Выбор супер, приятный магазин
У тебя есть вопросы? – спросила она, но раньше, чем я успела ответить, раздался стук в дверь. – Войдите.
Дверь открыла приятная чернокожая женщина. У нее были аккуратно сколотые и связанные в пучок волосы. Она была одета в белую хлопковую форму горничной, в белых чулках и черных туфлях. Это была маленькая женщина, почти моего роста.
– О, миссис Бостон, это… – Моя бабушка замолчала и посмотрела на меня так, словно я только что появилась. – Как насчет твоего имени? Это глупое имя. Мы должны называть тебя твоим настоящим именем – Евгения. В конце концов, ты была названа в честь одной из моих сестер, которая умерла от оспы, когда она была не старше, чем ты.
– Мое имя не глупое, и я не хочу менять его! – вскричала я. Она взглянула на миссис Бостон, и потом снова на меня.
– Члены семьи Катлер не носят прозвищ, – твердо проговорила бабушка. – Они носят имена, которые выделяют их, имена, которые приносят им уважение.
– Я думала, что уважение это то, что должно быть заслужено, – отрезала я. Она откинулась так, словно я ударила ее.
– Тебя будут называть Евгенией до тех пор, пока ты будешь жить здесь. – Ее голос был холоден и резок, словно у меня не было ушей, чтобы расслышать. – Покажите Евгении ее комнату, миссис Бостон, и… – она взглянула на меня с выражением отвращения на лице, – проводите ее служебным ходом.
– Да, мэм, – миссис Бостон взглянула на меня.
– Мое имя подходит мне, – сказала я, не в состоянии больше сдерживать свои слезы и воспоминания: сколько раз папа рассказывал мне о моем рождении. – Потому что я родилась с рождением дня.
Конечно, это не могло быть ложью, так же, как и рассказы о птицах, и музыке, и мое пение.
Моя бабушка улыбнулась так холодно, что у меня побежали мурашки по спине.
– Ты родилась в середине ночи.
– Нет, – возразила я, – это неправда.
– Поверь мне, я знаю, что правда, а что неправда о тебе. – Она наклонилась, ее глаза удлинились и стали похожи на кошачьи. – Всю свою жизнь ты жила в мире лжи и фантазий. Я говорила тебе, что у нас нет времени нянчиться с тобой и притворяться. Мы в середине сезона. А теперь немедленно соберись, возьми себя в руки. Члены нашей семьи не показывают свои эмоции или проблемы гостям. Во всем, что касается гостей, здесь всегда все чудесно. Я не хочу, чтобы ты выходила отсюда и шла через лобби, истерически рыдая, Евгения. Я должна вернуться в столовую, – сказала она, вставая из-за стола и останавливаясь перед миссис Бостон. – После того, как вы покажете ей ее комнату, отведите ее на кухню и дайте что-нибудь поесть. Она может есть с персоналом кухни. Потом отведите ее к мистеру Стенли, чтобы он подобрал ей форму горничной. Я хотела бы, чтобы завтра она начала работать.
Бабушка повернулась ко мне спиной, развернув плечи и держа свою голову высоко, взирая на меня сверху вниз. Несмотря на мое желание отвести взгляд, я не смогла сделать это. Ее глаза притягивали и удерживали мои, завороженные ее взглядом.
– Вы должны быстро вставать в семь часов утра, Евгения, и идти завтракать на кухню. Потом доложиться мистеру Стенли, нашему домоправителю, и он сообщит тебе твои обязанности. Все ясно? – спросила бабушка. Я не ответила. Она повернулась к миссис Бостон. – Проследите, чтобы она запомнила все это, – добавила она и вышла.
И хотя дверь закрылась тихо, для меня то было как выстрел из ружья.
«Добро пожаловать в вашу настоящую семью, в ваш настоящий дом, Дон», – сказала я себе.
Глава 9
Моя новая жизнь
– Возьмите свой чемодан и следуйте за мной, Евгения, – приказала миссис Бостон, подражая моей бабушке.
– Меня зовут Дон, – твердо заявила я.
– Если миссис Катлер хочет, чтобы вас называли Евгения, значит, здесь вас так и будут называть. «Катлер'з Коув» – ее королевство, и она здесь королева. Не ожидайте, что кто-нибудь пойдет против ее желаний, даже ваш папа, – добавила миссис Бостон, потом сделала большие глаза, наклонилась ко мне и прошептала: – И особенно, не ваша мама.
