Ты должна стать вот такой.
Мерилен посмотрела на фотографию в паспорте, где была изображена молодая женщина с короткими светлыми волосами.
– Это же Оливия Уолкрот, няня, которую приглашают к детям посла.
– Постарайся походить на нее.
Мерилен сравнила свое отражение в зеркале с фотографией.
– А если я разонравлюсь тебе в таком виде?
– Сейчас для тебя важно только одно – остаться в живых.
Мерилен вздрогнула и, продолжая отрезать волосы, с тревогой посмотрела на Юрека:
– А ты? Ты позволишь расправиться с собой?
– Я? Ну нет, для этого я еще слишком трезвый.
Уже одетый, он отправился в спальню поискать водку. Мерилен прошла за ним.
– Если не поедешь со мной, я ведь пропаду. Юрек наполнил рюмки.
– Давай гримируйся побыстрее. У нас мало времени.
– Не говори даже в шутку, что не поедешь со мной. Что я смогу сделать одна?
– Выпей-ка. – Он протянул ей рюмку и набросил на плечи халат, выпил сам и заставил Мерилен вернуться в ванную.
– У тебя будет много денег, тебе надо только найти надежное место.
– Где?
– Ты же взрослый человек, хотя сейчас и похожа на девчонку. Выбери какое-нибудь спокойное, приятное место… – Он с иронией посмотрел на нее. – Монте-Карло?
Мерилен отрезала себе челку и действительно стала похожа на Оливию Уолкрот.
– Монте-Карло. Интересно, что Контатти тоже мне предложил это.
– Я так и знал. У нас с ним одинаковые вкусы. Старый стиль. Нет. Никаких Монте-Карло. Разведчики любят рулетку. Поезжай на Таити.
– А ты приедешь ко мне туда?
– Посмотрим.
Мерилен принялась поправлять новую прическу перед зеркалом.
– Без тебя я никуда не поеду. Лучше останусь тут, в распоряжении твоих жестоких… товарищей или кого-нибудь другого, кто хочет видеть меня мертвой. – Она обвила его шею руками. – Останусь одна, меня схватят сразу же, и дня не пройдет. Поэтому пусть будет то, чего не миновать.
– Думаешь, я могу предать свою родину, друзей, семью?
– Своей жене ты ведь изменил, не так ли?
– Это не измена…
– Друзья расстреляют тебя, ты сам сказал. Ты обрек на несчастья свою страну, не можешь туда вернуться.
Юрек мягко отстранился и налил водки. Мерилен протянула свою рюмку.
– Контатти принесет деньги?
– Миллион, разумеется, не принесет. Он хитер и думает, что обманул тебя. Но полмиллиона принесет, ведь он не знает, получил я твои пленки или нет. – Он посмотрел на пустую рюмку. – Так что я буду гарантом для обеих сторон. Останусь с ними, но ты получишь деньги и спасешься. А потом видно будет.
– Когда они придут?
– Шабе нашел нас. Наверное, уже позвал Контатти. Старик здесь, где-то рядом, я знаю. Только и ждет подходящего момента. – Юрек увидел испуг на лице Мерилен. – Но сейчас ночь, а ночью я сильнее.
– Убей их, Юрек.
– Ты такая кровожадная?
– Учусь.
– У меня?
– У всех.
Юрек улыбнулся:
– Спущусь вниз, посмотрю.
– Я с тобой.
– Не бойся, я не уйду.
– Я верю тебе, Юрек.
– Поторопись. Опустоши все эти шкафы. Когда будешь готова – станешь блондинкой, закутанной в меха, – спустись вниз, я буду там.
Юрек вышел на улицу. Кошачьи глаза его увидели сад, ворота, дорогу, призрачный, мрачный силуэт ожидавшего Шабе. Послышался шум двигателя, и из-за поворота появился «мерседес», возле ворот он остановился. Выйдя из машины, Контатти направился к Шабе.
