– Я не хочу быть в окружении кучи богатых, избалованных детей.
– Ты должен держаться за это, сынок. Ты пойдешь в эту школу, как я сказал. Тебе представляется возможность получить бесплатно что-то очень дорогое.
– Меня это не волнует, – дерзко ответил Джимми, глаза его метали молнии.
– Да? Но так и будет! – глаза папы тоже метали молнии, его темперамент брал свое. – Нравится это вам или нет, но вы оба получите самое лучшее образование, какое только есть в округе, и притом бесплатно, – повторил папа.
И тут мы услышали, как открывается наружная дверь и в прихожую входит мама. По звуку ее медленных, неуверенных шагов я поняла, что она совершенно измотана. Страх охватил мое сердце, когда я услышала, как она остановилась и разразилась приступом кашля. Я побежала к дверям – она прислонилась к стене.
– Мама! – закричала я.
– Со мной все в порядке, со мной все в порядке, – сказала мама, протянув ко мне руку. – Просто я закашлялась немного.
– Ты уверена, что с тобой все в порядке, Салли-Джин? – спросил ее папа, его лицо выражало серьезное беспокойство.
– Со мной все в порядке, все в порядке. Там не было много работы. Миссис Андерсон принимала своих старых друзей. Они не оставили большого беспорядка, о котором стоило бы говорить, – она увидела как мы все смотрим на нее. – Что вы тут все столпились и так глядите на меня?
– У меня есть новости, Салли-Джин, – улыбнулся папа.
Глаза мамы просветлели.
– Что за новости?
– Новая работа! – Он рассказал ей обо всем. Мама присела на кухонный стул, чтобы перевести дыхание, на сей раз от возбуждения.
– Ах, дети, – воскликнула она, – ну разве это не чудесные новости? Это самый лучший подарок, какой мы только могли получить.
– Да, мама, – сказала я, но Джимми не поднимал глаз.
– Почему Джимми выглядит таким кислым? – спросила мама.
– Он не хочет идти в «Эмерсон Пибоди», – ответила я.
– Мы там не впишемся, мама! – выкрикнул Джимми.
Неожиданно я разозлилась на Джимми. Мне захотелось ударить или накричать на него. Мама была так счастлива, в этот момент она выглядела как в свои былые годы, но тут же он снова сделал ее печальной. Мне кажется, он осознал это, потому что глубоко вдохнул и сказал:
– Но я думаю, что не имеет значения, в какую школу я пойду.
– Не забирай себе в голову, Джимми. Ты еще покажешь всем этим богатым детям.
В ту ночь мне было очень трудно заснуть. Я вглядывалась в темноту, пока мои глаза не приспособились к ней, и я смогла видеть лицо Джимми: обычно гордое, с твердым ртом и взглядом, сейчас, в темноте, оно смягчилось.
– Не беспокойся о том, что придется быть с богатыми детьми, Джимми, – сказала я, зная, что он не спит. – То, что они богатые, еще не означает, что они лучше нас.
– Я никогда такого и не говорил, – сказал он, – но я знаю богатых ребят. Они думают, что это делает их лучше.
– А ты не думаешь, что мы найдем там, по крайней мере, несколько детей, с которыми мы сможем стать друзьями?
– Конечно. Все учащиеся в «Эмерсон Пибоди» умирают от желания подружиться с детьми Лонгчэмпов.
Джимми волновался, и это было нормально, ведь он пытался защитить и меня от моих собственных мрачных мыслей.
В глубине души я надеялась, что папа не будет слишком далек и труднодостижим для нас.
Через неделю Джимми и я должны были пойти в новую школу. Накануне вечером я приготовила свою самую хорошую одежду: бирюзовое хлопковое платье с рукавами в три четверти. Оно немного помялось, я выгладила его и попыталась убрать пятнышко на воротнике, которого раньше не замечала.
– Почему ты так усердно возишься с тем, что надеть? – спросил Джимми. – Я просто надену мои дангари и белую рубашку-поло, как всегда.
– О, Джимми, – взмолилась я, – хоть завтра надень хорошие брюки и нормальную рубашку.
– Я не хочу наряжаться для кого-то.
– Это вовсе не для кого-то, Джимми. Разве не приятно хорошо выглядеть в первый день, когда ты идешь в новую школу? Ну можешь ты это сделать хоть раз? Для папы? Для меня?
– Все это ни к чему, – сказал он, но я знала, что он поступит, как я просила.
Как всегда, я нервничала при поступлении в новую школу и встрече с новыми подругами. Я долго не могла заснуть и проснулась утром труднее, чем обычно. Джимми ненавидел рано вставать, а тут он должен был и приготовиться раньше, чем обычно, потому что школа находилась в другой части города, и мы должны были идти вместе с папой. Было еще темно, когда я встала с постели. Джимми, конечно, тут же застонал и натянул подушку себе на голову, когда я толкнула его в плечо и зажгла свет.
– Вставай, Джимми. Не усложняй, – настаивала я. Я уже вышла из ванной и приготовила кофе, прежде чем папа вышел из своей спальни. Он был тоже готов, а затем мы вдвоем стали расталкивать Джимми. Он встал, похожий на лунатика, и побрел в ванную.