Я отвернулась и быстро вытерла слезы. Что же за люди были мои настоящие родители? Почему они так боятся моей бабушки? Почему они не умирают от любопытства и не стремятся немедленно увидеть меня?
Миссис Бостон вывела меня через заднюю дверь в едва освещенный коридор за кухней.
– Куда мы сейчас идем? – спросила я. Я очень устала от того, что меня таскали всюду, словно бездомную собаку.
– Семья живет в старой части отеля, – объяснила миссис Бостон.
Когда мы остановились в конце коридора, я увидела лобби отеля. Он освещался четырьмя огромными люстрами, в центре лежал светло-синий ковер, стены были оклеены перламутрово-белыми обоями с голубым орнаментом. За бюро две женщины средних лет приветствовали постояльцев. Все они были хорошо одеты, мужчины в костюмах, женщины в красивых платьях и в драгоценных украшениях. Войдя в лобби, они разделялись на маленькие группы и болтали.
Я уловила взгляд моей бабушки, стоящей у входа в столовую. Один раз она взглянула в нашу сторону, глаза ее были как лед, но по мере того, как сходились гости, ее лицо смягчалось и оживлялось. Одна женщина взяла ее за руку, когда они разговаривали. Они поцеловали друг друга, а потом моя бабушка повела всех гостей в столовую, но прежде, чем войти туда, бросила на нас, словно снежок, еще один взгляд.
– Пойдемте побыстрее, – настойчиво сказала миссис Бостон, подстегнутая острым, холодным взглядом моей бабушки. Мы свернули в длинный коридор, ведущий в старую часть отеля.
Мы прошли через гостиную, в которой были камин из необработанного камня и уютная старинная мебель – мягкие резные кресла, кресло-качалка из темной сосны, мягкий диван, сосновые столы и толстый белый ковер. На стенах было много картин и множество безделушек на каминной полке. Мне показалось, что я заметила фотографию Филипа, стоящего рядом с женщиной, которая, должно быть, была нашей матерью, но я не могла задержаться достаточно долго, чтобы разглядеть ее. Миссис Бостон практически бежала.
– Большинство спален находится на втором этаже, но одна спальня находится внизу у лестницы, рядом с маленькой кухней. Миссис Катлер сказала мне, что она будет ваша, – сказала она.
– Это что, комната для прислуги? – спросила я. Миссис Бостон не ответила. – После того, как я заслужу уважение, я буду спать наверху, – проворчала я. Я не знала, слышала меня миссис Бостон или нет. Если и слышала, то ничем не показала этого.
Мы прошли через маленькую кухню, а затем миновали короткий коридорчик к моей спальне справа. Дверь была открыта. Миссис Бостон включила свет, и мы вошли.
Это была очень маленькая комната с единственной кроватью у стены слева. Кровать имела простое, светло-коричневое изголовье. На полу лежал слегка попачканный овальный коврик кремового цвета. Возле кровати стоял ночной столик, очень простой, с одним ящичком, на нем – лампа. Справа были комод и встроенный шкаф, а прямо перед нами было высокое единственное окно. Сейчас я не могла сказать, куда оно выходит, поскольку было темно, а с другой стороны отеля не было светильников. На окне не было тюля, только бледно-желтая штора.
– Вы хотите сейчас разобрать ваши вещи, или предпочитаете пойти на кухню и чего-нибудь поесть? – спросила миссис Бостон. Я положила чемодан на кровать и грустно огляделась.
Множество раз мы переезжали в квартирки такие маленькие, что нам с Джимми приходилось делить комнату не больше этой, но потому что я была с любящей семьей, с людьми, которые заботились обо мне и о которых заботилась я, размеры моей комнаты тогда не имели для меня значения. Мы принимали все как должное, кроме того, я должна была сохранять жизнерадостное лицо, чтобы помогать родителям держаться бодрыми и веселыми. Но здесь не было никого, кого нужно было бы поддержать, о ком надо было бы заботиться, кроме как о самой себе.
– Я не голодна, – сказала я. Мое сердце весило столько, словно было из железа, а мой желудок весь перекрутился и сжался.
