https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/bez-otverstiya/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Забравшись на высокий табурет посреди своего кухонного острова, она принялась изучать подготовленные Пег данные об Энтони Алварро.
Объект работал на Арчера Ренсома двадцать пять лет: начав простым бухгалтером, он дорос до вице-президента по финансам. В тысяча девятьсот восьмидесятом году он ушел из «Ренсом энтерпрайзиз» из-за разногласий с Рашем Александером.
Через два года Рейсом позвал Алварро обратно, найдя его на Среднем Западе, где тот работал президентом нефтехимического концерна. По словам Пег, секретаря Алварро ее звонок испугал: она решила, что Пег собирает материал для некролога.
Однако Энтони Т. Алварро так легко не сдастся: ведь он только что вернулся с острова Звар, где выполнял некое щекотливое поручение.
Пег хватило сообразительности спросить, что это было за поручение. Ей ответили, что сразу после смерти эмира Алварро было дано задание упрочить позиции «Репсом энтерпрайзиз», наладив отношения с новым властителем. Сообщив пикантную подробность, секретарь спохватилась и стала просить не публиковать эту часть, потому что за это ее могут выгнать с работы.
Пег сказала, что подумает. Судя по всему, она все лучше осваивала профессию.
Новый голос:
«Только ради тебя старушка соглашается беседовать с автоответчиком. Я прочла и вот что тебе скажу: слишком гладко!»
Никаких переделок, Мад, даже ради вас!
Либерти смолола в электрической кофемолке порцию кофейных зерен и поставила кофе вариться на медленном огне.
Шум кипения оторвал ее от машинки. Вернувшись с кофе в кабинет и радуясь, что прослушала все записи на автоответчике, она оставила его включенным, чтобы знать, кто звонит, и принялась заводить новые карточки, заполняя их собранной за день информацией.
Оперное общество Потомака, Каса Верде. Эбенезер… Эбенезер Скрудж? Тайный код Арчера и Раша легко поддавался расшифровке. «Оперное общество Потомака» — это Вашингтон или кто-то из администрации, «Каса Верде» по-испански — Гринхауз: так зовут чиновника из Комиссии по биржам и ценным бумагам, грозящего разоблачениями. Ее смущал один Эбенезер. Диккенс и опера?
Она была вынуждена признать, что Рейсом и Александер — захватывающе интересный тандем. Взяв том «Греческой мифологии» Гамильтона, Либерти просмотрела оглавление и нашла страницу, посвященную легендарным братьям Диоскурам.
«…Согласно большинству мифов, полжизни братья прожили на земле, полжизни — на небесах. Мифы полны противоречий. Иногда божественность приписывается одному Поллуксу, тогда как Кастора называют смертным, добившимся некоего частичного бессмертия благодаря братской любви».
Кастор и Поллукс… Кажется, подходит. Она захлопнула книгу. Насколько прочны связывающие их узы?
Либерти побрела к туалетному столику, взяла эмалевую черепашку с сапфировыми глазами и повертела в руках. Такая маленькая, такая красивая — и сколько же из-за нее мороки!
Как ее, Либерти, угораздило в это вляпаться? Зачем она согласилась на роль курьера, зачем увезла черепашку в другое полушарие, обещав передать Кит, хотя догадывалась, что не сможет к ней подобраться?
Рука Либерти, державшая черепашку, задрожала: слишком много кофе, слишком мало сна. Она поставила черепашку на туалетный столик и уставилась на нечеткую черно-белую фотографию, укрепленную в верхнем правом углу зеркала. С фотографии на нее смотрела женщина примерно ее возраста, с длинными вьющимися волосами, похожая на принцессу из книги сказок сороковых годов с картинками.
Эта фотография выпала из потрепанного молитвенника, который она получила в подарок, когда ей исполнилось два года.
Либерти показала ее сестре Бертран, и та объяснила, что фотография принадлежала, должно быть, прежнему владельцу молитвенника. Сироты рано привыкают к понятию «прежний владелец» — гордость им только во вред. Однако Либерти была гордячкой, ей нравилось воображать женщину с фотографии своей матерью, хотя между ними не было никакого сходства.
Либерти походила не на сказочную принцессу, а, скорее, на падшего ангела.
В любительских постановках сестры-монахини из приюта Святой Марии ей всегда поручали роль ангела, хотя за пределами сцены она вела себя хуже всех остальных девочек. Глаза цвета весенних фиалок, огромные и круглые, как будто срисованные с икон семнадцатого века, делали облик Либерти и вправду ангельским. Зато непокорные рыжие волосы и густая россыпь веснушек на лице были ее проклятием.
Телефон снова ожил:
«Вы позвонили на автоответчик Либерти Адамс. Просьба сообщить повод звонка. Возможно, вам ответят… — Следом раздался мужской смех. — Отлично, Либ! Люблю твой автоответчик. Тебе не говорили, что у тебя голосок, как у проказника-бурундука из мультика?..»