Когда мы вышли из дома и направились в школу, город выглядел таким дружелюбным. Солнце только что взошло, и его лучи отражались в витринах. Вскоре мы очутились в самой красивой части Ричмонда.
Дома здесь были выше, а улицы чище. Мы ехали по загородной дороге среди фермерских построек и полей. Город исчез. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, перед нами возник «Эмерсон Пибоди».
Это вовсе не походило на школу, построенную из холодных кирпичей или бетона, окрашенного в жуткий оранжевый или желтый цвет. Это было высокое белое здание, которое больше напоминало один из музеев в Вашингтоне. Вокруг был просторный участок, с изгородью вдоль подъездной аллеи и деревьями повсюду. Справа я увидела небольшой пруд. Но больше всего впечатляло именно само здание.
Передний вход напоминал вход в большой особняк. Длинные, широкие ступени вели к колоннам и портику, над которым были выложены слова «ЭМЕРСОН ПИБОДИ». Справа у входа стояла статуя сурового джентльмена, который, как оказалось, и был сам Эмерсон Пибоди. Хотя перед фронтоном находилась автомобильная стоянка, папа объехал вокруг школы к стоянке, где парковались служащие.
Когда завернули за угол, мы увидели спортивный комплекс: футбольное поле, бейсбольное поле, теннисные корты и плавательный бассейн олимпийского класса. Джимми даже присвистнул.
– Это школа или отель? – спросил он.
Папа остановился и выключил двигатель. Потом повернулся к нам. Лицо его было мрачным.
– Директор здесь леди, – сказал он. – Ее зовут миссис Торнбелл, она беседует с каждым новым учеником, который поступает сюда. Миссис Торнбелл тоже приезжает рано, так что она уже ждет вас обоих в своем кабинете.
– Что она из себя представляет, папа? – спросила я.
– Ну, у нее глаза – зеленые, как огурцы, она пялится на тебя все время, пока разговаривает с тобой. Я бы сказал, что росту в ней не больше пяти футов, но зато она очень плотная, как сырое медвежье мясо. Она принадлежит к семейству голубых кровей, чья история восходит ко временам Американской революции. Я должен отвести вас туда прежде, чем приступить к работе, – сказал папа.
Мы последовали за папой к лестнице, которая вела к главному коридору школы. Холлы были в безупречном состоянии, ни одной линии графита на стенах. Свет проникал сквозь угловое окно, от солнечных лучей полы блестели.
– Все как с иголочки, не так ли? – сказал папа. – Теперь все это на моей ответственности.
По пути мы заглядывали в классные комнаты. Они были меньше тех, которые нам доводилось видеть раньше, но доски были большими и совершенно новенькими. В одной из комнат я увидела молодую женщину с темно-каштановыми волосами. Она что-то писала на доске для своего класса, который вот-вот должен был заполниться. Когда мы проходили мимо, она взглянула в нашу сторону и улыбнулась.
Папа остановился перед дверью с надписью «Директор». Он пригладил ладонями волосы и открыл дверь. Мы вошли в крохотный кабинетик, в котором прямо напротив двери было маленькое бюро. Справа стоял черный кожаный диван, а перед ним – маленький деревянный столик со множеством аккуратно разложенных журналов. Я подумала, что это помещение больше похоже на приемную врача, чем на кабинет директора школы. Перед нами стояла высокая, худая женщина в очках с толстыми стеклами. Ее тусклые, светлокаштановые волосы были подстрижены до мочек ушей.
– Мистер Лонгчэмп, миссис Торнбелл ждет вас, – сказала она.
Без малейших признаков дружелюбия высокая женщина открыла первую дверь и отступила на шаг в сторону, чтобы мы могли пройти во вторую, в кабинет миссис Торнбелл. Она постучала в нее тихонько и затем приоткрыла настолько, чтобы туда можно было только заглянуть.
– Здесь дети Лонгчэмпа, миссис Торнбелл, – сказала она.
Мы услышали тонкий писклявый голос:
– Пусть войдут.
Высокая женщина отступила назад, и мы вошли сразу за папой.
Миссис Торнбелл была одета в темносиние жакет и юбку, белую блузку. Она стояла за столом. Серебряные волосы были стянуты в пучок так сильно, что растягивали уголки ее глаз, которые, как и говорил папа, были пронзительно зеленого цвета. На ней не было никакой косметики, даже губной помады. Цвет лица был бледнее моего, а кожа такая тонкая, что я заметила голубые вены на висках.
– Это мои дети, миссис Торнбелл, – объявил папа.
– Я допускаю это, мистер Лонгчэмп. Вы опоздали. Вы знаете, что скоро уже должны прибывать другие дети.
– Мы спешили сюда, как только могли, мэм. Я…
– Ничего. Пожалуйста, садитесь, – сказала она и указала нам на стулья перед столом.
Папа чуть отступил назад, скрестив руки на груди. Когда я оглянулась на него, то увидела холодную, едва сдерживаемую ярость в его глазах.