– Да, но миссис Катлер хотела, чтобы вы поели, – сказала она с тревожным видом. – Я зайду позже и отведу вас на кухню, – решила она. – Но не забывайте, я должна отвести вас к мистеру Стенли, чтобы получить форму для вас. Так нам велела миссис Катлер.
– Как я могла забыть? – спросила я. Она некоторое время смотрела на меня, поджав губы.
«Почему я ее так раздражала?» – размышляла я. Потом до меня дошло – моя бабушка сказала мне, что она убрала кого-то, чтобы создать место для меня.
– Кого уволили, чтобы я могла получить это место? Выражение лица миссис Бостон подтвердило мои подозрения.
– Агату Джонсон, которая проработала здесь пять лет.
– Я очень сожалею, – сказала я. – Я не хотела, чтобы ее увольняли.
– Тем не менее эта бедная девушка вынуждена была уйти и теперь бродит по улицам, подыскивая себе новое место. А у нее маленький мальчик, которого надо кормить, – произнесла она с неприязнью.
– Но почему, собственно, она должна была уволить ее? Разве не могла она оставить ее наряду со мной? – спросила я. Моя бабушка поставила меня в ужасное положение, сделав все так, что происходящее вызвало у меня одно только возмущение.
– Миссис Катлер управляет очень большим судном. Никаких излишеств, никаких пустых трат. Кто не несет свой груз, уходит. Она держит ровно столько горничных, в скольких нуждается, это же относится и к официантам, и к мальчикам-посыльным, а также к персоналу на кухне и прочей обслуге. Ни на одного человека больше. Вот почему этот отель действует, в то время как другие подобные заведения прогорают за несколько лет.
– Что ж, я очень сожалею, – повторила я.
– Угу, – буркнула она без особой симпатии, – я скоро вернусь, – добавила она и вышла.
Я села на кровать. Матрас был старый и потерял какую-либо упругость, все пружины жалобно скрипели. Даже моего маленького веса для них было слишком много. Я глубоко вздохнула и открыла свой чемодан. Вид моего скромного имущества снова вызвал поток чувств и воспоминаний. Как болело мое сердце! Снова потекли слезы. Я села и позволила им спокойно стекать по щекам и подбородку. Потом я заметила что-то белое в пакете внутри чемодана. Я вытащила оттуда чудесную нитку маминого жемчуга. Ожерелье лежало в моем ящике комода у нас дома, потому что из-за суматохи после концерта и маминой смерти я так и не успела вернуть ожерелье папе, чтобы он спрятал его. Офицер Картер, которая упаковывала мои вещи, должно быть, подумала, что это мое. Теперь я прижала его к груди и выплакала десять океанов слез, когда на меня обрушились все эти воспоминания и снова унесли меня в свои глубины. Как я скучала по маме сейчас, как хотела, чтобы она прижала меня, взъерошила мои волосы, как хотелось вновь увидеть лицо Джимми, полное гордости и гнева, увидеть, как проясняются при виде меня глаза Ферн и как она тянет ручки, чтобы я взяла ее. Жемчуг вернул обратно все это и снова возродил в моем сердце болезненные руины.
«Папа, как мог ты это сделать? Как мог это сделать!» – кричало все во мне.
Вдруг раздался стук в мою дверь. Я быстро убрала жемчуг и вытерла лицо.
– Кто там?
Дверь медленно открылась, и в нее заглянул красивый мужчина, одетый в желтовато-коричневый спортивный пиджак и соответствующие брюки. Его светло-каштановые волосы были аккуратно зачесаны назад с боков, но с маленькой, мягкой волной спереди. На висках была уже легкая седина. Прекрасный, сильный загар контрастировал с синевой его глаз. Я подумала, что он выглядит жизнерадостным и элегантным, как кинозвезда.
– Привет, – сказал он, глядя на меня. Я не ответила. – Я твой отец, – сказал он так, словно я должна была это знать. – Рэндольф Бойс Катлер. – Он протянул мне руку для пожатия. Я не могла и вообразить, что когда-нибудь буду представлена папе и буду пожимать ему руку, как незнакомцу. Папы, как мне казалось, должны обнимать своих дочерей, а не пожимать им руки.
Я вглядывалась в него. Он был высоким, по крайней мере, шесть футов, два или три дюйма, но стройным. У него была нежная, как у Филипа, улыбка и мягкий рот. Все во мне говорило, что этот мужчина, стоящий сейчас передо мной, был мой настоящий отец, поэтому я искала сходство с ним в себе. Наследовала ли я его глаза? Его улыбку?
