Он был влюблен в этот отель, – пожаловалась она. – Ты не имеешь никакого представления, как тяжело мне было в те дни, – ее лицо перекосилось. Глаза наполнились слезами. – Я была молода, красива, полна энергии, и мне хотелось всего, но Рэндольф всегда был так занят. Его мать всегда говорила ему, сделай то или сделай это, а если я хотела куда-то пойти или сделать что-то, он всегда должен был спросить разрешения у своей матери. Она управляла нашими жизнями, словно какая-нибудь королева.
Я не собиралась просто сидеть здесь все время. У него никогда не было времени для меня! – воскликнула она возмущенно. – Никогда! Это было несправедливо. Он никогда не говорил мне, что так будет, когда ухаживал за мной. Я была обманута. Да, – сказала она, оттачивая свою теорию, – я была обманута, введена в заблуждение. Он был одним мужчиной за пределами отеля, и другим внутри его. Внутри он был тем, чего хотела от него его мать, и не имело значения, что я говорила или делала. Поэтому меня нельзя винить, – заключила она. – Это, в действительности, целиком его вина… ее вина. – Слезы потекли по ее лицу. – Разве ты этого не понимаешь? Меня не надо винить.
– Она сказала вам, что вы должны отдать меня, и вы согласились, – проговорила я тоном адвоката, подвергшего свидетеля перекрестному допросу в суде. Но я и чувствовала себя адвокатом особого рода, потому что я действовала как представитель Салли Джин и Ормана Лонгчэмпа, да и самой себя.
– Я вынуждена была согласиться. Что еще я могла сделать?
– Вы могли сказать «нет». Вы могли воевать за меня и сказать ей, что я ваш ребенок. Вы могли сказать ей нет, нет и нет! – дико закричала я, но это было все равно, что заставлять четырехлетнего ребенка вести себя, как взрослый. Мать улыбнулась сквозь слезы и кивнула.
– Ты права, ты права. Я была плохой, очень плохой! Но сейчас все в порядке. Ты вернулась. Все в порядке. Давай больше не будем говорить об этом. Давай говорить о приятных вещах, радостных вещах. Пожалуйста!
Она коснулась моей руки и глубоко вздохнула. Выражение ее лица изменилось, словно все то, что мы обсуждали, мгновенно забыто и не представляет какой-либо важности.
– Я тут думала, что ты должна что-то сделать со своими волосами и, может быть, пойти и купить тебе какую-то красивую одежду. И новые туфли и кое-какие украшения. Ты не должна носить все то, что осталось от Клэр Сю. Сейчас ты должна иметь свои собственные вещи. Тебе это понравится? – спросила она.
Я покачала головой. Она действительно была ребенком. Возможно, она всегда была такой, вот почему моя бабушка так легко подчинила ее себе.
– Но я сейчас так устала, – сказала она. – Я уверена, что это все из-за нового лекарства. Я сейчас хочу лишь на время закрыть глаза, – она откинула голову на подушку. – И отдохнуть, отдохнуть. – Она опять открыла глаза и посмотрела на меня. – Если ты увидишь своего отца, пожалуйста, скажи ему, чтобы он позвал доктора. Мне надо заменить лекарство.
Я смотрела на нее сверху. У нее было лицо маленькой девочки, лицо, вызывающее сочувствие и сожаление.
– Спасибо, дорогая, – сказала она и закрыла глаза.
Я повернулась и пошла. Не было смысла кричать больше на нее или предъявлять ей какие-либо требования. В своем роде она была инвалидом, не такой больной, как миссис Дальтон, но просто закрытой от реальности. Я дошла до двери.
– Дон? – позвала она.
– Да, мама.
– Я сожалею, – сказала она и снова закрыла глаза.
– Я тоже, мама. Я тоже.
«Всю свою жизнь, – думала я, спускаясь по лестнице, – я имела дело с событиями, которые находились вне моего контроля. Как младенец, как ребенок, как молодая девушка я всегда зависела от взрослых и должна была делать то, чего они хотели, или как меня учили. Их решения, их действия, их грехи как ветер сдували меня с одного места на другое. Даже те, кто действительно любил меня, могли поворачиваться и направляться только в определенные места. Это было истиной и для Джимми, и уж определенно для Ферн. События, которые начались до нашего рождения, уже определяли, кем и чем мы должны были быть».
Но теперь вся трагедия последних месяцев обрушилась на меня: смерть мамы, арест папы, потеря семьи, постоянные попытки Клэр навредить мне, изнасилование меня Филипом, бегство и поимка Джимми, мое познание правды. Теперь же, словно флаг, резким порывом сорванный со своего древка, я развернулась на каблуках и устремилась в лобби отеля с высоко поднятой головой, глядя прямо перед собой, не видя никого, не слыша ни чьих голосов.
Бабушка все еще сидела на кушетке в лобби, небольшая аудитория гостей окружала ее и внимательно прислушивалась ко всему, что она говорила. Их лица были полны восхищения. Когда моя бабушка обращалась к кому-то, это воспринималось словно благословение священника.
