По-моему, тебе нравится, что тебя везде узнают. Я наблюдала за тобой. Твое лицо начинает светиться от радости, когда ты замечаешь, что тебя узнали. Ты словно читаешь мысли людей: «Это Шоффе, лучшая манекенщица мадам Терезы. Правда, она выглядит потрясающе?»
Еву не огорчало, что лучшей манекенщицей была не она. Девушка не проявляла никаких признаков ревности. Однако я слегка завидовала ей. Она обладала моими большими темными глазами и черными волосами. Из-за неё я ощущала себя обманщицей. Я воспользовалась биде. Поскольку у нас был только один санузел, Ева помочилась возле меня.
– Мы с тобой совсем лишены стыдливости, – заметила я.
– Чего нам стыдится? Мы лишь отправляем естественные потребности.
Она выросла не в Пилгрим-Лейке среди пуритан, а в Испании, стране наших с Харри грез, да ещё именно в Аликанте! Это было самым невероятным совпадением из всех, с которыми я когда-либо сталкивалась. Я до сих пор помню украденную из библиотеки книгу с изображенным на обложке замком Санта-Барбара и то, как мы занимались любовью в тот судьбоносный для нас день.
Однако я скрывала от всех, что у меня есть брат. Даже от Иэна, за которого собиралась выйти замуж, как только он разведется с этой цепкой стервой Полетт. Возможно, если бы Харри не женился, я бы не стремилась к браку, но он взял в жены англичанку. Она даже имела титул: её звали леди Сара Констанс Эймс. Она была актрисой. Их свадьбу освещали в «Тайм Интернейшнл», в колонке светской хроники. В журнале «Мари Клер» появилась небольшая заметка с фотографией счастливой пары. Сара была грудастой блондинкой. Харри выглядел так эффектно, что я невольно ахнула, увидев, как он смотрит на меня с блестящей журнальной страницы. Я ещё никогда так не страдала от ревности, не казалась себе столь безжалостно брошенной, хотя сама покинула Харри. Я не писала ему из Швейцарии, оборвала все нити, велела адвокатам моей матери хранить в тайне мое местонахождение. Я пыталась забыть о существовании брата.
Даже сейчас я мучилась, думая о нем слишком часто. Он пробуждал во мне ужасные и прекрасные воспоминания. Я заставляла себя выбросить Харри из моей памяти. Говорила себе, что он, как и Алексис Маринго, остались в далеком прошлом. Все, чем мы занимались друг с другом, было детскими забавами. Ева имела четырех братьев и двух старших сестер. Она собиралась выйти замуж за Эдуардо, работавшего официантом на Монмартре. Можно было ожидать, что она подыщет себе человека с более высоким общественным положением, но его работа, как и её собственная, ничего не значила для Евы. Я должна признать, что Ева обладала какой-то неброской, чисто испанской загадочностью.
Иногда мне хотелось разделять её скромные ценности, но я знала, что это желание было безнадежным и сулило только муки. Я была искусственным продуктом, а она – натуральным. Поэтому я утешала себя мыслями о том, что когда расплывшаяся Ева будет вынашивать четвертого ребенка, а Эдуардо бегать за семнадцатилетними девственницами и возвращаться по ночам домой, чтобы в миллионный раз трахнуть свою жену в задний проход, я буду стройной и желанной супругой Иэна Николсона, объектом всеобщего восхищения. Ева, вероятно, даже не станет переживать из-за такой участи. У неё чрезвычайно развит материнский инстинкт, она непременно добьется своего, в то время как я… Что, если она права, и Иэн не разведется с Полетт? Что, если она права? Я потратила на эти отношения два года и теперь не могла отступить назад. Я определенно не становилась моложе. Эта мысль повергла меня в состояние паники. Иногда мне хотелось убить Полетт, чтобы она не мешала мне.
– Шоффе, теперь ты можешь снять платье, – сказала мадам. – Я воткнула все булавки. Что ты делаешь сегодня вечером?
– Встречаюсь с любовником.
– Очень жаль. Я надеялась, что ты пообедаешь со мной. Не люблю есть в одиночестве.
Постучав, в комнату вошла служанка.
– Вам звонят, Шоффе. Какой-то джентльмен.
Прежде чем я успела что-то ответить, мадам произнесла:
– Запиши фамилию и телефон этого джентльмена. Скажи ему, что Шоффе перезвонит позже.
– Но это, возможно, Иэн, – запротестовала я.
– Ты ему перезвонишь. Пусть он подождет… не будь слишком доступной.
– Проблема в том, что я действительно хочу быть с ним.
– Тем более это следует скрывать. У тебя красивые груди и превосходные длинные ноги. Я хочу, чтобы сегодня вечером ты надела темно-зеленое платье из муслина. Это одна из моих лучших работ, все пытаются скопировать её. Пусть он поведет тебя в ресторан с ярким освещением. Ты знаешь, что являешься для меня отличной рекламой.
– Спасибо, мадам.
Она провела рукой по моей спине.