Она гневно оглянулась.
«Я в „Плаза“, в том самом номере, который мы снимали на твое восемнадцатилетие, помнишь? Приглашаю тебя завтра на обед.
Предположим, в половине первого, в Дубовом зале. Вспомним былые времена. Нам есть о чем поговорить, Либ. — Пауза. — Я серьезно. Очень хочу тебя увидеть».
Автоответчик щелкнул и отключился.
Голос, который она не слышала уже восемь лет… Вся она, даже ее кости, до сих пор вибрировала от его звука. Умопомрачительный рокоток виргинского уроженца, прошедшего шлифовку в Новой Англии… На словах у него все всегда выходило крайне просто, он никуда не торопился и после каждого слова делал перерыв, превосходивший насыщенностью небольшую речь.
Либерти медленно выпрямилась и вынула из корзины для овощей бутылку «Луи Родерер кристал» урожая шестьдесят восьмого года, ожидавшую особого случая на протяжении восьми лет. Сбросив тапочки, она отправилась с бутылкой в ванную, где отвернула до отказа оба крана. Высокое зеркало и репродукция водяных лилий Моне тут же запотели. В водоворот под кранами полетели лавандовые соли.
Из шкафа была выужена пластинка. Либерти вытерла с нее пыль, поставила пластинку на проигрыватель и прибавила громкость. «Битлз» запели «Сюда приходит солнце». Она вернулась в ванную, сняла с горлышка бутылки фольгу, потянула пробку.
Хлоп! Пробка отлетела от стены и нырнула в воду, шампанское облило руку, державшую бутылку. Либерти облизнула пальцы и наполнила бокал. Погрузившись в воду, она потянулась к телефонной трубке и по памяти набрала номер «Плаза».
— Мне надо оставить сообщение для сенатора Пирса. Нет, звонить ему в номер не обязательно. Передайте ему… — Она сделала глубокий вдох, чтобы унять сердцебиение. — Передайте, что Либерти Адамс с удовольствием пообедает с ним завтра в Дубовом зале.
Она повесила трубку и торжественно отсалютовала бокалом обнаженному отражению в зеркале.
Своим поступлением в колледж Сары Лоуренс она была обязана сестре Бертран. Сама Либерти нацелилась бы на «Мэримаунт», «Манхэттенвилл» или какой-нибудь еще колледж для хороших католичек, но наставница руководила ею при заполнении бесконечной анкеты и тренировала перед собеседованием. Текущие оценки у Либерти были не самые высокие, зато экзамены она сдавала лучше, чем все ученицы в истории «Святой Марии»; к тому же она всегда была полна воодушевления.
«Ты — как чеснок в соусе для спагетти», — повторяла сестра Бертран своей любимой воспитаннице.
В колледже Сары Лоуренс Либерти сперва подняли на смех, когда над ее кроватью рядом с современной иконой — Джоном, Полом, Джорджем и Ринго, пересекающими Эйби-Роуд, появилась афиша с Полом Ньюменом. Разве девушкам из монастырского приюта не полагается прибивать над своим изголовьем распятие, перебирать четки и избегать яркой одежды? Но Либерти и прежде отдавала предпочтение не распятию, а вырезкам из киношных журналов, и в тумбочке вместо четок прятала косметику, и назло всем надевала по выходным только красное.
Местные мальчишки выбивались из сил, чтобы совратить хотя бы одну из воспитанниц «Святой Марии», и Либерти была близка к тому, чтобы уступить. Но все же тогда она не пала.
В колледже Сары Лоуренс ее монастырское прошлое почему-то действовало на молодых людей отталкивающе. Ее девственность превратилась в преграду, от которой она стремилась избавиться, однако кавалеры из Гарварда, Йеля и Принстона все никак не осмеливались на нее посягнуть. Казалось, над ее головой светится нимб святоши.
Промучившись первые полгода, бывшая послушница перестала бегать на свидания и повела одинокую, поистине сиротскую жизнь. Всю зиму она провалялась в постели, читая и размышляя над тем, не лучше ли ей и правда уйти в монастырь?..
К весне она окончательно обалдела от чтения и стала рваться на волю. Ей не хотелось отставать от однокурсниц, которых ждало после выпуска удачное замужество и квалифицированная помощь избраннику в зарабатывании капиталов. Однако Либерти не вращалась в соответствующих кругах. Она знала, что через три года стипендии настанет конец и ей придется самостоятельно зарабатывать на хлеб.
К счастью, у сестры Бертран обнаружилась в миру приятельница из журнала «Мадемуазель», согласившаяся использовать Либерти в качестве внештатной корреспондентки. И с первого же дня работы Либерти влюбилась в Мадлон. Та часто, приказав секретарше не беспокоить ее звонками, приглашала Либерти к себе в кабинет и часами читала ей лекции, пока та не одуревала и не начинала кашлять от дыма крепких сигарет «Житан», которые Мадлон прикуривала одну от другой.
