У нее глаза лучатся, как пишут в книгах. И уже – уже! – у них есть свой тайный язык, шифр. Что, черт возьми, это был за бред про каких-то там Виллибальдов и гробы? Мне кажется, просто невежливо говорить о том, чего другие присутствующие не понимают. Он выказывает ко всему такой горячий интерес. Когда я спросила, где они познакомились, они покатились со смеху – со смеху! А Маргарет обняла меня за плечи – эдак покровительственно, корова, – и ответила: «В Оксфорде». И его она называет Оксфордом. Чем, интересно, плох Саймон? Вполне приличное имя. В прозвищах всегда есть что-то ребяческое и собственническое. Это так на нее не похоже.Дэвид похрапывал под эту речь, как безгрешный праведник. Джилл автоматически протянула руку и пихнула его под ребра – он заворчал сквозь сон и немного изменил позу. Тихий храп сменился глубоким и ровным дыханием.Джилл едва сдерживалась. Она чувствовала себя уязвленной, ее обуревали тревога и беспокойство. Она слышала, как шелестят на ветру деревья. Или это что-то другое? Она прислушалась внимательнее. Что-то, несомненно, шуршало, но что: песок и дубы вдоль аллеи или шелковые простыни, которые она постелила любовникам? Джилл выключила свет, закрыла глаза и заткнула уши, она не желала этого слышать. Но звуки заполняли комнату. Она невольно слышала все – стоны, вздохи, трение плоти о плоть… Она накрылась с головой, но звуки преследовали ее и под одеялом, а вскоре, как она ни сопротивлялась, перед глазами встала картина. Она не желала этого видеть. Она хотела мирно уснуть, как муж, лежащий рядом. Но она видела…Лица искажены, трудно узнаваемы, хотя она знает, кому они принадлежат. Они улыбаются друг другу, глаза широко открыты, в них удивление и восторг, вот расстояние между ними сокращается, они целуются – губы, глаза, носы сливаются в одну ломаную линию. Любовники прерываются, чтобы набрать воздуха, у обоих жилки бьются на шее, в горле клокочет отчаянное желание. И восторг. На фоне темно-красных простыней тела кажутся безупречно белыми, а интимные места обретают таинственную глубину. Мужчина и женщина скользят по пурпурной глади, двигаются все быстрее, быстрее, быстрее… Их тела кажутся нераздельно слившимися, сплетенными, а струящийся шелк искушает еще больше. Один конец простыни – между бедрами женщины, там, где мужчина ласкает их, он выдергивает его, трогает рукой темную поросль волос, и женщина больше не может противиться, раскрывается навстречу ему, обмякшая, томимая желанием, покоренная и исполненная надежды…Джилл зажмурилась еще сильнее, но картина лишь разрасталась, вздохи, всхлипы, стоны становились громче. Она наблюдала, теперь уже откровенно; постыд-242 ность подглядывания – часть наслаждения.Женщина двигается томно, ласкает его пенис, дразня его кончиками пальцев, и отдергивает их, почувствовав, что он начинает отвечать на ее прикосновения слишком стремительно. Соскользнув по шелковой простыне, она утыкается лицом в развилку между его ног, продолжая гладить руками его живот. Что делают ее губы, не видно за упавшими налицо и окутавшими его бедра волосами. И это не новые рыжие локоны Маргарет, а ее собственные. И у мужчины лицо не любовника, которого Маргарет привезла с собой, и не Дэвида, а какое-то незнакомое, новое – бесконечно нежное. Оно взирает на нее сверху и улыбается в радостном недоумении. Джилл, будто третий партнер в этой любовной игре, мысленно укрывает их простыней, тянет за руки, описывает круги. Она ощущает аромат роз, слышит шелест шелка и больше не сдерживает себя.Дыхание женщины становится хриплым. Удивительно, как она не разбудила Дэвида, – тот по-прежнему спит как дитя, уютно прижимаясь к ней. Она чуть-чуть отодвинулась. Ей не хотелось прикасаться к мужу, он чересчур реален. Она вдыхала аромат свежих роз, которые сама принесла в их комнату, и мускусный запах сухих лепестков, который смешался с отчетливо пробивающимся сквозь листки запахом страсти.…Теперь любовники стоят на коленях, мужчина гладит и целует лицо женщины, ее шею, спускается ниже, к груди, из глубины которой вырывается прерывистый вздох, женщина выгибается навстречу ему, откинув голову назад. Очень нежно он совлекает шелк, коим обернуты их ноги, и сбрасывает его с кровати, потом притягивает се к себе ближе, ближе, вот она уже сидит на нем, а он раскачивает ее взад-вперед, взад-вперед…Джилл отвернулась и, спрятав лицо в подушку, тихонько всхлипнула.– Лучше бы она сюда не приезжала, – сказала она в пустоту.Шелк продолжал шуршать, глубокие вздохи по-прежнему витали в воздухе, и кожа все так же терлась о кожу, она слышала все это, слышала! А Дэвид… Дэвид лежал рядом как мертвый.– Я хочу любовника, – шепчет она в темноту. – Дэвид, я хочу любовника.