– Добро пожаловать в Катлер'з Коув, – он бережно пожал кончики моих пальцев. – Как вы доехали?
– Как мы доехали? – Он вел себя так, словно я отсутствовала на каникулах или что-то в этом роде.
Я уже готова была брякнуть «ужасно», когда он сказал:
– Филип мне уже много рассказал о тебе.
– Филип? – Уже одно произнесение этого имени вызвало слезы на моих глазах. Оно напомнило мне о мире, из которого я была вырвана, мире, который начал становиться дружеским и чудесным перед Маминой смертью, мире, полном надежд и поцелуев, которые несли обещание любви.
– Он говорил мне о твоем замечательном голосе. Я не могу дождаться, чтобы услышать твое пение, – сказал он.
Я не могла представить себя снова поющей, потому что мое пение исходило из моего сердца, а сердце мое было разбито на куски, оно никогда не будет снова сильным и определенно никогда больше не будет наполнено музыкой.
– Я так же рад видеть, что ты такая красивая девушка. Филип рассказал мне еще кое-что о тебе. Твоя мама будет очень довольна, – сказал он и взглянул на свои часы так, словно опаздывал на поезд. – Естественно, все это явилось каким-то эмоциональным потрясением для нее: поэтому я возьму тебя встретиться с нею завтра. Она находится под воздействием лекарств, под наблюдением своего лечащего врача, а он советует нам подводить ее к этому постепенно. Ты можешь себе представить, что это было для нее – узнать, что младенец, которого она утратила пятнадцать лет назад, теперь найден, и я уверен, что она так же возбуждена тем, что наконец увидит тебя, как был взволнован я, – быстро добавил он.
– Где она сейчас? – спросила я, думая, что она, должно быть, в больнице. Хоть мне и было ненавистно находиться здесь, было любопытно, как она выглядит.
– В своей комнате, отдыхает.
Она была в своей комнате. Почему она не пожелала увидеть меня? Как могла она отказаться от этого?
– Через день, или позже, когда у меня будет немного свободного времени, мне бы хотелось побеседовать с тобой, чтобы ты рассказала мне, как протекала до сих пор твоя жизнь, о'кей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Дверь открыла приятная чернокожая женщина. У нее были аккуратно сколотые и связанные в пучок волосы. Она была одета в белую хлопковую форму горничной, в белых чулках и черных туфлях. Это была маленькая женщина, почти моего роста.
– О, миссис Бостон, это… – Моя бабушка замолчала и посмотрела на меня так, словно я только что появилась. – Как насчет твоего имени? Это глупое имя. Мы должны называть тебя твоим настоящим именем – Евгения. В конце концов, ты была названа в честь одной из моих сестер, которая умерла от оспы, когда она была не старше, чем ты.
– Мое имя не глупое, и я не хочу менять его! – вскричала я. Она взглянула на миссис Бостон, и потом снова на меня.
– Члены семьи Катлер не носят прозвищ, – твердо проговорила бабушка. – Они носят имена, которые выделяют их, имена, которые приносят им уважение.
– Я думала, что уважение это то, что должно быть заслужено, – отрезала я. Она откинулась так, словно я ударила ее.
– Тебя будут называть Евгенией до тех пор, пока ты будешь жить здесь. – Ее голос был холоден и резок, словно у меня не было ушей, чтобы расслышать. – Покажите Евгении ее комнату, миссис Бостон, и… – она взглянула на меня с выражением отвращения на лице, – проводите ее служебным ходом.
– Да, мэм, – миссис Бостон взглянула на меня.
– Мое имя подходит мне, – сказала я, не в состоянии больше сдерживать свои слезы и воспоминания: сколько раз папа рассказывал мне о моем рождении. – Потому что я родилась с рождением дня.
Конечно, это не могло быть ложью, так же, как и рассказы о птицах, и музыке, и мое пение.
Моя бабушка улыбнулась так холодно, что у меня побежали мурашки по спине.
– Ты родилась в середине ночи.
– Нет, – возразила я, – это неправда.