С короткой стрижкой и светлыми волосами, с совсем другой линией бровей и иным рисунком густо накрашенных губ, Мерилен сделалась почти неузнаваемой. Она была очень красива, по-прежнему обаятельна, но совсем другая. Взгляд ее стал тревожным, настороженным.
Юрек подошел к окну в гостиной и, отодвинув занавеску, посмотрел во двор. Услышав шаги Мерилен на лестнице, он обернулся. В роскошном меховом манто она выглядела совсем по-новому.
– Оливия Уолкрот. Идеально.
– Скажи, нравлюсь я тебе в таком виде?
Юрек указал за окно:
– Они уже там, нервничают, вооружены…
Мерилен прильнула к нему:
– Меня это не тревожит. Дай мне еще раз прикоснуться к тебе, почувствовать твое тепло…
– Они беспокоятся, сомневаются во мне…
Мерилен подарила ему долгий поцелуй. Юрек улыбнулся:
– Мы с тобой – живое доказательство, что старик Фрейд был прав. Эрос и Танатос – любовь и смерть – соединяются в нас.
– Это верно. Я никогда еще не была так возбуждена. – Она говорила почти шепотом. – Юрек, мне так страшно и в то же время я так хочу тебя.
Снаружи донеслись какие-то неясные звуки.
– Слышала?
Она кивнула:
– Ох, поцелуй меня, Юрек!
Раздался звонок. Юрек погасил свет, нажатием кнопки открыл ворота и прошел к стеклянной двери на террасу, чтобы отпереть и ее.
– Пока что побудь там и не показывайся в таком виде! – велел он Мерилен. – Когда позову, подойди и постой сзади.
Он вышел на террасу и услышал, как щелкнул замок захлопнувшихся ворот.
– Идите, идите, друзья, – пригласил он. – И не забывайте, что у меня есть преимущество: я вас вижу, а вы меня нет.
Шабе, следовавший за Контатти, включил электрический фонарик. Они направлялись к террасе.
– А зачем тебе это преимущество, товарищ? – спросил Контатти.
– Чтобы навязать вам свою точку зрения.
– И что тогда?
– Мерилен возвратила мне документы и теперь уходит. Невредимая. С деньгами.
Контатти остановился.
– Ты прекрасно знаешь, что у нас нет миллиона долларов.
– Но половина есть, – возразил Юрек. – И они лежат у тебя в машине. Пойди и принеси их.
– Хорошо, – ответил Контатти, немного поколебавшись. – Если это приказ…
Он быстро вернулся к воротам, открыл их и исчез в темноте.
Шабе подошел ближе, осмотрел террасу и, увидев Юрека, направил луч фонарика вверх так, чтобы слабый желтый свет освещал их обоих.
– Давай посмотрим друг другу в глаза, – сказал он. – Ты назвал нас сейчас друзьями. Ты уверен, что мы все еще друзья?
– Это мы обсудим. И скажем друг другу… правду.
– Рудинский, ты ренегат.
Юрек обернулся к открытой балконной двери и позвал:
– Иди сюда, Мерилен. Слышишь?
Мерилен вышла. Лицо ее почти до глаз было закрыто платком, к тому же она оставалась в тени за спиной Юрека. Он притянул ее к себе и указал на Шабе:
– Он был одним из моих матросов. Строптивый, непослушный, дерзкий. На борту, во время войны, мы были с ним на «ты». Это со мной-то, офицером, знатным аристократом. – Он иронически улыбнулся. – Он говорил тогда о равенстве, о мировой революции, о советской России. Говорил о Ленине, Сталине…
– О партии, граф Рудинский, – с неожиданным волнением уточнил Шабе.
– Видишь? – обратился Юрек к Мерилен. – Он возвратил мне мой титул.
– Чтобы упростить наши отношения и прояснить некоторые детали.