Что-то в выражении моего лица заставило их отпрянуть от нее при моем приближении. Медленно, со своей мягкой, ангельской улыбкой, все еще твердо пребывающей на ее лице, бабушка обернулась и увидела, что отвлекло их внимание от блеска ее глаз и тепла ее голоса. В то мгновение, когда она заметила меня, ее плечи отвердели, улыбка исчезла, на лице появилась темная тень.
Я остановилась перед ней, сложив руки на груди. Мое сердце колотилось, но я не хотела, чтобы она видела, какой нервной и испуганной я была.
– Я хочу поговорить с вами, – проговорила я.
– Это невежливо так перебивать людей, – ответила она и снова повернулась к гостям.
– Мне безразлично, что вежливо, а что не вежливо. Я хочу поговорить с вами прямо сейчас, – настаивала я, придав своему голосу столько твердости, сколько могла. Я не сводила с нее своих глаз, так что она могла видеть, насколько я решительна.
Неожиданно она улыбнулась.
– Ладно, – сказала она окружающему ее кружку восторженных гостей. – Я вижу, тут у нас маленькая семейная проблема. Вы будете столь любезны извинить меня, если я отлучусь на несколько минут?
Один из джентльменов рядом с ней быстро подскочил, чтобы помочь ей подняться.
– Благодарю вас, Томас. – Она взглянула на меня. – Ступай в мой кабинет, – приказала она. Я оглянулась и направилась в ту сторону, пока она продолжала приносить извинения за мое поведение.
Когда я вошла в ее кабинет, я посмотрела на портрет моего дедушки. У него была такая теплая, добрая улыбка. Я подумала, как бы все было, если бы я знала его. Как он ладил с бабушкой Катлер?
Дверь рывком распахнулась, и моя бабушка ворвалась вихрем. Ее каблуки стучали по паркетному полу; когда она промчалась мимо меня, затем резко повернулась, глаза ее сверкали от ярости, губы вытянулись в карандашную линию.
– Как ты смела? Как смела ты вести себя подобным образом, когда я разговаривала со своими гостями? Даже люди самого низшего пошиба не ведут себя подобным образом. Или у тебя нет даже представления о приличиях? – вещала она. Я стояла будто перед раскаленной угольной топкой с открытой дверкой. Я противостояла бушующему пламени и алому жару. Я закрыла глаза и отступила на несколько шагов, но потом открыла их и выпалила в ответ:
– Вы больше не можете говорить со мной о приличиях. Вы лицемерка!
– Как ты смеешь? Я запру тебя в твоей комнате, я…
– Вы ничего больше не сделаете, бабушка, кроме того, что скажете правду… наконец, – сказала я. Ее глаза расширились от замешательства. С ноткой злорадства я преподнесла ей мой сюрприз: – Сегодня утром я навестила миссис Дальтон. Она очень больна и была счастлива наконец снять тяжесть вины со своей души. Она рассказала мне, что действительно произошло после того, как я родилась, и до того.
– Это просто смешно. Я не намерена стоять здесь…
– Потом я пошла к моей матери, – добавила я, – и она также созналась.
Бабушка взирала на меня некоторое время, ее ярость медленно сникала, как пламя в печи, потом она повернулась и подошла к своему столу.
– Садись, – приказала она и заняла свое место. Я придвинула стул к ее столу. Долго мы просто смотрели друг на друга.
– Так что ты узнала? – спросила она уже более спокойным тоном.
– А как вы думаете? Правду. Я узнала о любовнике моей матери, и как вы заставили ее в конце концов отдать меня. Как вы договорились с Орманом и Салли Джин Лонгчэмпами принять меня, а затем притворились, что они похитили меня. Как вы платили людям и заставляли их действовать по вашей указке. Как вы объявили награду только для того, чтобы прикрыть ваши действия, – выложила я все на одном дыхании.
– И кто же поверит этой истории? – ответила она с такой холодной уверенностью, что дрожь страха пробежала по моему телу. – Я знаю насколько больна миссис Дальтон. А тебе известно, что ее зять работает в Катлер'з Коув в Оздоровительной компании, и что я владею этой компанией? Я могу уволить его оттуда хоть завтра, – сказала она, постукивая пальцами. – А если ты и я пойдем вместе наверх, прямо сейчас, и выложим Лауре Сю всю эту историю, она просто хлопнется в истерику и начнет нести что-то настолько невразумительное, что никто не поймет и слова. Скорее всего, когда я буду стоять рядом с тобой, она просто не будет в состоянии припомнить что-нибудь из того, что говорила тебе, – она с триумфом взглянула на меня.
– Но это все правда, разве не так? – вскричала я. Я утратила ту твердость, ту уверенность, которая была моей стальной опорой. «Она так сильна, так уверена в себе, она так прочно стоит на ногах, что может остановить табун диких лошадей», – подумала я.
Она отвернулась от меня и замолчала. Потом вновь повернулась.
