Через несколько секунд в кабинет вернулся совсем другой Брендан. Прежняя атлетическая подтянутость исчезла, рубаха вылезала из мешковатых штанов, лицо покрылось потом, а волосы торчали во все стороны. Теперь этот человек выглядел так, будто только что выл на луну.
Спустя два часа Кит покинула дом Скотта, унося с собой видеозапись неожиданного экспромта. Скотт бросил своих гостей вовсе не для того, чтобы развлечь подружку: заняв позицию позади двухстороннего зеркала, висевшего над камином, он засиял происходившее в кабинете на пленку.
В тот же вечер Арчер получил от Кит ответный телекс:
«Высылаю кассету с кинопробой. Марш и Джадд Хайнс — одно лицо».
Когда погас экран и зажегся свет, Кит с удивлением увидела на винтовой лестнице спину Арчера. Черт бы его побрал!
Сьюзен Шалтебрандт присела перед ней на корточки и потрогала холодной ладонью ее лоб.
— Не принимайте это на свой счет, дорогая. У него очень важное совещание. Он просил меня поблагодарить вас от его имени за просмотр и передать, что он в кратчайший срок уведомит вас о своем решении по поводу «Последнего шанса». Кит, милочка, возьмите платок. Это разница во, времени, со мной тоже всегда так. Просто вы плохо ее переносите.
Кит высморкалась.
— Дело не в разнице, Сьюзи, а в «Последнем шансе». Вы даже не представляете, до чего это слезливая вещь — тут не обойдешься и коробкой платков…
Глава 2
Мадлон Уикс, редактор текстовой части журнала «Флэш», сидела за столиком ресторана со своей лучшей журналисткой Либерти Адамс. Мадлон было под шестьдесят, она вдовствовала, пользовалась самыми дорогими духами, жила в «Плаза» и неизменно завтракала в Зале короля Эдуарда, поэтому Либерти не удивлялась, что она воспринимает всех официантов как слуг, приставленных к ней лично. Поманив одного унизанным кольцами пальцем, Мадлон попросила:
— Будьте добры кофе, Томас. Для старушки и ее маленькой гостьи.
— Маленькая гостья обойдется без кофе, Мад.
По ее милости Либерти уже и так полночи пила кофе. Еще одна чашка — и она не выдержит.
— Что ж, тогда кофе и чай. — Мадлон повернула к Либерти свое широкое лицо, покрытое густым слоем пудры:
— Как поживаешь, ангел мой? Прекрасно выглядишь! Я всегда говорила, что тебе к лицу скромные наряды. Очень мило с твоей стороны, что ты нанесла старушке столь ранний визит. Ну, где подноготная Нормана Мейлера?
Либерти с замиранием сердца подала ей все тридцать две страницы просроченного задания, которые Мадлон положила текстом вниз не читая.
— Ты это отдаешь или предлагаешь?
Либерти зарделась и потупила взор.
— Постараюсь предложить что-нибудь пооригинальнее.
Мадлон нахмурилась и поддела край листа кроваво-красным ногтем.
— Я плачу тебе не за оригинальность, ангел мой, а за то, что у тебя лучше всего получается: за подноготную красавчиков, вытянутую элегантно и бескровно. — Она взяла принесенный ей кофе и изящно поднесла чашку к губам.
«Кровь!» — подумала Либерти и тяжело вздохнула. Ей не в чем было винить Мадлон: в конце концов, та привила ей вкус к жареным фактам, когда она была сначала студенткой, а потом секретарем во «Флэш». Семь лет назад она превратила пуританскую рубрику «Новости о знаменитостях» в самый разнузданный отдел сплетен. Эмблемой рубрики стал позорный столб; ответы красавчиков на вопросы, которые больше никто не посмел бы им задать, взахлеб читала вся страна.