– Поверь мне, я знаю, что правда, а что неправда о тебе. – Она наклонилась, ее глаза удлинились и стали похожи на кошачьи. – Всю свою жизнь ты жила в мире лжи и фантазий. Я говорила тебе, что у нас нет времени нянчиться с тобой и притворяться. Мы в середине сезона. А теперь немедленно соберись, возьми себя в руки. Члены нашей семьи не показывают свои эмоции или проблемы гостям. Во всем, что касается гостей, здесь всегда все чудесно. Я не хочу, чтобы ты выходила отсюда и шла через лобби, истерически рыдая, Евгения. Я должна вернуться в столовую, – сказала она, вставая из-за стола и останавливаясь перед миссис Бостон. – После того, как вы покажете ей ее комнату, отведите ее на кухню и дайте что-нибудь поесть. Она может есть с персоналом кухни. Потом отведите ее к мистеру Стенли, чтобы он подобрал ей форму горничной. Я хотела бы, чтобы завтра она начала работать.
Бабушка повернулась ко мне спиной, развернув плечи и держа свою голову высоко, взирая на меня сверху вниз. Несмотря на мое желание отвести взгляд, я не смогла сделать это. Ее глаза притягивали и удерживали мои, завороженные ее взглядом.
– Вы должны быстро вставать в семь часов утра, Евгения, и идти завтракать на кухню. Потом доложиться мистеру Стенли, нашему домоправителю, и он сообщит тебе твои обязанности. Все ясно? – спросила бабушка. Я не ответила. Она повернулась к миссис Бостон. – Проследите, чтобы она запомнила все это, – добавила она и вышла.
И хотя дверь закрылась тихо, для меня то было как выстрел из ружья.
«Добро пожаловать в вашу настоящую семью, в ваш настоящий дом, Дон», – сказала я себе.
Глава 9
Моя новая жизнь
– Возьмите свой чемодан и следуйте за мной, Евгения, – приказала миссис Бостон, подражая моей бабушке.
– Меня зовут Дон, – твердо заявила я.
– Если миссис Катлер хочет, чтобы вас называли Евгения, значит, здесь вас так и будут называть. «Катлер'з Коув» – ее королевство, и она здесь королева. Не ожидайте, что кто-нибудь пойдет против ее желаний, даже ваш папа, – добавила миссис Бостон, потом сделала большие глаза, наклонилась ко мне и прошептала: – И особенно, не ваша мама.
Я отвернулась и быстро вытерла слезы. Что же за люди были мои настоящие родители? Почему они так боятся моей бабушки? Почему они не умирают от любопытства и не стремятся немедленно увидеть меня?
Миссис Бостон вывела меня через заднюю дверь в едва освещенный коридор за кухней.
– Куда мы сейчас идем? – спросила я. Я очень устала от того, что меня таскали всюду, словно бездомную собаку.
– Семья живет в старой части отеля, – объяснила миссис Бостон.
Когда мы остановились в конце коридора, я увидела лобби отеля. Он освещался четырьмя огромными люстрами, в центре лежал светло-синий ковер, стены были оклеены перламутрово-белыми обоями с голубым орнаментом. За бюро две женщины средних лет приветствовали постояльцев. Все они были хорошо одеты, мужчины в костюмах, женщины в красивых платьях и в драгоценных украшениях. Войдя в лобби, они разделялись на маленькие группы и болтали.
Я уловила взгляд моей бабушки, стоящей у входа в столовую. Один раз она взглянула в нашу сторону, глаза ее были как лед, но по мере того, как сходились гости, ее лицо смягчалось и оживлялось. Одна женщина взяла ее за руку, когда они разговаривали. Они поцеловали друг друга, а потом моя бабушка повела всех гостей в столовую, но прежде, чем войти туда, бросила на нас, словно снежок, еще один взгляд.
– Пойдемте побыстрее, – настойчиво сказала миссис Бостон, подстегнутая острым, холодным взглядом моей бабушки. Мы свернули в длинный коридор, ведущий в старую часть отеля.
Мы прошли через гостиную, в которой были камин из необработанного камня и уютная старинная мебель – мягкие резные кресла, кресло-качалка из темной сосны, мягкий диван, сосновые столы и толстый белый ковер. На стенах было много картин и множество безделушек на каминной полке. Мне показалось, что я заметила фотографию Филипа, стоящего рядом с женщиной, которая, должно быть, была нашей матерью, но я не могла задержаться достаточно долго, чтобы разглядеть ее. Миссис Бостон практически бежала.