– У тебя эффектная спина. Меня называют старой лесбиянкой. Но это неправда. Я – одинокая труженица, которой приходится конкурировать с Фатом и Ларошем, Балменом и Мейнбошером.
Она никогда не упоминала Шанель и Чиапарелли, своих главных соперниц-женщин. Она отказывалась признавать их существование (как и свою бисексуальность и связь с Рене). Однажды, когда я сказала, что проходила мимо дома Эльзы Чиапарелли на Рю де Берри, мадам велела мне замолчать.
– Она использует только шокирующий розовый цвет. Не желаю ничего слышать о ней и её монотонных работах.
Я надела простое кимоно, которые мы носили в промежутках между примерками, и посмотрела на висевшие на стене часы. Стрелки показывали без пяти минут пять.
– Если я не позвоню ему сейчас, он может уйти, а я не знаю, где мы обедаем.
Мадам шлепнула меня по ягодице – она нечасто позволяла себе такой игривый жест.
– Будь у меня дочь, я бы хотела, чтобы она походила на тебя. Звони своему богатому любовнику. Надеюсь, он поведет тебя в «Люка-Картон».
– Возможно, мы отправимся в «Серебряную башню».
Мы обе засмеялись, зная, что это ресторан для туристов. Там мы не рискуем попасть на глаза знакомым Полетт… Однажды я сказала ему, что мне приснился сон, в котором я убила его жену. Это было ложью, я лишь хотела увидеть реакцию Иэна. Изумление, страх. Мужчины не любят женщин, склонных к насилию. Они боятся их. Мне следовало догадаться об этом. Но к изумлению и страху Иэна примешивалась гордость. Мысль о том, что любящая его женщина совершает во сне убийство ради достижения своей цели, потешила тщеславие банкира, хотя он никогда не признался бы в этом.
– Не забывай, – предупредил он меня, – что Полетт – мать моего ребенка.
Матери. Женщины, которые старше меня. Они внушали мне страх, из-за них я ощущала себя девчонкой – двенадцатилетней девственницей, которой я была перед внезапной кончиной матери. Моя совесть запятнана кровью. Я никогда не ношу ничего красного. Я никогда не любила Харри. Наверно, я фригидная. Потому что я всегда любила Харри.
– Vite, vite! – сказала мадам Тереза. – Чего ты ждешь?
– Да, мадам.
С моих губ едва не сорвалось: «Да, maman».
12
Войдя ровно в четыре часа в кабинет Иэна Николсона, Харри испытал одновременно облегчение и страх.
С одной стороны, Харри был на несколько дюймов выше банкира, что тотчас придало молодому человеку дополнительную уверенность. С другой стороны, Николсон действительно встретил его весьма любезно. Банкир был в элегантном костюме, сшитом на Сэвил-Роу, он говорил на безупречном английском и обладал непринужденными манерами. Николсон явно учился в лучших учебных заведениях и получил прекрасное образование.
«Несомненно, он закончил Итон или Винчестер, – предположила Сара. – А затем Кембридж.»
Харри спросил себя, не бросятся ли в глаза этому рафинированному англичанину провинциальное происхождение посетителя и воспитание, полученное в колледже благодаря баскетбольной стипендии. Даже если Иэн Николсон что-то заметил, он никак не выдал этого, пожимая руку Харри.
– Рад с вами познакомиться, мистер Маринго. – Рукопожатие Николсона оказалось более крепким, чем мог предполагать Харри. – Надеюсь, перелет был не слишком тяжелым.
– Слава Богу, он прошел без неприятных неожиданностей.
– То есть гладко, как говорите вы, американцы, верно?
Сражение между Старым светом и Новым уже началось, подумал Харри. Схватка между продавцом и покупателем. Он пожалел о том, что не учился в гарвардской школе бизнеса и что его мать владела магазином в маленьком городке. Сушеные лаймовые бобы: 4 цента за фунт. Жаль, что его отец был алкоголиком, а не председателем правления «Дженерал Моторс».
– Да, можно сказать, что гладко, – согласился Харри.
– Пожалуйста, сядьте. – Николсон указал на кресло в стиле Людовика XIV, стоявшее напротив безупречно отполированного стола из красного дерева. – Хотите что-нибудь выпить? Может быть, виски? В последнее время этот напиток вошел здесь в моду. Французы почему-то считают его экзотическим.
– Вероятно, потому что в этой стране виски стоит очень дорого.
При упоминании о деньгах Николсон улыбнулся. Харри его улыбка показалась приятной, однако загадочной. Николсон был директором известного банка, хитрым, проницательным человеком лет сорока пяти со светлыми волосами, рыжеватыми усами и голубыми, почти мутными глазами. Его лицо с тонкими точеными чертами казалось антиподом смуглого, изменчивого, чувственно-красивого лица Харри. Любопытно, женщины какого типа находят Николсона привлекательным, подумал Харри. Он не смог представить себе это, но почувствовал, что они, вероятно, составляют целую армию. Эта мысль смутила молодого человека.
