Колин смеялся, уверял, что, не выгони я его, он никогда не попал бы в подобную передрягу, а я думала – черта с два, обязательно попал бы, только случилось бы это с моей домработницей. Должна признать, его рассказ весьма взволновал меня – не из-за домработницы, а из-за шкафа. Около часа я забавлялась мыслью о возможности подобного развлечения, потом отмела ее. Забавляться буду – если вообще буду – позже, во всяком случае, после того, как Саския вырастет и вылетит из гнезда… И уж вовсе не обязательно развлекаться в тесном бельевом шкафу, уткнув лицо в стопку полотенец и задыхаясь от запаха стирального порошка.Роджер был не из тех, кого привлекают бельевые шкафы, это уж точно. Полагаю, его определяющей чертой являлась благовоспитанность, его можно было женить на себе в любой момент. Но если вы не желали женить его на себе, он тоже не возражал. Он был скорее послушный, чем занятный, скорее надежный, чем желанный, но при этом добрый и терпимый, особенно по отношению к Саскии, которая, будучи по природе хорошей девочкой, не упускала случая поиздеваться над ним. И если эти его добродетели не озаряли мир ярким светом, то они, конечно же, служили отличной смазкой для вращения этого самого мира вокруг своей оси. Отношения наши не были бурными в постели и не искрились весельем. Они не имели ничего общего с тем, что заставляет сердце учащенно биться, кровь течь быстрее, а радость и отчаяние чередоваться в стремлении достичь равного партнерства… Нет. Никакого отношения к любви все это не имело.Примерно в то время, когда началась подготовка к отъезду Саскии, меня начала обуревать какая-то тревога, придававшая всему новую окраску. Я объясняла это радикальной переменой, которая предстояла мне в жизни, – своего рода суррогатом менопаузы – и, обсуждая с Саскией подробности ее будущего путешествия, думала о миссис Мортимер, о ее завидном спокойствии. Я мечтала достичь такого же состояния, стать абсолютно самодостаточной женщиной, находящейся в полном согласии с самой собой, и так дожить до конца своих дней. У нее были ее коллекция, ее дом, повседневная рутина и приходящая домработница. Казалось, нет ничего, чего бы ей недоставало.За годы знакомства мы весьма сблизились. Однажды, когда я ей принесла очередную работу и мы пили херес, я высказала свою мечту вслух:– Если бы я могла на склоне лет стать такой же умиротворенной и довольной, как вы, то была бы счастлива.– Да, – ответила миссис Мортимер, – но для этого весьма важно оказаться прикованной к инвалидному креслу. Не отрекайтесь от собственной жизни. Вы вдвое моложе меня, у вас пара отличных ног, чтобы еще побегать. Пользуйтесь этим. Все имеет свой конец, в том числе и херес. – Указав на бутылку, она цокнула языком и протянула свою рюмку. – Деньги облегчают жизнь, – добавила она. – Очень облегчают. Но вы должны помнить, что мне, поскольку я была замужем, никогда не приходилось срабатывать самой.– Аминь, – подытожила я.– Вы никогда не думали о том, чтобы избавиться от мастерской и заняться чем-нибудь полегче?Я улыбнулась. Если коллекция этой дамы отличалась острой современностью, то образ мыслей, напротив, оказался весьма старомодным. Когда происходил этот разговор, мне еще несколько лет предстояло содержать Саскию, поэтому, даже имей я достаточную мотивацию, вопрос миссис Мортимер был лишен смысла.– Это невозможно, – ответила я.– Вы лишаете себя удовольствия, – сказала она. – Разве для вас это не важно?Я подумала про бельевой шкаф и снова улыбнулась:– Не очень.– Это неправильно, – задумчиво произнесла она и пригубила херес из маленькой хрустальной рюмки. – А вот я в молодости повеселилась всласть!Я опять не смогла сдержать улыбки, усомнившись в том, что ее представление о веселье хоть в какой-то мере соответствует тому, что мне только что вспоминалось.Тем не менее я действительно в конце концов продала мастерскую, но отнюдь не из соображений гедонизма. Экономический климат – точнее, плотный экономический туман, накрывший меня, – заставлял прилагать неимоверные усилия, так что, когда грек-киприот, хозяин цепи окантовочных мастерских, предложил выкупить мой бизнес, у меня практически не было выбора. С тех пор я стала просто менеджером и, к собственному удивлению, радовалась этому. Впервые не приходилось тревожиться о вероятных убытках. Это напоминало освобождение от головной боли, которой ты страдал, не отдавая себе в этом отчета до тех пор, пока не избавился от нее.Когда Саския решила навестить отца, она честно сказала мне об этом, и, также как в случае с продажей мастерской, меня удивило, насколько легко оказалось согласиться. Некоторое время они переписывались, а однажды раздался телефонный звонок. Я сняла трубку. Неуверенный голос – с легкими трансатлантическими обертонами – спросил:– Маргарет?