ее противника были волосы, человеческие руки и ноги, но все же что-то неуловимо жабье присутствовало в его отталкивающей внешности. У мистического существа, которому поклонялись разбойники, кровь была холодной, лягушачьей. И движения казались лягушачьими — резкими, точно в любой момент он был готов кинуться и сожрать свою жертву. Он не сомневался в своем превосходстве, а просто выбирал, когда ему будет удобнее это сделать. Машка защелкала пальцами, пытаясь применить против овражной нечисти единственное имеющееся у нее оружие — магию. Ладони у нее были мокрыми от страха, а руки дрожали, но вопреки ее опасениям искры не заставили себя долго ждать. Они сорвались с ее пальцев крохотными воинственными осами и устремились к противнику. Машка несмело улыбнулась, глядя, как они танцуют вокруг его головы.
Некоторое время Лесной старец заинтересованно наблюдал за этими плясками, вертел головой, совсем как маленький мальчик, которому показали красивый фокус. Потом искры растворились в воздухе, не нанеся ему никакого видимого ущерба. Он повернул лицо к Машке и оскалился.
— Отвлекаеш-шь? — недоуменно спросил он.
Машка готова была плакать от бессилия. Конечно, ее восхитили искры, но интересовалась-то она действием! Искры — это здорово, но ей-то хотелось не отвлечь, а парализовать Лесного старца, как это сделал глазастый пенек.
— Эй, ты меня не жри. Я ядовитая, — предупредила Машка, чувствуя, как перехватывает от страха горло. — Отравишься.
— Лж-жеш-шь. Беж-жиш-шь. Не нуж-жно, — коротко сообщил ей старец.
— Еще как нужно! — возразила Машка и боком, стараясь не поворачиваться к нему спиной, кинулась к противоположному склону оврага.
Может быть, там ей повезет больше. Старец забеспокоился и резко выкинул вперед руки. Именно выкинул: его маленькие, трогательные детские руки на поверку оказались длинными, как дворничьи шланги. Без какого-либо видимого усилия они поймали Машку и с силой потянули к неподвижно стоящему мальчику, который ни словом, ни даже движением не демонстрировал своего торжества. Вероятно, эмоции вообще были чужды ему. Он знал только голод.
Машку протащило по дну оврага и положило у ног мальчика. Лесной старец склонился над ней, как склоняется работник расписаться в ведомости о получении зарплаты. От него пахнуло вонью и нежностью. Движения его стали плавнее и мягче. Он заглянул в Машкины глаза своими жуткими, неподвижными белками и открыл рот, более похожий на зев помойного бачка, где жуки и черви объедаются гнилой картошкой и прочей дрянью. На мгновение Машке стало невероятно противно, до визга, до тошноты, до желания немедленно умереть. Ладонь мальчика, ледяная, мертвая, скользнула по ее лбу, закрыла глаза. Стало темно, холодно и спокойно. Наверное, рано или поздно такое состояние наступает, если, играя осенью на свалке, случайно закроешь себя в неработающем холодильнике. Машка всегда опасалась, что с ней случится что-то подобное, когда собирала барахло на промышленных свалках на продажу. Иногда там встречались интересные вещи — микросхемы, телефоны и электрошокеры. Она очень боялась провалиться или залезть туда, откуда не будет возврата. Отсюда, кажется, возврата не было, но Машке это было уже все равно.
Ничего не осталось ни вокруг, ни внутри нее. Ни ужаса. Ни стремлений. Ни желаний. Только хищный мальчик с голодными глазами, и боль, захлестнувшая горло и легкие мерзкой, мутной водой. Это было вовсе не страшно, нет. Машка лениво удивилась самой себе. Она могла бы сказать, что спокойна, не будь это ощущение погружения в грязную вонючую воду таким противным. И руки белоглазого мальчика — холодные, скользкие, жадные — вызывали отвращение. Они цеплялись за ее тело настойчиво, как вцепляется менеджер в сочную куриную ножку, стараясь уложиться в свой обеденный перерыв.