Однако девять месяцев назад Либерти внезапно почувствовала непреодолимое отвращение ко всему этому и перешла на свободные хлеба. Она питала надежду начать карьеру заново, но оказалось, что не так-то легко разделаться со сложившейся репутацией — равно как и с привычками, приобретенными в журнале.
Имея дело с Мадлон, надо было запасаться терпением.
, . — Норману достается ото всех. Читатель ждет разоблачений. Наверное, то, что сделала я, окажется для вас неожиданным. А неожиданность так же щекочет нервы, как и жестокость.
— Как жаль, милочка, что ты меня бросила! Зачем ломиться в открытые двери? Заруби себе на носу: репортеру ничего не стоит растерять популярность. — Она постучала ногтем по пачке листов. — Меня ждет разочарование?
— Не из каждой метафоры в статье торчит уязвленное мужское достоинство Нормана, но чтение все равно весьма и весьма сексуальное. Так что заказывайте свою яичницу по-флорентийски и не волнуйтесь.
Мясистые плечи Мадлон слегка поникли.
— Кстати, о сексе. По твоему виду не скажешь, что ты отвыкла им заниматься. — Она щелкнула пальцами и заказала подбежавшему официанту яичницу по-флорентийски на двоих. — А теперь… — она наклонилась вперед и закурила, — я хочу мяса.
— Мяса, Мэдди? Чего нет, того нет. Теперь люди не откровенничают со мной, как бывало прежде.
— С тобой они всегда откровенны — ты ведь вылитый ангелочек с виду. Это — твое главное достоинство. Порадуй меня последними сплетнями о Кит Рейсом и этом здоровяке Брендане Марше!
Либерти пожала плечами:
— Я знаю не больше, чем пишут в газетах.
— Но ведь это ты пишешь о Кит Рейсом для «Метрополитен»?
— До нее не так легко достучаться. Я названиваю ей уже три недели, и все без толку.
— Позор, ангел мой! — Мадлон хлопнула ладонью по столу так, что зазвенела посуда. — Когда ты получила заказ? Кажется, ты должна сдавать материал уже на следующей неделе. Что-то ты не слишком расторопна.
— Дело не в этом. Вы ведь знаете, что Кит Рейсом не дает интервью.
— «Позорному столбу» — нет. Но почему бы не поговорить по душам с «Метрополитен»? Раз Френни Коппола может общаться с «Нью-Йоркером», значит. Кит Ренсом не должна отказывать «Метрополитен», поверь старушке на слово.
Либерти нахохлилась.
— Кстати, ты добралась до ее мамаши? — Мадлон налегла мощной грудью на стол. — Как мне стало известно, ты шлялась невесть где, потому и запоздала с Норманом.
— Я три недели назад вернулась с Ближнего Востока.
— Тогда нечего таращить на меня свои фиалковые глазки.
Какая она? Разве это не живая легенда? Правда, что у нее одна грудь? Говорят, вторую она сама себе оттяпала, как амазонка.
Если хочешь знать мое мнение — это уж слишком.
— Она рассказала мне изумительную историю — это все, чем я могу пока с вами поделиться. Ничего лучше я в жизни не слышала!
Мадлон округлила глаза:
— Разве ты не собираешься посвятить меня в подробности?
— Поймите, Мад, дело не в недоверии. Просто материал еще сырой…
— Но блюдо уже выпекается?
— Доходит в духовке, — уточнила Либерти с улыбкой.
— Как это вкусно — Китсия Рейсом на блюдечке!
Либерти возмущенно замахала руками:
— Она тут ни при чем!
— Дорогая, готовить надо разнообразно.
— Она серьезная художница. Ей уже семьдесят два года, и ей наплевать, что о ней подумают. Кстати, она произносит свое имя как «Киси».
— Киси-сиси… Лучше не испытывай мое терпение!