Узнав Дики, я набрала в легкие побольше воздуха и ответила:– Да, Дики.– Как поживаешь?– Хорошо. Сейчас позову Саскию.– Хочу поблагодарить тебя… – начал было он, но я перебила:– Не стоит. – И пригласила к телефону его дочь.Саския планировала плыть до Нью-Йорка на теплоходе (поскольку была натурой романтичной, а также имела подругу, однажды совершившую подобное путешествие) и деньги на поездку заработать самостоятельно. Но в последний момент затея с работой сорвалась, так что путешествие оплатила я. Это было моим подарком к ее восемнадцатилетию, и ничто – никакие попытки Саскии отговорить меня – не могло меня остановить. Сумма оказалась весьма впечатляющей. Для меня это означало, что придется продолжить более чем интенсивную трудовую деятельность, а у моих подруг при упоминании этой суммы глаза чуть не вылезли из орбит.– Но это же невозможно! – воскликнула Верити, жившая на одной улице со мной и писавшая острые феминистские рассказы и сценарии. – Тебе пришлось бы перезаложить дом!– Не забывай, что, в сущности, дом принадлежит Саскии. Я бы никогда не согласилась поселиться здесь, если бы Дики…– А где ты собираешься взять деньги?– Ну… я действительно перезаложила дом, но на очень скромную сумму, – пролепетала я. – Очень скромную. Очень.Верити посмотрела на меня так, словно я на ее глазах выпила яд.– Шутишь?! – не поверила она.– Ничего страшного, – промямлила я.В конце концов, у меня были кое-какие собственные сбережения. Не очень много, но достаточно, чтобы подстелить соломку, если дела в мастерской пойдут плохо. Когда порой по ночам меня охватывала паника из-за неуверенности в будущем, мысль о том, что деньги у меня есть, успокаивала.– Гм… – сказала Верити, – тебе придется по-прежнему работать от зари до зари.– Но мне самой хотелось сделать ей этот подарок, – возразила я. – Хотелось, чтобы девочка с шиком съездила в Нью-Йорк и Канаду. Только, если ты скажешь ей, сколько это стоит, я размозжу тебе голову.Все, что я говорила, было правдой, но правдой было и то, что существовал еще один нюанс: я не желала, чтобы Саския хоть что-то брала у Дики. Ни пенни. Ничего.Напоровшись на такую реакцию Верити, своей самой старой и близкой подруге Джилл я решила соврать. Если даже Верити, с которой я знакома всего лет пять, так возмутилась, то что же скажет подруга, находившаяся рядом целых тридцать лет?– Это деньги из доверительной собственности, – заявила я ей по телефону.Отчасти так и было.– Тогда было бы благоразумнее с ее стороны сохранить их и обставить поездку поскромнее, – заметила Джилл. – Брось, тетушка Маргарет, – добавила она тоном, каким обычно говорят «не вешай мне лапшу на уши». – Просто ты не хочешь дать Дики шанс поиграть мускулами и изобразить из себя щедрого отца.– Ей необходимо иметь с собой разумную сумму на мелкие расходы, – упиралась я, стараясь, чтобы мои слова не звучали как попытка оправдаться.– Там, у отца, Саския не откажется и поработать. Или воспользоваться хоть отчасти тем, что ей причитается по праву. Ей будет тяжело сознавать, что ты здесь надрываешься из последних сил, лишь бы не ударить лицом в грязь.– Но мне действительно самой хотелось сделать это, – настаивала я.– Умри, но фасон держи, – фыркнула Джилл.Иногда я радовалась тому, что Джилл живет далеко от меня. Взгляд ее лучистых глаз порой мог быть весьма тяжелым.– Тебе следовало бы воспользоваться случаем и немного оторваться. Завести роман. Ты это заслужила. – Она скорбно вздохнула.Я быстро сменила тему:– Кажется, у тебя неважное настроение, я права?Пауза, еще один задумчивый вздох.– Ну, что тебе сказать, – эпически начала она. – Вот сижу я и смотрю в дальний конец гостиной. Там, на тахте, обитой индийским ситчиком в оборках, лежит супруг, спутник всей моей жизни. Отец моих детей. Тех самых, что приторно улыбаются здесь же с фотографий. Сына и дочери, которых мы добросовестно вырастили. Теперь, как тебе известно, один учится в сельскохозяйственном колледже в Амстердаме, другая – разводит моих внуков в Уилтшире. Остается надеяться, что по крайней мере у Джайлса найдется несколько веселых подружек среди тюльпановодов. Что касается Аманды, она, увы, точная копия своего отца, клон…– Ну зачем ты так язвительно…– Не перебивай! – рявкнула Джилл. – Газета «Санди таймс» прикрывает верхнюю часть его туловища, – продолжила она свое повествование, – которая заметно округлилась. Когда мы трахались в Брайтоне ночи напролет, этой округлости не было и в помине. Теперь животик медленно вздымается и опадает под газетой. Глаза