Где-то внутри — то ли в желудке, то ли в глубине души — все еще билось что-то ошалевшее от страха. Оно еще рвалось, вопило и хотело бежать. Но всей остальной, большей части Машкиного сознания уже было все равно. Она мечтала уснуть. Прямо перед собой она видела мягкую темную бездну, которая манила ее. Она так устала! Уже сутки она бродила по чужому миру, она промокла, ее мучили разбойники, и только сейчас ей выдалась возможность отдохнуть. Ее уже не смущал приторный запах гнили, пропитавший эту бездну. Она хотела так мало — лечь и закрыть глаза, а потом исчезнуть отсюда, переместившись в тот спокойный и сладкий мир, что встречает людей в приятных сновидениях. Ей надоело бежать и искать что-то, надоело зубами вырывать у других свое место под солнцем, надоело доказывать миру, что она ничуть не хуже других. Какая разница, кто какого статуса добился, если в конце всех — нищих и богатых, талантливых, известных и последних бомжей — ждет одно и то же: сон, переходящий в ничто? Сон о разрушении, забвении и смерти. И сейчас Машке казалось, что это самое прекрасное, что может случиться с человеком: прекращение волнений и беспокойства. Навечно. Абсолютное равенство — в смерти. И тонкий голос изнутри, призывавший ее проснуться и бежать, стих. Наверное, умер. Машка зевнула раз, другой... и уснула.
Громкое чавканье не потревожило ее.
Разбойники еще некоторое время стояли на краю обрыва, осторожно вглядываясь во тьму на дне оврага и прислушиваясь к звукам, доносящимся оттуда. Когда жалобное постанывание и дикий визг сменились чавканьем, Бо удовлетворенно выдохнул и махнул рукой, веля возвращаться. Его шаман еще секунду всматривался во тьму, а после, сгорбившись, развернулся и последовал за своими товарищами. Если бы странная девочка отбилась от того, кто совсем недавно поселился в разбойничьем лесу, она заменила бы шамана в банде. Ведь это Лесной старец, пришлый агрессивный дух, заставил шамана покинуть овраг, в котором тот жил с рождения. Прежде он владел этим лесом, был его духом-хранителем, и только старец вынудил его идти на поклон к разбойникам, которые потребовали службы за еду и возможность не покидать родной лес. Старцу на дальнейшую судьбу бывшего хранителя было наплевать — лишь бы жертвы приносились вовремя. Шаману не по силам было тягаться с ним, но девочка... Ему показалось, что ей есть что противопоставить старцу. Жаль, что он ошибся. Ему так хотелось свободы и покоя! Как смешно она думала о нем — пенек с глазами... Надо запомнить.
Красная луна висела над лесом, выпирая из облаков вишенкой из кремового торта.
Спиной Машка ощущала жаркую жесткую простынку, но никак не могла проснуться, словно у нее была температура. Она парила в воздухе над темным лесом, над головой висела алая здоровая луна, и Машка прекрасно понимала, что все это сон. Внизу кто-то возился и чавкал. «Неужели вампир и разбойники мне тоже приснились? — подумала она. — И салон, и другой мир...» Судя по знакомой простыне, это было именно так. С одной стороны, это было очень обидно, зато с другой — обнадеживало. Ведь если ее не сожрал проклятый Лесной старец, значит, она жива, а жизнь предоставляет человеку массу приятных возможностей. Даже если перемещение в другие миры — фантастика.
Приняв за аксиому то, что она просто заболела и теперь валяется дома с температурой, Машка попыталась проснуться еще раз и снова потерпела поражение в борьбе с болезненным сном. Прямо перед ней в воздухе разгорелось сияние. Она опасливо отлетела в сторонку и принялась наблюдать, как розовое яркое пятно расползается по ночной тьме, все увеличиваясь в размерах. Контролировать свой сон Машке не удавалось. Вопреки ее мысленным стараниям скорость роста пятна не убыстрялась, цвет не менялся, и байкер Макс из соседнего подъезда из него тоже не выходил с намерением сказать Машке комплимент.
Спустя некоторое время пятно перестало расти совсем, и из центра его появилась большая красная лошадь, приветливо кивнувшая Машке головой, словно они были знакомы давным-давно. Машка повнимательнее посмотрела на лошадь, но никаких ассоциаций, кроме как с известной картиной Петрова-Водкина, у нее не возникло.