Спустя два часа, с непереваренной яичницей по-флорентийски в желудке. Либерти неслась по Пятой авеню на следующую встречу, приближаясь к бронзовому прямоугольнику «Рейсом энтерпрайзиз», восемьдесят три этажа которого, ввинчиваясь в небо, поражали даже бывалых Нью-Йоркцев. Теперь ей предстояло взять интервью у человека, создавшего все это, — Арчера Джеймса Ренсома. В полированном фасаде отражалась малютка с копной темно-рыжих волос, в красных туфельках на высоких каблуках, бледно-лиловых замшевых джинсах и такой же куртке. Стыдиться было как будто нечего.
У входа она столкнулась с двумя мужчинами в дорогих костюмах, ожесточенно спорившими о чем-то. Одного можно было с некоторой натяжкой назвать красавчиком, другой был низкорослый, тяжеловесный, с большой головой и челюстями бультерьера. Пока она проскальзывала во вращающуюся дверь, они молча, оценивающе смотрели на нее. Либерти сделала вид, что их внимание ничего для нее не значит, и они возобновили перепалку. В вестибюле она купила последний номер «Флэш» со своей статьей о новом кинофильме «Домино» и заодно спросила у киоскера, есть ли у него «Кэмел».
— Прости, рыженькая, кончились. — Он смерил ее взглядом. — С такими грудками неплохо бы позаботиться о своем здоровье.
Либерти очаровательно улыбнулась:
— Попридержи язык, а то лишишься его навсегда!
Попросив вдобавок к журналу леденцы. Либерти двинулась к лифту и тут услышала за спиной чьи-то шаги. Обернувшись, она увидела недавних спорщиков. Теперь они учтиво улыбались. Как только двери лифта открылись, Без Пяти Минут Красавчик щелкнул длинными белыми пальцами.
— Черт, забыл! Езжай один, Тони. Увидимся.
Низкорослый вошел в лифт вместе с Либерти. Она нетерпеливо покосилась на часы. Три минуты одиннадцатого. Встреча в пентхаузе была назначена ровно на десять.
Низкорослый откровенно пялился на нее, и Либерти всем своим видом изобразила безразличие. Отчего это все мужчины считают, что малышки — их достояние? Она уставилась на горящий значок «X», обозначавший экспресс между первым и пятидесятым этажами.
Где-то между пятьдесят восьмым и пятьдесят девятым этажами в кабине погас свет. Либерти услышала громкий деревянный стук. Вместо того чтобы продолжать взлет, кабина начала бесшумно падать. Это длилось недолго, скольжение вниз сменилось неподвижностью.
— Черт! — Либерти ударила ладонью по пульту, метя в красную кнопку «Вызов», и тут же из белого динамика раздался неподобающе безмятежный голос:
— В чем дело?
— В чем дело? — крикнула Либерти. — Мы падаем, вот в чем! Что-то сломалось.
— Лифты в здании находятся в образцовом техническом состоянии, — зачастил голос. — Они оборудованы многократно продублированной системой торможения. При выходе из строя первой системы…
Либерти напряглась: ее спутник схватился за грудь и часто задышал.
— ..включается вторая.
— Ничего, — сказала Либерти соседу, — не волнуйтесь. Вы же слышали: если первая… — Она не договорила.
У мужчины, казалось, глаза вот-вот вылезут из орбит Лицо его приобрело фиолетовый оттенок, шея перестала помешаться в вороте голубой оксфордской рубашки, подобно пасте, выдавленной из тюбика. Не в силах помочь себе, он судорожно пытался ослабить галстук.
— Черт! — Кабина снова стала проваливаться.
Либерти кинулась к мужчине, разорвала ворот его рубашки и шлепнулась вместе с ним на пол. Он придавил ее, но в то же мгновение на обоих стала действовать еще более могучая сила, не дававшая шелохнуться. У Либерти заложило уши. Внезапно кабина опять остановилась. Двери приоткрылись, и Либерти, увидев путь к спасению, вскочила, протягивая руку вперед. Двери опять задвинулись, придавив ей руку, потом открылись. Она отдернула руку, и двери снова захлопнулись.