– Большинство спален находится на втором этаже, но одна спальня находится внизу у лестницы, рядом с маленькой кухней. Миссис Катлер сказала мне, что она будет ваша, – сказала она.
– Это что, комната для прислуги? – спросила я. Миссис Бостон не ответила. – После того, как я заслужу уважение, я буду спать наверху, – проворчала я. Я не знала, слышала меня миссис Бостон или нет. Если и слышала, то ничем не показала этого.
Мы прошли через маленькую кухню, а затем миновали короткий коридорчик к моей спальне справа. Дверь была открыта. Миссис Бостон включила свет, и мы вошли.
Это была очень маленькая комната с единственной кроватью у стены слева. Кровать имела простое, светло-коричневое изголовье. На полу лежал слегка попачканный овальный коврик кремового цвета. Возле кровати стоял ночной столик, очень простой, с одним ящичком, на нем – лампа. Справа были комод и встроенный шкаф, а прямо перед нами было высокое единственное окно. Сейчас я не могла сказать, куда оно выходит, поскольку было темно, а с другой стороны отеля не было светильников. На окне не было тюля, только бледно-желтая штора.
– Вы хотите сейчас разобрать ваши вещи, или предпочитаете пойти на кухню и чего-нибудь поесть? – спросила миссис Бостон. Я положила чемодан на кровать и грустно огляделась.
Множество раз мы переезжали в квартирки такие маленькие, что нам с Джимми приходилось делить комнату не больше этой, но потому что я была с любящей семьей, с людьми, которые заботились обо мне и о которых заботилась я, размеры моей комнаты тогда не имели для меня значения. Мы принимали все как должное, кроме того, я должна была сохранять жизнерадостное лицо, чтобы помогать родителям держаться бодрыми и веселыми. Но здесь не было никого, кого нужно было бы поддержать, о ком надо было бы заботиться, кроме как о самой себе.
– Я не голодна, – сказала я. Мое сердце весило столько, словно было из железа, а мой желудок весь перекрутился и сжался.
– Да, но миссис Катлер хотела, чтобы вы поели, – сказала она с тревожным видом. – Я зайду позже и отведу вас на кухню, – решила она. – Но не забывайте, я должна отвести вас к мистеру Стенли, чтобы получить форму для вас. Так нам велела миссис Катлер.
– Как я могла забыть? – спросила я. Она некоторое время смотрела на меня, поджав губы.
«Почему я ее так раздражала?» – размышляла я. Потом до меня дошло – моя бабушка сказала мне, что она убрала кого-то, чтобы создать место для меня.
– Кого уволили, чтобы я могла получить это место? Выражение лица миссис Бостон подтвердило мои подозрения.
– Агату Джонсон, которая проработала здесь пять лет.
– Я очень сожалею, – сказала я. – Я не хотела, чтобы ее увольняли.
– Тем не менее эта бедная девушка вынуждена была уйти и теперь бродит по улицам, подыскивая себе новое место. А у нее маленький мальчик, которого надо кормить, – произнесла она с неприязнью.
– Но почему, собственно, она должна была уволить ее? Разве не могла она оставить ее наряду со мной? – спросила я. Моя бабушка поставила меня в ужасное положение, сделав все так, что происходящее вызвало у меня одно только возмущение.
– Миссис Катлер управляет очень большим судном. Никаких излишеств, никаких пустых трат. Кто не несет свой груз, уходит. Она держит ровно столько горничных, в скольких нуждается, это же относится и к официантам, и к мальчикам-посыльным, а также к персоналу на кухне и прочей обслуге. Ни на одного человека больше. Вот почему этот отель действует, в то время как другие подобные заведения прогорают за несколько лет.
– Что ж, я очень сожалею, – повторила я.
– Угу, – буркнула она без особой симпатии, – я скоро вернусь, – добавила она и вышла.