– Ты, похоже, из тех, кто расцветает при противодействии. Прятала того мальчишку здесь, когда за ним гналась полиция. – Она покачала головой. – Ладно, я расскажу тебе. Да, это правда. Мой сын не является твоим настоящим отцом. Я умоляла Рэндольфа не жениться на этой маленькой шлюхе. Я знала, чем она была и чем станет, но как все мужчины, он был загипнотизирован ее красотой и сладеньким голосом. Даже мой муж был очарован. Я наблюдала, как она поводила плечами и кружила им головы глупым хихиканьем и видимой беспомощностью, – сказала она, скривив рот от презрения. – Мужчины просто обожают беспомощных женщин, но только она не была такой беспомощной, как притворялась, – добавила она с холодной улыбкой на губах. – Особенно, когда это касалось удовлетворения ее желаний.
Она всегда знала, чего хотела. Я не желала иметь такую женщину в моей семье. Считать ее частью этого… этого отеля. Но спорить с мужчиной, который под каблуком у женщины, все равно, что направить вспять водопад. Если ты останешься под ним слишком долго, он утопит тебя.
Итак, я отступалась, предостерегала их и отступилась. – Она кивнула, и к ней снова вернулась ее холодная улыбка. – О, она делала вид, что хочет быть ответственной и респектабельной, но что бы я ни поручала ей, она жаловалась на работу и усилия, а Рэндольф заступался за нее, чтобы ее освободили от этого.
«У нас достаточно украшений, развешанных на стенах и потолках, – говорила я ему, – чтобы мы нуждались еще в одном». Но с таким же успехом я могла адресовать эти слова стенам моего кабинета.
Прошло не так уж много времени, как она начала показывать свою подлинную натуру – флиртовать с каждым, кто носил брюки. Ее не останавливало ничто! Это было отвратительно! Я пыталась говорить с моим сыном, но он был настолько слеп к этому, как и ко всему другому. Быть так ослепленным женщиной – все равно, что открыто смотреть на солнце. После этого уже ничего не видишь.
Итак, я выяснила, и достаточно определенно, как ты, несомненно знаешь, что у нее была связь и она попала в незавидное положение. Я должна была бы тогда же вышвырнуть эту маленькую шлюху вон, – с горечью добавила она, – но… Я хотела защитить Рэндольфа, семью и репутацию отеля. То, что я делала, я делала ради семьи и отеля. Это для меня одно и то же.
– Но папа… Орман Лонгчэмп…
– Он согласился на это, – сказала она. – Он знал, что делает.
– Но вы сказали ему, что все хотели этого, разве не так? Он думал, что моя мать и Рэндольф хотели этого, верно? Разве это неправда? – настаивала я, когда она не откликнулась.
– Рэндольф сам не знает, чего хочет, и никогда не знал. Я всегда принимала правильные решения за него. Женитьба на ней, – сказала она, нагнувшись к столу, – это единственный случай, когда он пошел против моего желания, и видишь, чем это обернулось.
– Но Орман верил…
– Да, да, он так думал, но я хорошо заплатила ему и помешала полиции найти его. Это его собственная вина, что он попался. Он должен был оставаться подольше на севере и никогда не приезжать в Ричмонд.
– Он не должен быть в тюрьме, – настаивала я, – это несправедливо.
Она снова отвернулась, словно то, что я сказала, не имело значения. Но это было не так.
– Мне неважно, что вы можете заставить миссис Дальтон отказаться от ее рассказа и выставить мою мать такой дурочкой, что никто не поверит ей, мне же поверят, или, по крайней мере, это вызовет скандал. И я расскажу все Рэндольфу. Только подумайте, как он будет потрясен, узнав все это. Вы же позволили ему пуститься вдогонку в надежде найти и вернуть меня. Вы предложили эту награду.
Она изучала меня некоторое время. Я выдержала ее взгляд, но это было все равно, что смотреть на костер.
– Так чего ты хочешь? Ты хочешь ввергнуть меня в скандал, пролить дождь позора на Катлеров?
– Я хочу, чтобы вы вытащили папу из тюрьмы и перестали обращаться со мной, как с дрянью. Перестали называть мою мать шлюхой и требовать, чтобы меня называли Евгенией, – решительно заявила я.
Я хотела большего, но боялась предъявлять слишком много требований. Со временем я надеялась, что смогу заставить ее сделать что-нибудь для Джимми и для Ферн.
Она кивнула.
– Хорошо, – она вздохнула. – Я сделаю что-нибудь для Ормана Лонгчэмпа. Я позвоню знакомым, которые занимают высокие посты и посмотрю, можно ли его освободить раньше срока на поруки. Я в любом случае думала об этом. И если ты настаиваешь, чтобы тебя называли Дон, пусть будет Дон. Но ты должна кое-что сделать и для меня.
– Что именно? Вы хотите, чтобы я вернулась и снова стала жить с ним?
– Конечно, нет. Ты теперь находишься здесь, и ты Катлер, нравится тебе это или нет, – она задумалась на несколько минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43