Ответом ей был тихий уютный храп. Глава 27 После нашего визита я начала опасаться за Джилл. Пока мы гостили у них, она казалась отстраненной – не только от меня, но вообще от всего – и постоянно демонстрировала несколько натужную веселость. К моему удивлению, она не расспрашивала меня об Оксфорде и не пыталась остаться со мной наедине. Впрочем, сделать это было не так легко, как прежде. Не скажешь же новому любовнику: «Проваливай-ка отсюда, а мы с подружкой немного о тебе посудачим». В традиционной субботней поездке в город на рынок на сей раз Оксфорд тоже участвовал. Но что меня изумило больше всего, так это то, что мне хотелось, чтобы он поехал с нами, гораздо больше, чем потрепаться с Джилл без посторонних. Кроме того, мне казалось, что я должна его защищать. Дэвид замучил его своей любимой газонокосилкой и обсуждением плана новых построек, так что было бы немилосердно, а равно и невежливо предоставить Оксфорда столь печальной участи.Я надеялась, что в какой-то момент мы с Джилл все же останемся наедине, что это случится само собой, как раньше. Но конечно, обстоятельства изменились. Теперь, когда Оксфорд прочно угнездился у меня под боком, она уже не могла пораньше утром нырнуть ко мне под одеяло, как делала прежде, чтобы поболтать по душам.Первая ночь в ее доме показалась мне особенно эротичной – было что-то порочное в том, чтобы предаваться любви на двуспальной кровати Джилл после того, как много лет я спала одна в крохотной девичьей комнатке в конце коридора. На второе по приезде утро я заглянула в былое убежище. Комната не скрыла от меня своей обиды, словно я показала ей нос. Подойдя к окну, я выглянула наружу: цветущие яблони, овцы, словно перхоть, рассыпанные по непричесанному пейзажу, пара пугал в огороде. Все как всегда, только фокус стал резче. Будто я увидела все это после долгой разлуки. Я улыбнулась, откинула постельное покрывало с пышным воланом, тронула рукой подушку в рюшах… Потом подошла к полкам, висевшим напротив некогда любимой узкой кровати, и заглянула в миниатюрный кукольный домик. Когда-то это была игрушка самой Джилл. Играли с ним и Сасси, и Аманда. Переставляя мебель и фигурки, я вспомнила миссис Мортимер. Давать себе волю действительно оказалось волнующим занятием. Да, да. Я поступила правильно, наплевав на все условности ради чувственного наслаждения красными шелковыми простынями и ароматом роз, ждущими меня там, двумя дверями дальше.Оксфорд сунул голову в мою бывшую светелку, и от его улыбки сердце мое затрепетало.– Чья это комната? – спросил он.– Ничья, – ответила я и вышла, закрыв дверь.Дэвид, которого мы повстречали на верхней площадке лестницы, выглядел немного смущенным, но довольным.– Хорошо спали? – вежливо осведомился он и слегка покраснел.– Да, спасибо, – сказал Оксфорд и заговорщицки добавил: – Очень удобная кровать.– Да, – охотно согласился Дэвид. Мы начали спускаться по ступенькам. – До того, как купили новую, мы сами на ней спали. Мне она всегда нравилась. Давайте я после завтрака покажу вам дворовые постройки. Нам нужны идеи. Джилл расширяет хозяйство. – Он хмыкнул с показным пренебрежением и тайной гордостью. – Теперь, когда наши птенчики вылетели из гнезда, она заделалась настоящей бизнесвумен.– Это на нее не похоже, – удивилась я.Он толкнул дверь в столовую. Стол был накрыт изысканно – цветы в кувшине, крахмальные салфетки в кольцах, тонкий фарфор вместо привычных толстых кружек. Запах кофе смешивался с запахом жареного бекона, булочки были с пылу с жару. Джилл, несомненно, расстаралась. Я ей улыбнулась как довольная кошка – именно такой реакции подруга, по моим представлениям, и должна была ожидать.Позднее, когда я помогала готовить воскресный обед, а мужчины в гостиной читали газеты – забавный ритуал, коего не коснулся либеральный ток времен, – я спросила Джилл, что она думает о моем новом приятеле. Она подняла голову от моркови, которую резала, и с глазами, полными слез, сказала, что он очарователен.– Ты его любишь? – спросила она.– Ну, для этого мы еще слишком мало знакомы, – уклонилась я. – Но мне с ним очень хорошо.– Это видно. – Она с удвоенной энергией заработала ножом.– Не волнуйся. – Я тоже вернулась к своей картошке. – Я знаю, что делаю. И он тоже. – На кончике языка вертелось: «Наш роман безнадежно конечен», – но я сдержалась. Джилл это разочаровало бы. Зачем лишать ее романтических иллюзий? Я вспомнила Дэвида, который действительно стал похож на пудинг даже больше, чем она рассказывала. Ей было необходимо что-то предпринять, чтобы подпитать свой романтизм.– Дэвид выглядит… э-э-э… занятым, – осторожно заметила я.