— Мы где-то встречались? — на всякий случай поинтересовалась она вежливо.
— Вряд ли, — отозвалась лошадь.
Машка ничуть не удивилась тому, что красная лошадь умеет говорить, — чего только не встретишь во сне, который тебе снится при гриппе.
— Маша, — представилась она.
Лошадь мотнула головой.
— Я знаю, как тебя зовут. И я пришел по делу.
И Машка поняла, что это не лошадь, а конь. Вероятно, именно он позировал знаменитому художнику для его картины. Машке стало ужасно смешно.
— Сосредоточься, — строго сказал конь. — Тебе нужно собраться, осознать себя и перестать делать глупости. В дальнейшем у меня появится много других дел помимо опекания тебя. Ты попадаешь в переделки каждые несколько часов, а это недопустимо для взрослой девушки.
— Ну я же не виновата, что мне не выдали подробную инструкцию по пользованию волшебным миром, — немедленно включилась в игру Машка. У снов свои правила, которым стоит следовать.
— Такой инструкции не существует, — сообщил ей конь, подумав немного. — Миры все разные, и всё зависит только от твоей сообразительности и твоего статуса.
— Здесь другие правила, — возразила Машка. — И я не умею по ним играть.
— Любой мир — это система, — нравоучительно заметил конь, помахивая длинным черным хвостом, хотя мух или слепней вокруг не было и в помине. — Если ты способна обучиться системе, ты не пропадешь. Не разочаровывай меня. Я думаю, освоить принципы выживания в мире, каким бы он ни был, ты вполне способна.
— Ну да, — подхватила Машка, — И с демоном я тоже справиться способна без магии. Да что магия, у меня даже ножа или кастета нет. А духи с демонами тут на каждом углу кишат. Прямо как промоутеры дома, деваться от них некуда!
— Дело не в демонах, — отозвался конь. — Дело в том, будешь ли ты соваться в те места, где они есть, и научишься ли ты соизмерять свои желания со своими же возможностями. Нельзя постоянно надеяться на любовь богов, которых ты даже не знаешь. И демоны тут ни при чем. Ты же дома не ходишь в наркоманские притоны? И с духами не связывайся!
— Да зачем вообще все эти духи, демоны и прочая дрянь?! — возмутилась Машка, как будто имела какое-то право возмущаться. — Эти опиумы для народа?! Ерунда какая-то тут творится. Какой идиот их вообще выдумал?
И осеклась, поняв, что переборщила. Но конь не обиделся и не ушел обратно в свое розовое сияние. «Кто он такой и почему он со мной цацкается?» — задумалась Машка и пытливо уставилась на него.
— Все эти глупые конструкты, — задумчиво сообщил он, — это переработанные, пережеванные эмоции. Большинство обитателей мира не способны воспринять эмоции, переживания и наставления богов в чистом виде. Они не понимают их, а кристальная чистота мысли, свойственная высшим существам, сжигает их. Отсюда и созданные нами образы. Так удобнее.
— Но почему мы с разбойниками видели эту дрянь неодинаково? — спросила Машка. — И я сама по ходу дела по-разному ее видела. Сначала массой какой-то вонючей, а потом мальчиком-вампиром?
— Конструкт пластичен. — Конь кивнул лобастой головой. — То есть я хотел сказать, образ воспринимает твои мысли и подстраивается под твой уровень развития.
— Значит, мой уровень развития соответствует вампиру, а их — какому-то старцу? — уточнила Машка.
— Не все так просто. Ты намного старше разбойников, а потому для них это существо старше, а для тебя моложе. — Алый конь улыбнулся. — Пойми, такой образ довольно примитивен. Ему сложно отследить нюансы. Боюсь, он даже не понял, что ты не совсем человек...
— Как это не человек? — перебила говорящего коня Машка, в голове которой сразу же зашевелились ужасные подозрения, одно хуже другого.
— Человек — это живущее около шестидесяти лет обыкновенное существо, рожденное в этом мире, — мягко объяснил конь. — Не обладающее способностями к магии. Ты же не будешь спорить с тем, что несколько отличаешься от местных крестьян?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73