Убить не одного, а сто человек, совершенно спокойно… потому что я думаю о Соне. Тогда она вернется домой, останется жива и…
– А я разве вправе допустить такое убийство, не попытавшись прежде предотвратить его?
– Что ж, это еще одна небольшая нравственная проблема. И как думаешь разрешить ее?
– Думаю… мне придется допустить это убийство.
– Почему?
Теперь Мерилен уже могла хоть в какой-то мере отвести душу.
– Потому что не могу отвечать за смерть девочки. Такое в моей голове не умещается. И кроме того, теперь я знаю тебя… – Она положила ладонь на руку Юрека, державшую руль. – Что еще я могла бы сделать?
– Ты оказалась втянутой в эту историю и теперь начинаешь понимать почему.
Мерилен отняла руку, а Юрек продолжал:
– Тебя выбрали как посредника, потому что ты англичанка, как и они. Вам легко понять друг друга, нет риска, что возникнет какое-то недопонимание.
– Англичане? Откуда ты знаешь?
– Знаю. Потому что они взяли на прицел именно меня.
Мерилен посмотрела на него, не понимая и невольно испытывая безотчетный страх.
Машина выехала на автостраду, движение здесь было очень интенсивным. Уже смеркалось.
Юрек продолжал:
– Человек, с которым я говорил по телефону, приказал мне ехать в аэропорт. Там я должен взять чемоданчик, в котором найду дальнейшие указания. Он пояснил, что тот, кого нужно убить, будет находиться в полной темноте. В темноте, понимаешь? – Он внимательно посмотрел на Мерилен. Ее светлые глаза сверкали, казалось, ярче обычного. – А я обладаю кошачьим зрением: ночью вижу так же хорошо, как днем.
– Ты можешь видеть в темноте? – изумилась Мерилен.
– Такое бывает в одном случае на сто тысяч. Я… своего рода уникум. В наши дни это не такое уж большое преимущество. Если только не возникает необходимость убить кого-то в полной темноте.
– Какая странная ситуация. Но откуда англичанам известно, что у тебя такое особое зрение?
– Это может быть известно какому-нибудь военному или отставнику, потому что особенность эта отмечена в моем досье в британском военном ведомстве.
– Но ты ведь поляк.
– Во время Второй мировой войны мне было восемнадцать лет, я поступил гардемарином на польское судно, присоединенное к английской флотилии, которая базировалась в Северном море. Это был так называемый «морской охотник». В походах мне обычно приходилось дежурить по ночам. Если радар не работал, всегда выручали мои глаза. – Он несколько раз посигналил, чтобы машина, шедшая впереди, пропустила его, начал обгон и продолжал: – Четыреста немецких моряков отправились на тот свет, потому что я увидел и рассмотрел их корабли в ночном мраке с расстояния в три мили…
Юрек посигналил настойчивее. Мерилен посмотрела в окно на машину, которая не хотела уступить им дорогу, и вздрогнула, увидев за рулем Контатти.
– Мы выпустили по ним две торпеды, и меня наградили, смешно сказать, только потому, что у меня такое зрение.
Юреку удалось наконец обогнать машину, и он поехал быстрее. Мерилен посмотрела назад. Машина Контатти сильно отстала, но потом снова набрала скорость и следовала за ними не отставая.
– В чем дело? – спросил Юрек.
Мерилен сразу же обернулась:
– Ничего. – Однако на лице ее отразились тревога и волнение, и она невольно прильнула к Юреку. – Мне страшно. Мне очень страшно.
Джип с карабинерами быстро проехал по восточному пандусу, направляясь на парковку, где стоял автобус, перевозящий пассажиров к самолету. За рулем джипа сидел карабинер, рядом с ним офицер с автоматом, а на заднем сиденье разместились Питер Уэйн и очкастый полковник Танкреди. Оба нервничали и молчали – молчать вынуждал сильный шум двигателя.
Джип остановился около автобуса, в котором находилось человек двадцать мужчин, в основном молодых, в гражданской одежде, но с заметной военной выправкой. Уэйн и Танкреди вышли из джипа и направились к автобусу. Меддокс, тощий американский юнец, тоже сидел в автобусе. Увидев Уэйна, он выглянул и вопросительно посмотрел на него.
– Все в порядке? – спросил Уэйн.
– В полном порядке, – ответил Меддокс.
Уэйн обратился к Танкреди:
– Вот эта зона. Как было решено. Что-нибудь меняется?
– Нет никаких оснований что-либо менять.
Уэйн указал на автобус:
– Мои люди расположатся по периметру территории.
Танкреди согласно кивнул и осмотрел наружную защитную сетку метрах в ста от автобуса.
– Мои прибудут позднее. Надо стараться, чтобы все прошло незаметно.
– Как пассажиры отнеслись к отмене ночных рейсов?
– Без особого недовольства. Было сказано, что по техническим причинам.
– У вас народ привык сносить всяческие неудобства.
– Должно быть, думают, это забастовка.
– Тем лучше, – сказал Уэйн. – А пресса?
– Эти решили, что ожидается правительственный кризис. К тому же получили ежедневную порцию информации о терроризме.