– Дэвид в полном порядке, – отрезала Джилл и перевела разговор на Саскию, Джайлза и опасности, связанные с автофургоном своей дочери. – Ты когда-нибудь мне завидовала? – вдруг спросила она. – Я имею в виду мужа, детей, все прочее.Но в этот момент в кухню вошел Дэвид и принялся откупоривать бутылку вина – еще один незыблемый элемент воскресного ритуала. Разговор перешел на более общие темы. Глава 28 Если Джилл стала немного отстраненной и сдержанной, то Верити – наоборот. На следующий день после нашего возвращения, когда я, снова одна, еще пила чай в постели и без помех обдумывала все, что произошло за последние семьдесят два часа, она уже колотила, трезвонила в мою дверь и бросала камешки в окна с настойчивостью, игнорировать которую абсолютно не было возможности. Я нехотя взяла чайный поднос и потопала вниз, чтобы впустить раннюю посетительницу. Моя преданность женской дружбе, воплощенной Тинторетто в образах Елизаветы и Марии, начала несколько ослабевать, сейчас я предпочла бы даже мертвые кости на каком-нибудь натюрморте.– Ну? – драматически воскликнула Верити, задом захлопнув за собой дверь. – Ну?!Я направилась в кухню, держа перед собой поднос, как ритуальный кубок.– Ну? Ну же! – торопила она меня, пританцовывая сзади.Оглянувшись через плечо, я продекламировала в ритме детской считалочки:– Оттраханная всласть, она, как кошка, млеет у окна…– О-о! О-о-о! – задохнулась Верити. – Значит, тебе было хорошо?Елизавета с Марией стали подумывать о возобновлении договора о дружбе.– Превосходно, – заверила я.– Стало быть, это и есть великая любовь твоей жизни?– Ну, разве что заря любви. – Я пожала плечами.– Но вы же собираетесь встречаться и дальше?– Несомненно. – Она вздохнула и плюхнулась на стул. С облегчением, надо полагать. – На следующей неделе.Верити немного разочарованно цокнула языком.– Довольно долгий срок, – сказала она, скорее самой себе. – Когда мы встречались с Марком, мы минуты не могли прожить друг без друга – постоянно висели на телефоне, обменивались записками по электронной почте, бегали друг к другу и трахались, как кролики…– Да, это известно, – подтвердила я, чуть было не добавив: «И посмотри, чем кончилось».Прижав руку к груди, она заверила:– Я, конечно, не хочу знать всех подробностей… – Хотя явно хотела. Поэтому, пока варила кофе, я рассказала ей все.– Ну, и что вы решили? – спросила она, отхлебывая.– Не иметь других партнеров.Молчание.– И?– Больше ничего. Это все. Тогда не нужно будет беспокоиться о презервативах.– И это все, что ты можешь сказать? А как насчет будущего?– Ох, Верити! Будущее само о себе позаботится.Подругу это не удовлетворило. И совершенно не понравилось. Я решила ее развеселить:– Слушай, давай я расскажу тебе о том безумном отеле, в котором мы останавливались. Это что-то запредельное!С запавшими от страданий глазами она мало напоминала женщину, которую интересует запредельное, но я проявила настойчивость.Верити посмотрела на часы, было почти одиннадцать.– Как ты думаешь, я уже могу позволить себе стаканчик бренди? – перебила она. – Что-то мне нехорошо.Я налила ей бренди и даже выпила вместе с ней, хотя для столь раннего часа это был ощутимый удар по организму. Когда она ушла, на прощание одарив меня взглядом, исполненным того великодушия, которое рождает лишь истинный, а потому не часто посещающий нас альтруизм, я отправилась в ванную.
Верити снова сидела у Маргарет на кухне и размышляла над тем, где она допустила ошибку. Вот подруга продемонстрировала ей яркий пример того, как правильно строить отношения с самого начала. А сама она бесславно провалилась. Марк ведь, в сущности, не был дурным человеком. Ну, флиртовал с другими женщинами, ну, иногда забывал ей позвонить и не появлялся дольше, чем следовало, когда был ей нужен, по, в конце концов, это была целиком ее вина. Целиком и полностью ее вина. Теперь ей это стало ясно. А Маргарет так спокойна, так уверена в себе. Верити стало стыдно – вот так бы и размозжила сама себе голову кирпичом. Маргарет, поняв, что подруга нуждается в поддержке, начала ее утешать.
Мастерская изменилась. С моего прошлого посещения прошло всего две недели, а порядка стало гораздо больше. Наконец-то образцы рам представлены должным образом: аккуратно развешены на стене за прилавком, над каждым – ценник. Сам прилавок расширен минимум на фут с каждого края – я давно хотела это сделать, но так и не собралась – теперь на нем можно развернуть полноформатный постер так, чтобы края не свешивались. Это более профессионально. Открытый стеллаж за прилавком, где мы с Джоан, бывало, кофейничали, рассевшись, как две курицы-несушки, наконец закончен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40