– Стиль времен Эдуардов, – пояснил он на мое восхищенное «О-о-о!». – Правда, немного осовременено. Мы успели это сделать до того, как ребята из местной администрации занесли усадьбу в список охраняемых памятников архитектуры. В любом случае лучше иметь водопровод, чем удобства образца викторианской готики. Вы согласны?Мы лишь дружно кивнули, поскольку напрочь утратили дар речи. Он закрыл дверь и поправил занавеску.– Ванна и ватерклозет – новейшие. Горячая вода – без ограничений. Вот, собственно, и все, что вам пока необходимо знать. – Он проследовал к выходу и остановился за дверью в коридоре. Собираясь воспользоваться предложенным водным изобилием и уже направляясь в ванную, я подумала, что Оксфорд сейчас даст ему чаевые. Роджер обычно поступал именно так. Но наш хозяин, снова потирая руки, сообщил: – Обычно мы устраиваем аперитив перед ужином в гостиной. – Взгляд на часы. – В половине седьмого вам удобно? Там я расскажу остальное. – И удалился.О том, чтобы немедленно продолжить «ломать преграды», как я мысленно это называла, теперь не могло быть и речи. Сверившись с часами, мы обнаружили, что осталось всего тридцать минут на то, чтобы подобающим образом одеться к ужину. У меня мелькнула было мысль на все наплевать, упасть поперек роскошной кровати и сказать что-нибудь призывно-искусительное чуть хрипловатым голосом, но здравый смысл победил. Либо мы откажемся от аперитива, понимая, что в этом случае кто-нибудь наверняка будет настойчиво стучать в нашу дверь, либо принимаем правила игры. Мы переглянулись, одновременно плюхнулись на кровать и расхохотались – отнюдь не искусительно, а безудержно весело, закрывая лица руками.– Интересно, как бы прореагировал его светлость, если бы я спросил, где здесь поблизости можно купить презервативы?Представить себе это снисходительно-аристократическое лицо после такого вопроса – нет, это слишком.– Он либо станет пунцовым и испарится, либо сделает вид, что не расслышал, – предположила я.– Или отведет меня в сторону и скажет: «Послушайте, старина…», – подхватил Оксфорд, но в следующий момент, посмотрев на меня уже серьезно, добавил: – Простите, я не подумал.– Ничего страшного. – Я окинула взглядом комнату. – Фантастическое место. Давайте будем считать, что это приключение. – Ничего другого нам и не оставалось.– Какая ванная! – воскликнул он, неожиданно резво вскакивая. Открыл дверь, открутил все краны, потрогал затычку (фаянсовую пробку на медной цепочке) и очаровательный душ с такой же медной головкой. Я с трудом сдержала улыбку. Если существует нечто, объединяющее всех настоящих мужчин, так это – не считая отвращения к пирогу с заварным кремом – их любовь к функциональности. Поскольку мне было непривычно, чтобы из кранов текла вода, спуск в унитазе исправно работал, а душ равномерно распределял струи, я разволновалась: во всем этом было что-то истинно мужское. С удовольствием наблюдая, как Саймон обследует этот шедевр времен Эдуардов, я вдруг вспомнила, что нужно спешить, поэтому, схватив несессер, ворвалась в ванную и… поцеловала Оксфорда в губы. Головка душа, которую он продолжал держать в руке, оказалась между нами, что создавало большое неудобство. К тому же из дырочек потекла вода, и это нас страшно развеселило – мы снова разразились смехом.– Ну вот, – сказал он, опечаленно глядя вниз, как взирает мужчина на свой не вовремя опавший пенис.– Не важно. – Я вытолкала его из ванной. – Еще не вечер.Несмотря на весь восторг, с каким мы предавались игре, было в нас обоих нечто неистребимо практичное. Наши розовые фантазии оказались скреплены скобами холодных и жестких фактов. Наверное, чем-то похожим бывают отмечены романы военного времени – бросаешься навстречу друг другу очертя голову и живешь лишь настоящим, потому что завтра он может отправиться на фронт и там погибнуть…Обстановка пока не располагала к елизаветинскому кокетству. Может, что-то изменится позднее.Итак, потерпев поражение, я решила надеть беспроигрышное «маленькое черное платье». В строгом черном одеянии с юбкой на дюйм ниже колена, с ниткой жемчуга и сияющим вожделением взглядом больших глупостей не наделаешь. Во всяком случае, в «брайдсхедской» обстановке. Когда я вышла из ванной, мы снова переглянулись и, похоже, нам одновременно пришло в голову послать к черту ужин, немедленно раздеться и заняться тем, ради чего мы сюда приехали. Но для этого мы еще не знали друг друга достаточно хорошо.Мы опоздали всего на пять минут.