— Люди делятся на частных и публичных, Либерти, мой ангел. Частный человек — это, скажем, Дмитрий, мой привратник. Он получает зарплату от управляющего домом. Его обязанность — открывать двери, встречать и провожать жильцов и их гостей, быть любезным, но не любопытным, принимать посылки и отгонять бродяг. Мне совершенно неинтересно, чем Дмитрий дышит, во что верит, как живет.
Другое дело — общественный человек. — Она стряхнула пепел. — Таковы кинозвезды, политики, известные спортсмены. Их оплачиваем — и гораздо щедрее, чем зарабатываем ты, я и Дмитрий, вместе взятые, — мы с тобой. Поэтому их обязанность — демонстрировать нам, что ими движет, удовлетворять наше любопытство. Но беда в том, что они выполняют эту повинность не слишком ревностно. Если поступки выставляют их не в лучшем свете, они склонны их скрывать. Моя работа — и твоя тоже, мой ангел, если у тебя, конечно, хватит духу — в том и заключается, чтобы выпытывать, выведывать, вынюхивать, вытягивать клещами сведения о них, даже травить их, чтобы выводить на чистую воду, и делиться добытыми сведениями с Дмитрием. Должен же он знать, на что идут его кровные! Так о чем бишь я? Ах да…
Либерти еле дождалась конца стажировки. Оставшись на лето в студенческом городке, она тем не менее была полна решимости пойти по стопам Мадлон Уикс, читала книги из рекомендованного ею списка — в основном биографии и цветистые истории из жизни великих людей.
Как-то вечером в середине июня, когда она читала «Простаков за границей» Марка Твена, ей позвонила Мадлон.
Что случилось, Мэдди? У вас странный голос.
— Я чувствую себя, как последняя… Нет, тебе ни к чему знать об этом, ангел мой. Слушай, моя бесценная! Послезавтра я должна брать в Вашингтоне интервью у Эбена Пирса. Да-да, конгрессмен из Виргинии, двадцать девять лет, холост, мечта любой девушки. Но даже если бы это было здесь, рядышком, я бы не смогла с ним разговаривать: грипп, будь он неладен! Врач категорически запретил старушке покидать постель. Как бы мне ни хотелось заразить всю палату представителей, придется воздержаться. Я уже собиралась перенести встречу, но вдруг подумала: почему бы не предоставить шанс мисс Либерти?
Через два дня Либерти явилась к Эбену Пирсу с блокнотом, колчаном остро заточенных карандашей, пачкой карточек с вопросами, пометками и запасом левацких воззрений, подлежавших проверке.
Он опоздал на два часа — у его машины по пути из Джорджтауна спустила камера. Либерти не верила своим глазам, она и не представляла, что политики могут быть так хороши собой.
Он посмотрел на нее, покачал светловолосой головой, усмехнулся:
— Так меня будет пытать столь милая крошка? Вы неплохо подходите для своего ремесла.
Она тоже так считала. Вместо того чтобы сидеть в кабинете и задавать заранее заготовленные вопросы, она целый день сопровождала его по всему Капитолию, запоминая каждый его шаг.
С десяти утра до полудня Пирс присутствовал на заседании совместного комитета сената и конгресса по противоракетным системам, где прервал чье-то тоскливое бормотание цитатой из Эверетта Дирксена: «Все верно, генерал, но миллиард здесь, миллиард там — как бы это не вылилось когда-нибудь в серьезные деньги!»
С часу до трех дня — ленч с вашингтонскими «Дочерями американской революции». Поедая сандвичи с кресс-салатом и редиской, больше похожей на розы, Либерти шепотом бормотала в адрес «дочерей» самые нелестные эпитеты, что от души позабавило конгрессмена.
Далее следовало закрытое заседание комитета по ассигнованиям, и, наконец, в шесть вечера Либерти и конгрессмен приехали в «Сан-Суси» ужинать, а заодно и обсудить прошедший день. По окончании ужина она настаивала, что сама заплатит по счету, он не соглашался. В пылу спора счет был разорван пополам. В итоге заплатил он.
Их еще ожидала дискуссия в Университете Джорджа Вашингтона на тему «Обновление городов — главный национальный приоритет», где выступающие быстро съехали на дискуссию о вьетнамской войне. Под конец Пирс притащил полдюжины студентов к себе в кабинет и принялся есть с ними китайские блюда, сидя на полу.
— Вы еще тут, детка? — спросил он у Либерти ближе к полуночи, когда последний из прирученных радикалов вежливо раскланялся.
Они сидели в полутемном кабинете среди банок из-под коки, опорожненной посуды из-под китайской еды и грязных розеток из-под соуса. Впервые за весь день они остались наедине: ужин в ресторане был не в счет, так как больше походил на сцену посреди голливудской съемочной площадки. Он закатал рукава и, опершись спиной о сиденье дивана, приветливо улыбался.
— Что тут смешного? — осведомилась Либерти, не вставая с пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54


А-П

П-Я