– Я могу остаться? – спросил он.
– Конечно, мистер Лонгчэмп. Я люблю, чтобы родители присутствовали, когда я объясняю учащимся философию школы Эмерсона Пибоди, чтобы ее понимал каждый. Я надеялась, что ваша мать тоже будет в состоянии прийти.
Джимми взглянул на нее. Я чувствовала напряженность во всем ее теле.
– Наша мама еще не чувствует себя хорошо, мэм, – сказала я. – Кроме того, у нас есть сестра-младенец, за которой надо смотреть.
– Да, ну пусть так и будет, – сказала миссис Торнбелл и села сама. – Я верю, что в любом случае вы передадите ей все, что я скажу вам. А теперь, – она заглянула в какие-то бумаги, лежащие на столе, – ваше имя Дон?
– Да, мэм.
– Дон, – повторила она и покачала головой, глядя на папу. – Это полное имя ребенка, данное ей при крещении?
– Да, мэм.
– Хорошо. А вы Джеймс?
– Джимми, – поправил Джимми.
– Мы не пользуемся здесь сокращенными именами, Джеймс. – Она сцепила пальцы рук и наклонилась к нам, зафиксировав взгляд на Джимми. – Такого рода вещи могут быть терпимы в других учреждениях, которые вы посещали, общественных учреждениях, – подчеркнула она, и слово «общественных» прозвучало словно ругательное, – но это специальная школа. Наши учащиеся – из лучших семей Юга, сыновья и дочери людей с наследием и положением. Здесь имена уважаются, имена важны, также важны, как и что-либо другое. Перехожу к сути. Я знаю, дети, что вы не получили такого же воспитания и не имеете преимуществ, какими обладают остальные мои учащиеся, и я представляю, что вам обоим потребуется немного дольше времени, чтобы привыкнуть ко всему. Однако я ожидаю, что вы очень скоро приспособитесь и будете вести себя так, как и должны себя вести учащиеся «Эмерсон Пибоди». Вы будете обращаться ко всем вашим учителям либо «сэр», либо «мэм». Вы будете приходить в школу, одетые чисто и аккуратно. Никакого опротестования распоряжений. Здесь у меня есть экземпляр наших правил. Я ожидаю, что вы оба прочитаете их и твердо запомните. Она повернулась к Джимми:
– Мы не допускаем грубый язык, драки и проявления неуважения в любой форме или манере. Учащиеся должны обращаться друг с другом уважительно. Мы не одобряем медлительность и безделие, не допускаем вандализма по отношению к нашему прекрасному зданию. Очень скоро вы поймете всю особенность «Эмерсона Пибоди» и осознаете, как вам повезло, что вы здесь находитесь. И это подводит меня к последнему моменту: в прямом смысле слова, вы оба здесь гости. Все остальные наши ученики платят хорошие деньги за возможность посещать школу «Эмерсон Пибоди». Совет попечителей сделал возможным для вас обоих учиться здесь из-за вашего отца. Тем самым, на вас ложится дополнительная ответственность за ваше поведение и преданность нашей школе. Я понятно излагаю?
– Да, мэм, – быстро сказала я. Джимми взирал на нее с вызовом.
Я перевела дыхание, надеясь, что он не выпалит ничего дерзкого.
– Джеймс?
– Я понял, – угрюмо сказал он.
– Очень хорошо, – она откинулась на спинку кресла. – Мистер Лонгчэмп, вы можете приступить к исполнению своих обязанностей. А вы оба направитесь отсюда к мисс Джексон, которая даст вам школьное расписание и укажет каждому свой шкафчик.
Она поднялась из-за стола, и мы с Джимми встали тоже. Некоторое время она пристально смотрела на нас, а затем кивнула. Папа вышел первым.
– Джеймс, – позвала она, когда мы дошли до двери. Мы оба повернулись к ней. – Будет очень хорошо, если вы почистите вашу обувь. Помните, что нас часто судят по внешнему виду.
Джимми ничего не ответил и вышел впереди меня.
– Я постараюсь проследить, чтобы он сделал это, мэм, – сказала я. Она кивнула, и я закрыла за собой дверь.
– Я пошел на работу, – сказал папа и вышел из приемной.
– Что ж, – сказал Джимми. – Добро пожаловать в «Эмерсон Пибоди». Все еще думаешь, что это будут персики со сливками?
Я проглотила комок в горле. Сердце мое учащенно билось.
– Я уверена, что она так разговаривает с каждым новым учеником, Джимми.
– Джимми? Ты что, не слышала? Джеймс! – напомнил он и покачал головой: – Что ж, для того мы и здесь.
Глава 3
Всегда чужая
Первый день в новой школе никогда не бывает легким, но миссис Торнбелл сделала его для нас еще более тяжелым. Я не могла избавиться от дрожи во всем теле, когда мы с Джимми покинули ее офис с нашими дневниками. В некоторых школах директора назначали «старшего брата» и «старшую сестру», чтобы помочь нам в начале и найти себя в новом окружении, но здесь, в «Эмерсон Пибоди», мы были брошены на произвол – выплыть или утонуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43