– Может быть, вы предпочтете коньяк? Или кофе? Выберите сами яд, который вам по вкусу.
– Кофе и коньяк, если можно.
Николсон нажал указательным пальцем левой руки кнопку переговорного устройства.
– Мишель, принесите, пожалуйста, кофейник.
Он встал, прошел по комнате, открыл дверцу высокого шкафчика, достал оттуда два резных бокала и бутылку пятизвездочного «Курвуазье». Бар находился за спиной у Харри, в углу просторного кабинета. Он заметил его, войдя в комнату. Повернувшись в кресле, Харри увидел множество бокалов и различных бутылок со спиртным. Там было все – от «Дюбонне» до «Джека Дэниэлса». Он вспомнил мутноватые голубые глаза Николсона. Может быть, этот человек слишком много пьет? Сара не говорила об этом. Николсон вернулся к столу, налил по щедрой порции коньяка в оба бокала и протянул один из них Харри.
– Ваше здоровье, – сказал банкир. В этот момент кто-то постучал в дверь. – Entrez.
В кабинет вошла хорошенькая девушка лет двадцати с небольшим. Она принесла резной поднос с высоким белым кофейником, двумя золотисто-белыми чашечками, сахарницей и двумя чайными ложечками. Девушка молча наполнила чашечки почти до краев дымящимся черным кофе и поставила их перед каждым из мужчин.
– Больше ничего не надо, сэр? – спросила она Николсона с легким акцентом в голосе и бросила лишь один взгляд на Харри.
– Нет, спасибо, Мишель.
Харри посмотрел вслед бесшумно удалившейся секретарше. Овальный персидский ковер поглощал звуки её шагов. Даже прикрытое свободным бежевым костюмом из мохера (имитация модели Шанель), тело девушки выглядело весьма соблазнительно. Мишель казалась настоящей парижанкой. Здесь девушек не штампуют по единому образу и подобию, как в Америке, подумал Харри. Каждая из них отличалась каким-то индивидуальным штрихом. В случае Мишель это была брошь с изображением леопарда, находившаяся не на отвороте пиджака, а сзади, на талии. Девушка словно желала привлечь к себе внимание не только при своем появлении, но и при уходе. Именно с такой крошкой Харри хотел переспать этой ночью.
– Если вы действительно так заинтересованы, как мне кажется, это обойдется вам примерно в десять тысяч франков. Не говорите, что я не предупредил вас, mon copain.
Харри решил, что он ослышался.
– Извините?
– Сейчас конец апреля – fin du mois, как говорят в этом восхитительном и практичном городе. Ее кошелек, должно быть, уже опустел.
– Но она работает у вас. – Возможно, долгий перелет плохо повлиял на его мозги. – Я хочу сказать, что у неё есть работа. Она – секретарша, а не
– Проститутка? – Смех Николсона прозвучал искренне, заразительно. Конечно, нет. Мишель родилась в прекрасной лионской семье, её отец известный адвокат. Одно никак не мешает другому.
Харри почувствовал себя идиотом. Он уставился на собеседника в ожидании объяснения.
– В Париже много девушек вроде Мишель – возможно, если бы кому-то удалось их пересчитать, общее количество составило бы не одну тысячу. Понимаете, мы, бизнесмены, выдаем им зарплату раз в месяц. Так здесь принято. Мы платим в начале месяца, и, к моему стыду, не слишком щедро.
– Вы хотите сказать мне, что из-за вашей необычной традиции им приходится пополнять свои доходы, обслуживая мужчин за деньги?
– Никто не заставляет их это делать, но они все обладают весьма экстравагантными вкусами по части нарядов. Можно даже сказать, что они помешаны на одежде. Вправе ли мы обвинять их в этом, ведь они живут в мировой столице моды? Я готов поручиться, что сейчас Мишель мечтает о туалетах для летнего отпуска. Проблема заключается в отсутствии необходимой суммы. Несомненно, после работы вы найдете мою секретаршу возле Рон-Пуан. А если не её, то какую-то другую девушку.
Харри залпом проглотил свой коньяк, почти не дегустируя его. У американца пропал интерес к вкусу спиртного.
– Потрясающе, – произнес он.
– Не делайте такое изумленное лицо.
– Но я действительно изумлен. Почему я должен скрывать это?
– Конечно, не должны, мой дорогой.
– Я не умею притворяться. Я слишком прямолинеен. Как большинство американцев.
Он правильно выбрал слова и тон, в них заключался уместный вызов. Харри заметил, как сузились мутноватые голубые глаза Николсона, и понял, что не ошибся. Чтобы получить от Николсона то, в чем нуждался Харри, ему следовало играть по своим правилам, оставаться на своей территории. Он никогда не победит этого вежливого английского франкофила с помощью другой тактики. Он должен быть прямолинейным, конкретным американским провинциалом. Наивным. Возможно, простоватым. Что ж, таким он и был на самом деле, в этом и заключалась его сила, которую Харри только что начал ощущать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61