– Не забудьте Овидиеву систему знаков, – шепнул Саймон, когда мы входили в гостиную. Прямо напротив дверей стояли наши хозяева, Джордж и Роберта Хауард, протягивая руки нам навстречу. Я пожала их по очереди, и в тот момент, когда держала руку Роберты в своей ладони, почувствовала, как Оксфорд легко шлепнул меня и стиснул ягодицу – вот провокатор! Я вздрогнула и воззрилась на орлиный лик хозяйки с неуместным испугом. Потом, оглянувшись и встретив безмятежно-невинный взгляд Оксфорда, ущипнула себя за ухо.– Я просто проверял шифр, – прошептал он, ведя меня к столику с напитками.Позже я пожалела, что не веду дневника и не сделала записей о событиях того вечера. Джордж и Роберта были хозяевами «Поместья Марстона», и перед ними стоял извечный вопрос: либо предпринять какой-нибудь коммерческий проект, либо потерять свои владения. К перспективе открыть феодальную усадьбу для туристов они относились с явным презрением, поэтому предпочли устроить отель. Оксфорд отказался сообщить мне стоимость проживания в нем, но скорее всего это было очень дорогое удовольствие.Над камином в стиле английской неоклассики висел Каналлетто – без сомнения, гордость здешней коллекции. Я вежливо поахала перед ним и перешла менее значимым экспонатам. Очень хороший Беллотто – куда лучший, чем его дядюшка Каналлетто, – офорты Гиртина и великолепный неизвестный итальянец, по манере напоминающий Клода.– Похоже на Джорджоне, – сказала я с претензией на осведомленность.– Это и есть Джорджоне, – подтвердила Роберта, аристократическим ликом схожая с Плантагенетами, и неожиданно просто добавила: – Только очень маленький.Увы, как часто бывает, всерьез задуманная коллекция серьезной не получилась, не обрела завершенного и цельного вида. Хороший портрет кисти Рейнолдса – фигура и полный рост в псевдогрсческом облачении – соседствовал с чудовищным эдвардианским портретом конусообразной дамы со взбитыми золотистыми волосами, которая выглядела так, будто ее засасывало в пылесос, причем ей это настолько понравилось, что раскрасневшиеся щечки напоминали пару пунцовых роз.Хозяин, оказавшийся за моим плечом, пояснил:– Моя тетка. Прекрасный портрет, не правда ли? – И, не дождавшись моей похвалы, сменил тему: – Позвольте вам представить…Он повел меня к гостям, и тут я обнаружила, что кроме живописи в комнате есть еще кое-что примечательное. Точнее – еще две пары. Дафна и Рассел Мэддокс приехали из Харрогита. Харрогит – фешенебельный курорт с минеральными водами в графстве Йоркшир. Известен также как место проведения ежегодного Харрогитского фестиваля искусств, научных, политических и прочих конференций.

На мой вопрос, что они там делали, они ответили, что они там просто живут. Поскольку оба приближались к семидесяти, выбор места жительства представлялся разумным. Дафна была необъятных размеров и одета в нечто развевающееся цвета лаванды. Для полного сходства с королевой-матерью недоставало лишь шляпки с загнутыми полями. Рассел, напротив, был маленький, с красными прожилками на лице. В последнее время, как выяснилось, занялся живописью. Я вежливо осведомилась, что он пишет. Как всякий любитель, он приветствовал вопросы о своем творчестве – настоящий художник плюнул бы мне в глаза, а этот, неопределенно размахивая рукой, пустился в пространные объяснения. Влей я в себя еще порцию джина, я бы спросила, что он предпочитает: синие лакричные поля или розовый кокосовый орех с темной сердцевиной? Ненавижу людей, которые, будучи по сути малярами, величают себя художниками. Когда-то он был агентом по продаже недвижимости, так что, вероятно, воспринимал свое «искусство» как епитимью за былые грехи.Банни и Вильма Кэмпбелл прибыли из Огайо, чтобы искать свои шотландские корни. Ожидалась еще одна партия Кэмпбеллов, но их самолет задержался в аэропорту имени Кеннеди. Банни имел какое-то отношение к металлам, из грубых заготовок делал нечто изысканное на продажу. Вильма организовывала различные фонды с чисто американским энтузиазмом, совершенно бескорыстно предаваясь этой славной общественной Деятельности. Естественно, Оксфорд тут же заинтересовался металлами. Они с Банни, опершись на каминную полку и добродушно потягивая виски, принялись увлеченно обсуждать проблему усталости металла. Это было очень забавно. Итак, в близком преддверии первой ночи блаженства мы оказались в компании людей, для которых публичные проявления интимного интереса к партнеру определенно были de trop. Слишком (фр.).