— Ради Бога, помогите! — крикнула она в микрофон. — У человека сердечный приступ!
Невидимый диспетчер не отозвался. Она услышала далекий звон, деревянный стук, скрип кабины.
— Умоляю! — надрывалась Либерти. — Помогите!
Скольжение вниз только ускорилось. Диспетчер безмолвствовал. Либерти представила, как отвечавшая им дама, стремительно покинув свой пост, подобно бейсболисту, покидающему базу, мчится вниз по лестнице, чтобы поймать их перед самым концом падения…
Мужчина, дернувшись и закрыв глаза, обмяк, и Либерти ничего больше не оставалось, как только повторять шепотом обрывки всех известных ей молитв.
Наконец кабина зависла на тросах. Двери открылись, но вместо выхода Либерти увидела кирпичную стену. Из ее глаз потекли слезы. Это было даже хуже, чем смертельное падение; настоящая пытка! Кабина нырнула с открытыми дверями еще футов на шесть и снова повисла. Либерти вскрикнула: вместо кирпичной стены перед ней зиял провал.
Он угрожающе расширялся, пока она не увидела благословенный мрамор вестибюля.
— Слава Богу!
Голова мужчины неподвижно лежала на коленях у Либерти.
Она опасалась, что он умер, и боялась до него дотронуться.
— «Скорую»! — крикнула она людям внизу. — Вызовите «скорую»! — Головы задвигались и исчезли.
— Главное, не прыгайте! — крикнул кто-то.
Лифт завибрировал, словно опять собрался упасть. Либерти осторожно переместила голову мужчины на пол и, словно не слыша предостережения, прыгнула.
Отдышавшись, она произнесла:
— Он там. По-моему, у него сердечный приступ. Быстрее! — Тут Либерти услышала приближающееся завывание «скорой». — Надеюсь, он не умер…
— Нет, не умер, просто ему не очень весело.
Она подняла глаза и увидела симпатичного чернокожего с прической «афро», в белом комбинезоне с буквами «RE» на одном кармане и именем «Мелвин» на другом. Он улыбался, откровенно ею восхищаясь.
— Привет, малютка! — Улыбка стала еще шире, — Со счастливым избавлением!
Либерти встала и протолкалась к санитарам:
— Как он?
Санитар, измерявший пульс, лишь замотал головой, а двое других тут же заспешили с носилками к боковому выходу. Либерти последовала за ними на улицу. Пока они засовывали носилки в машину, она успела взглянуть в лицо своему товарищу по несчастью. Бедняга не слишком отличался от трупа.
— Я даже не знаю, как его зовут! — громко посетовала она, провожая взглядом «скорую», уже мчавшуюся против движения По Пятой авеню.
— Его зовут Тони Алварро, — подсказал кто-то. — Это один из боссов.
— Какой пост он занимает? — Репортерское нутро Либерти требовало подробностей. — Ладно, не важно. Я опаздываю. — Она метнулась обратно через вращающуюся дверь.
В этот раз лифт сработал безупречно и с шипением выпустил ее на восемьдесят третьем этаже. Либерти глубоко вздохнула и, закрыв глаза, сделала шаг наружу. В ушах все еще гудело, воспоминание о падении не отпускало ее: она казалась самой себе крохотной и бессильной.
На этот раз вместо мрамора ее встретили мини-джунгли.
Под ногами лежал толстый и мягкий, как мох, ковер, вокруг зеленела пышная растительность; к голубому октябрьскому небу за стеклянным потолком тянулись стволы толщиной в телеграфный столб. Либерти с наслаждением вдыхала целебный кедровый аромат. Услышав журчание воды, она оглянулась и увидела между огромными валунами маленький искусственный водопад. «Пожалуй, при необходимости здесь можно спрятаться и несколько дней подряд оставаться незамеченной», — пришла ей в голову неожиданная мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54