Я села на кровать. Матрас был старый и потерял какую-либо упругость, все пружины жалобно скрипели. Даже моего маленького веса для них было слишком много. Я глубоко вздохнула и открыла свой чемодан. Вид моего скромного имущества снова вызвал поток чувств и воспоминаний. Как болело мое сердце! Снова потекли слезы. Я села и позволила им спокойно стекать по щекам и подбородку. Потом я заметила что-то белое в пакете внутри чемодана. Я вытащила оттуда чудесную нитку маминого жемчуга. Ожерелье лежало в моем ящике комода у нас дома, потому что из-за суматохи после концерта и маминой смерти я так и не успела вернуть ожерелье папе, чтобы он спрятал его. Офицер Картер, которая упаковывала мои вещи, должно быть, подумала, что это мое. Теперь я прижала его к груди и выплакала десять океанов слез, когда на меня обрушились все эти воспоминания и снова унесли меня в свои глубины. Как я скучала по маме сейчас, как хотела, чтобы она прижала меня, взъерошила мои волосы, как хотелось вновь увидеть лицо Джимми, полное гордости и гнева, увидеть, как проясняются при виде меня глаза Ферн и как она тянет ручки, чтобы я взяла ее. Жемчуг вернул обратно все это и снова возродил в моем сердце болезненные руины.
«Папа, как мог ты это сделать? Как мог это сделать!» – кричало все во мне.
Вдруг раздался стук в мою дверь. Я быстро убрала жемчуг и вытерла лицо.
– Кто там?
Дверь медленно открылась, и в нее заглянул красивый мужчина, одетый в желтовато-коричневый спортивный пиджак и соответствующие брюки. Его светло-каштановые волосы были аккуратно зачесаны назад с боков, но с маленькой, мягкой волной спереди. На висках была уже легкая седина. Прекрасный, сильный загар контрастировал с синевой его глаз. Я подумала, что он выглядит жизнерадостным и элегантным, как кинозвезда.
– Привет, – сказал он, глядя на меня. Я не ответила. – Я твой отец, – сказал он так, словно я должна была это знать. – Рэндольф Бойс Катлер. – Он протянул мне руку для пожатия. Я не могла и вообразить, что когда-нибудь буду представлена папе и буду пожимать ему руку, как незнакомцу. Папы, как мне казалось, должны обнимать своих дочерей, а не пожимать им руки.
Я вглядывалась в него. Он был высоким, по крайней мере, шесть футов, два или три дюйма, но стройным. У него была нежная, как у Филипа, улыбка и мягкий рот. Все во мне говорило, что этот мужчина, стоящий сейчас передо мной, был мой настоящий отец, поэтому я искала сходство с ним в себе. Наследовала ли я его глаза? Его улыбку?
– Добро пожаловать в Катлер'з Коув, – он бережно пожал кончики моих пальцев. – Как вы доехали?
– Как мы доехали? – Он вел себя так, словно я отсутствовала на каникулах или что-то в этом роде.
Я уже готова была брякнуть «ужасно», когда он сказал:
– Филип мне уже много рассказал о тебе.
– Филип? – Уже одно произнесение этого имени вызвало слезы на моих глазах. Оно напомнило мне о мире, из которого я была вырвана, мире, который начал становиться дружеским и чудесным перед Маминой смертью, мире, полном надежд и поцелуев, которые несли обещание любви.
– Он говорил мне о твоем замечательном голосе. Я не могу дождаться, чтобы услышать твое пение, – сказал он.
Я не могла представить себя снова поющей, потому что мое пение исходило из моего сердца, а сердце мое было разбито на куски, оно никогда не будет снова сильным и определенно никогда больше не будет наполнено музыкой.
– Я так же рад видеть, что ты такая красивая девушка. Филип рассказал мне еще кое-что о тебе. Твоя мама будет очень довольна, – сказал он и взглянул на свои часы так, словно опаздывал на поезд. – Естественно, все это явилось каким-то эмоциональным потрясением для нее: поэтому я возьму тебя встретиться с нею завтра. Она находится под воздействием лекарств, под наблюдением своего лечащего врача, а он советует нам подводить ее к этому постепенно. Ты можешь себе представить, что это было для нее – узнать, что младенец, которого она утратила пятнадцать лет назад, теперь найден, и я уверен, что она так же возбуждена тем, что наконец увидит тебя, как был взволнован я, – быстро добавил он.
– Где она сейчас? – спросила я, думая, что она, должно быть, в больнице. Хоть мне и было ненавистно находиться здесь, было любопытно, как она выглядит.
– В своей комнате, отдыхает.
Она была в своей комнате. Почему она не пожелала увидеть меня? Как могла она отказаться от этого?
– Через день, или позже, когда у меня будет немного свободного времени, мне бы хотелось побеседовать с тобой, чтобы ты рассказала мне, как протекала до сих пор твоя жизнь, о'кей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43