Я почти возблагодарила судьбу за то, что пребывала в зрелых летах, – будь я одной из глупышек Колина, наверняка взбрыкнула бы.Сходство Дафны с королевой-матерью нашло продолжение и в ее любви к джину с тоником. Если верить желтой прессе, наша почтенная августейшая родительница только своему дворецкому доверяет смешивать их в нужной (и весьма щедрой) пропорции. Искренне надеюсь, что это так. Мысль о том, что, приближаясь к девяноста годам, можно часами улыбаться публике, время от времени потихоньку опрокидывая солидный стаканчик, утверждает меня в преданности монархии. Дафна наклюкалась, глазки у нее заблестели, и она с мирной улыбкой обводила гостиную рассеянным взглядом, оживляясь лишь тогда, когда ей предлагали выпить еще.– Почему бы и нет? Я ведь на отдыхе, – говорила она, а я с замиранием сердца ждала, когда же она скажет: «Хватит». Не сомневаюсь, что с таким же успехом Дафна в качестве оправдания могла заявить: «Почему бы и нет? Сегодня ведь четверг».Плантагенетша, понятно, пыталась изображать скорее хозяйку замка, чем управительницу отеля. Мои робкие расспросы – когда подают завтрак, давно ли открылся отель и тому подобное – не встречали отклика, мадам ограничивалась лишь сухими репликами, мол, все это – потом. Вильма, росточком с Дюймовочку и сложением, как у кузнечика, находила все замечательным и не обращала внимания на покровительственный тон Плантагенетши. Только раз слегка щелкнула ее по носу, когда присутствующим было предложено восхититься портретом какого-то сурового судьи.– Мой дед, – провозгласила хозяйка и громко, медленно, видимо, специально для несколько отключившейся американской гостьи, дамы колониальных еще, по ее представлению, времен, добавила: – Настоящий судья!Та, изобразив сладчайшую улыбку, воскликнула:– Что вы говорите? Родственная душа. До выхода на пенсию я тоже была судьей.Плантагенетша посмотрела на гостью так, будто та заявила, что ее хобби – короноваться в Вестминстерском аббатстве.– Что вы говорите?! Настоящим?– Да. Боже правый, какой неприступный у него вид! Он был очень строг?– Не удивилась бы, если бы узнала, что он отправил на виселицу нескольких нарушителей границ чужих владений, – неожиданно для самой себя вмешалась я.– Он был настоящим, а не мировым судьей, – холодно поставила меня на место Плантагенетша.Мы с Вильмой незаметно перемигнулись, а хозяйка пригласила всех к ужину.Еда была превосходной, овальный стол, украшенный изощренной резьбой, отполирован до зеркального блеска. Рыбу, дичь, пудинг и сыр подавал властного вида мужчина средних лет, чьи движения напоминали скорее движения фокусника, чем официанта. Приборы были серебряные и идеально начищенные, сервиз – краун-дерби. Краун-дерби – знаменитый фарфор, производившийся в XVIII в. в г. Дерби; его марка – корона над буквой «D».

Я сидела напротив Оксфорда, который явно наслаждался театральностью действа. Предварительно нас спросили, очень деликатно, словно такой вопрос мог оскорбить, не желаем ли мы ужинать за отдельным столом – по углам их стояло четыре, – но положительный ответ, разумеется, был бы воспринят как неслыханная грубость.Один раз Оксфорд посмотрел на меня через стол и поднял бровь. «Тут-то тебе и дано о многом сказать незаметно… Часто немые глаза красноречивее уст…» В ответ я ущипнула себя за подбородок, что означало: мне хорошо.Застольная беседа текла так, как, должно быть, бывало в добрые старые довоенные времена. Самые общие темы, никакой чепухи о политике или религии. Уж не знаю, щадили ли присутствующие чувства друг друга или априори считали, что все собравшиеся – консерваторы и англиканцы.– Здесь в доме есть очень недурные рамы, – вежливо сообщил мне Джордж и тихо добавил: – Иногда я думаю, что иные из них ценнее, чем то, что в них заключено.Вот уж точно.Перед тем как подали сыры, я оглядела комнату. После двух порций джина, половины бутылки бургундского и бокала сотерна она показалась мне куда веселее. Элегантная, с высоким потолком, украшенным декоративной лепниной. На стенах – бархатистые обои глубокого зеленого цвета. Французские окна задрапированы нежно-кремовыми шторами. За дверьми – лужайка. Когда мы садились за стол, она была еще освещена солнцем, теперь утопала в почти кромешной тьме. Свет исходил из двух настенных светильников и свечей, расставленных на столе. Такое освещение придавало комнате еще большее сходство с театральной декорацией. Все это могло бы выглядеть весьма романтично, но на самом деле смотрелось эксцентрично и смешно. И, полагаю, точно соответствовало тому, что затеяли мы с Оксфордом.Я взглянула на него. Он разговаривал с Вильмой, сидевшей справа, и смеялся. Чуть раньше он нарисовал сердечко, макнув палец в каплю вина, пролитую на роскошный стол. «Тут-то вином и черти на столе говорящие знаки…» А потом, налив мне воды, взял стакан и первым пригубил его. «Тронет ли чашу губами она, перейми эту чашу и за красавицей вслед с той же пригубь стороны…» Неудивительно, что Овидий и Коринна всю жизнь так страстно любили друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40