– Наши отношения скреплены кровью. Вспомни, старик, ведь это ты завербовал меня в разведку в Лондоне после войны. – Он снова обратился к Мерилен: – Я не знал тогда, куда податься. Канада, Аргентина… Я мог эмигрировать, попытать счастья, забыть…
– Нет, было кое-что такое, что ты не мог забыть, – перебил его Шабе.
– Это верно. Один образ не выходил у меня из головы: невысокий лысый человек с мышиной физиономией…
– Краковский торговец.
– Да, торговец… Моя семья жила в замке…
– Владела всей областью, землями, скотом, селениями, людьми… и людьми тоже, почему не говоришь об этом? – спросил Шабе.
– Однажды, возвращаясь из колледжа на рождественские каникулы домой, я встретил этого торговца у ворот парка, – продолжал Юрек. – Было холодно, ужасно холодно, и он пришел из села пешком, потому что мой отец пожелал сыграть с ним в шахматы. Кроме него, никто больше не умел играть… Я видел, как от вошел в парк, подошел к окну гостиной и постучал в стекло. Потом увидел, как мой отец открыл окно и поставил шахматную доску на подоконник… Так они и играли: отец сидел в кресле у горевшего камина, а торговец стоял на снегу, в холоде… Он был евреем, а в дом знатного поляка евреи не имели права даже ногой ступить… Вот каким был мой мир всего лишь сорок лет тому назад… – Он взглянул на Мерилен. – И тогда я ушел с Шабе.
– Красным было тогда только твое сердце, только оно, – с огорчением заметил старик. – А сознание твое запуталось в противоречии между несправедливостью и привилегиями…
– Мое сознание свободно, старик.
– Возвращайся в свой замок.
– Верните мне его.
– Там теперь школа.
– Тогда я построю его в другом месте.
– Денег не хватит, – насмешливо заметил подошедший к этому времени Контатти, показывая чемоданчик и протягивая его Юреку. Тот сразу же отдал его Мерилен.
– А ключи от машины? – спросил Юрек.
– В замке зажигания, – ответил Контатти.
– Лучше воспользоваться его машиной, – посоветовал Юрек Мерилен. – Другую Шабе, возможно, повредил.
Мерилен кивнула:
– Я подожду тебя.
– Иди. – Юрек подтолкнул ее вперед.
– Ты…
– Дай нам проститься. – Он погладил ее по щеке, успокоил жестом и снова поторопил.
Глаза Мерилен осветились радостью и надеждой, и она направилась к машине. Неся драгоценный чемоданчик, она прошла мимо Шабе и Контатти, спустилась по лестнице и, выйдя в ворота, исчезла в темноте.
Шабе хотел было последовать за ней, но остановился, увидев в руках Юрека пистолет. Они обменялись ледяными взглядами.
– Погаси! – приказал Юрек.
Шабе выключил фонарик.
Юрек своими кошачьими глазами видел, что Мерилен, испугавшись темноты, задержалась на мгновение у ворот, словно хотела вернуться.
Воцарилось напряженное, томительное молчание. Мерилен вышла на дорогу. Юрек прицелился и спустил курок. Сраженная пулей, она упала как подкошенная, даже не вскрикнув.
Юрек первым взял себя в руки. Достал из кармана пакет с магнитной пленкой и фотографиями и, взвесив его на руке, вручил стоявшему рядом Контатти. Тот положил его на каменный стол, находившийся на террасе, и поджег. Задумавшись, оба молча смотрели, как горят и быстро превращаются в пепел драгоценные документы.
Шабе тем временем направился к воротам и, осветив фонариком тело Мерилен, наклонился, желая убедиться, что нет признаков жизни, с удивлением обнаружил ее новое, почти неузнаваемое лицо в обрамлении светлых волос.
– Забавный маскарад, – заметил он, выпрямляясь, и направил луч фонарика на Юрека и Контатти, пошедших к нему. Юрек выглядел весьма удрученным.
– Изменив лицо, она надеялась… Я не мог дать ей ничего, кроме жалкой надежды.