закрыты, голова откинута, так что вверх торчит заросший отнюдь не модной щетиной подбородок, из ноздрей вырывается аденоидная двухтактная трель. Сегодня утром мы обменялись разными интересными репликами вроде: «Передай мне джем» или «Это ты взяла журнал?». За обедом и новее разговорились: «Передай мне мятный соус» – «Это английская ягнятина?» – «Мне во вторник понадобится две рубашки, одна – чтобы надеть, другая – с собой». – «Еще картошки, пожалуйста…» Сегодня вечером придут двое его коллег, они за целую неделю не наговорились на работе, и…– Ну хватит, – сказала я. – Ты нарисовала очень милую картинку. Скоро приеду к тебе на выходные, как только Саския уплывет. А сейчас мне некогда.Джилл вздохнула:– Только не откладывай надолго, – еще один тяжкий вздох, – а то я чувствую, что постепенно превращаюсь в обои. Ну, пока. Глянь, Левиафан зашевелился… Как только Саския уплывет. Эта фраза долго отдавалась в моих собственных ушах – как эхо от удара тяжелого молота по грубому гонгу. Одиночество, вот что страшило меня. Как сделать, чтобы оно обернулось свободой? Глава 4 В тот раз на призыв миссис Мортимер не лишать себя удовольствия повеселиться я иронически усмехнулась. Мое финансовое положение действительно не позволяло излишеств. По крайней мере этим я оправдывала свой образ жизни. Вероятно, небольшое путешествие мне не повредило бы, но я вовсе не хотела трястись по пустыне на яке, о чем и сообщила старой даме. Она рассмеялась:– Какие мы с вами разные! А я бы с удовольствием. – Она пристально посмотрела на меня. Это она умела! Проницательный взгляд миссис Мортимер кого угодно мог привести в замешательство. – Что вы собираетесь делать в своей «посттетушкиной» жизни?Я не стала говорить о глухом эхе гонга, просто сменила тему – это я умела делать прекрасно.– Восхищаюсь тем, как прекрасно вы обходитесь одна. Мне всегда казалось, что человек в инвалидном кресле привязан к дому.– Отнюдь, – возразила миссис Мортимер. – К колесам быстро приспосабливаешься. Хотя боюсь, что со временем ситуация изменится. Но думать об этом я буду только тогда, когда положение ухудшится, потому что сама мысль о платной компаньонке или – не дай Бог – сиделке выбивает меня из колеи. Можно не сомневаться, что рано или поздно Джулиус предложит мне что-то в этом роде. Хотя этот Станна, которого он для меня нашел, – просто дар небес. Всем хорош. Если бы еще он так не любил викторианскую живопись, мы бы вообще прекрасно ладили.Джулиус, ее сын, отдав должное Индии и тамошним гуру, в конце концов угомонился и осел в высших эшелонах руководства Центрального почтамта. Женился на своей секретарше, завел двух детей и поселился в Вирджиния-Уотер. Как и многие бывшие хиппи, он сменил безмятежное существование вне общества на надежную и удобную буржуазную жизнь в загородном имении Лютиенс и больше никуда не стремился. Он считал, что у его матери винтиков в голове не хватает – сидение в инвалидной коляске, по его представлениям, способствовало разжижению мозгов, – а миссис Мортимер охотно позволяла ему пребывать в этом заблуждении. Что касается мистера Мортимера-старшего, адвоката, то он умер за несколько лет до того, как я познакомилась с его вдовой. Она мало о нем рассказывала – разве что то, что он прекрасно се обеспечил и был хорошим человеком. Состояние ее не было беспредельным, но позволяло удовлетворять страсть коллекционирования, время от времени пускаться в какой-нибудь круиз, проигрывать понемногу в бридж и радоваться жизни.За несколько лет до описываемых событий самым волнующим приключением для миссис Мортимер оказалась покупка электрической инвалидной коляски. Она желала иметь такую, в которой могла бы без посторонней помощи ездить куда угодно, и когда получила то, что хотела, уже не знала удержу.Впервые мы с ней поссорились именно из-за этого ее нового опасного увлечения, когда она самостоятельно явилась на Корк-стрит в день открытия выставки офортов Пикассо. Очень эротичных – или, точнее, откровенных офортов, выполненных в технике фотогравюры. Когда прибыла миссис Мортимер, я была уже там и направилась было ей навстречу. В это время из машины спустили два наклонных рельса – компания, в которой она заказывала грузовое такси, всегда в таких случаях оснащала ими автомобиль, – миссис Мортимер задним ходом стремительно выехала из салона и крутанула кресло, как какую-нибудь ярмарочную игрушку, с таким азартом, что я, честно признаться, порадовалась тому, что нас разделяла стена. Коляска была чрезвычайно «накрученная» – черная, с множеством хромированных деталей и пультом управления в подлокотнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40