Контатти дружески положил руку ему на плечо, выражая понимание, потом обратился к Шабе:
– Мы уедем. Займись ею.
Шабе посторонился, попуская их, и снова осветил бескровное, очень красивое лицо Мерилен.
– Положу на нее цветок.
Старик посмотрел вслед Юреку и Контатти, садившимся в «фиат». Вскоре они исчезли в темноте. Бесстрастное лицо Шабе не отражало никаких чувств, и скорее всего потому, что он снова погрузился в воспоминания.
В офисе контрольной комиссии ПОРП за длинным столом сидят человек двенадцать партийных функционеров – безликие физиономии, бесцветные одежды. Почти все пожилые люди, бывшие рабочие или шахтеры. На стене за их спиной скрещены два красных знамени с символикой Польской объединенной рабочей партии, висит портрет Гомулки.
Один из партийных работников, с опущенной головой перебирая бумаги в папке, пытается скрыть некоторую неловкость. Он читает нудным, монотонным голосом:
– Родился в Данциге, дата рождения неизвестна, родители – поляки, моряк, без образования… Впервые был арестован в четырнадцать лет во время забастовки портовых рабочих в Риге… Призван на службу в царский флот, осужден военным трибуналом за подрывную пропаганду, освобожден во время Октябрьской революции… Моряк русского Балтийского флота, участник Гражданской войны, член большевистской партии с тысяча девятьсот двадцать второго года, арестован ГПУ, затем НКВД и отправлен в ссылку как сознавшийся в совершении преступления, а именно в содействии конспирации троцкистско-бухаринского центра… – Докладчик бросает украдкой взгляд по ту сторону стола и продолжает: – Совершив побег из лагеря в Воркуте, возвращается под фальшивым именем в Польшу… Во время войны служит на торпедном катере «Гдыня», который защищает Англию… Все с тем же фальшивым именем становится информатором люблинского революционного правительства… За исключительные военные заслуги дважды награжден… Идентифицирован и подвержен дисциплинарному наказанию… Документы, переданные нам непосредственно товарищем Хрущевым, доказывают, что обвинения НКВД были ложными и что его признание было получено под пытками.
Докладчик закрывает папку. Функционер, сидящий в центре стола – председатель, – окидывает взглядом членов комиссии:
– Есть предложение реабилитировать товарища Шабе. Возражения есть?
Молчание. Вопросов нет. Все внимательно смотрят куда-то вдаль, по ту сторону стола.
– Товарищ Шабе вновь принят в Польскую объединенную рабочую партию, – объявляет председатель. – Все его административные и уголовные дела закрыты.
Председатель тоже смотрит туда, куда теперь устремили взгляды все, – по ту сторону стола, где стоит Шабе.
Он седой, худой как скелет, изможденное лицо выражает наглость и дерзость. С нарочитой медлительностью он кладет в рот сигарету, закуривает и выпускает дым прямо в сторону комиссии.
Юрек на большой скорости вел «фиат» по проселочной дороге. Контатти, сидевший рядом, отпил прямо из бутылки большой глоток водки.
– Счета хорошо проверил? – поинтересовался Юрек.
Прежде чем ответить, Контатти передал ему бутылку.
– Семь тысяч четыреста долларов, с задатками «помощникам», арендой дома, гостиницами, возмещением расходов, транспортом, арендой машины…
– Просто рекорд экономии. – Юрек отпил и возвратил ему бутылку.
– Еще бы! – восхитился Контатти. – Русские или американцы потратили бы на это миллион долларов!
– Да, но у нас-то ведь есть только уголь, только его производим мы, умирающие от голода поляки, не имеющие никакой ценной валюты. – Голос Юрека звучал глухо. – И как мы оправдаем эти расходы?
– Придумаем что-нибудь. Донесения несуществующих информаторов, которым пришлось платить наличными… И потом, видишь это? – Контатти указал товарищу на чемоданчик, лежащий у него на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32