Разговор был прерван оглушительным ревом двигателей приземляющегося реактивного самолета.
В этот же день в полдень в Вашингтоне шел дождь. Границы большого аэропорта терялись в плотном низком тумане. Реактивный лайнер взлетел с резким свистящим звуком. Другой такой же огромный самолет тоже собирался взлететь и уже запустил двигатели.
Три длинных мощных машины подъехали одна за другой к трапу третьего самолета. У выхода из него дежурили четверо автоматчиков, наблюдая за подъехавшими машинами, из которых вышли вооруженные люди. Из второй машины вышел еще один руководитель ЦРУ, Дейв Гаккет, известный специалист по обмену разведчиками. Потом появился сотрудник Государственного департамента, и наконец выбрался профессор Рудольф Форст, знаменитый советский разведчик. Улыбаясь, он посмотрел на самолет и в окружении эскорта спокойно направился к трапу.
В тот же день в Москве в восемь вечера шел густой снег. Но главные улицы и широкие бульвары были очищены от него. Снегоуборочные машины и бригады дворников работали безостановочно.
В одном из кабинетов Управления КГБ сидел за письменным столом коренастый, приземистый человек – полковник Суханов. Короткие седые волосы, маленькие глазки. Дверь открылась, и его пронзительный, подозрительный взгляд остановился на Фрэнки Хагене, которого ввели в кабинет. Именно его собирались обменять на советского разведчика Форста.
Суханов встал из-за стола навстречу Хагену, и они холодно обменялись рукопожатиями. В кабинете находились другие сотрудники КГБ и два чиновника, один из которых достал из шкафа пол-литровую бутылку водки, стаканы и аккуратно наполнил их.
Полковник Суханов жестом предложил выпить, произнеся формальный тост, затем вопросительно посмотрел на другого чиновника, и тот положил ему на стол толстую папку. Суханов и Хаген снова взглянули друг на друга. Американец двусмысленно и высокомерно улыбнулся, и Суханов склонился над бумагами.
Юрек нашел на центральной парковке аэропорта свободное место и остановился. Мерилен заметила неподалеку машину Контатти и, не скрывая волнения, повернулась к Юреку, который, выключив двигатель, сидел, о чем-то задумавшись. Почувствовав ее взгляд, он вздрогнул и сделал прощальный жест, но она взяла его за руку, и он удержал ее.
– Подожди.
Глаза Мерилен наполнились слезами, и, повинуясь безотчетному порыву, она поцеловала Юрека долгим поцелуем, в котором соединились отчаяние и любовь. Юрек ответил ей так же порывисто, едва ли не страстно, но потом отстранился, и лицо его вновь сделалось мрачным и злым. Он открыл дверцу машины, но Мерилен, охваченная бесконечной тревогой, опять задержала его:
– Юрек, что будет?
– Меня это не волнует. Плыву по течению, отдаюсь ему. Мне нужна чистая, ясная голова, и сейчас мне не следует ни о чем думать, иначе не смогу действовать, как автомат.
– Как автомат…
– Прощай, Мерилен.
– Я останусь тут.
Он нахмурился:
– Нет. Уходи! Не хочу, чтобы ты была замешана в этой истории. – Он неожиданно грубо схватил ее за руку. – Возьми такси. Уезжай отсюда, поняла? – Взбешенный, он заставил ее согласиться. Потом вышел из машины и удалился не оборачиваясь.
– Удачи, Юрек. Прощай, – прошептала Мерилен, провожая его взглядом.
Он направился к эскалатору, который вел к ярко освещенному залу отправления. На середине пути он встретился с высоким элегантным блондином – с Контатти, но не обратил на него никакого внимания и проследовал дальше. Тот в свою очередь игнорировал Юрека и спокойно направился к его машине, в которой все еще сидела Мерилен.
Юрек поднялся по эскалатору и исчез на втором этаже. В толпе пассажиров позади него мелькнула костлявая фигура Шабе, тоже поднявшегося сюда.
Мерилен, оставаясь в машине Юрека, была словно парализована волнением, переживанием, страхом и потому вздрогнула, когда Контатти, улыбаясь, открыл дверцу и предложил ей выйти.
– Механизм приведен в действие. Будем надеяться, что сработает. Идемте.
– Очевидно, шаги, предпринятые нашим министром иностранных дел, чтобы воспрепятствовать этому обмену, оказались безуспешными… Если они, конечно, были… эти шаги…
Контатти ничего не ответил, и Мерилен вышла из машины.
В зале отправления Шабе ни на минуту не упускал из виду Юрека. Он проследил, как тот подошел к билетной стойке, коротко переговорил со стюардессой, взял у нее довольно объемистую и тяжелую кожаную сумку, затем прошел к лестнице, ведущей в цокольный этаж, к туалетам. Наблюдая за ним, Шабе встал в очередь пассажиров, ожидавших регистрации билетов, – отсюда он мог видеть выход из туалета.
Оборачиваясь, старик задел кокера, сидевшего возле элегантной синьоры, которая целовалась с каким-то мужчиной, очевидно прощаясь. Собака взвизгнула, и синьора отвлеклась, сделав ей укоряющий жест. Пассажир взглянул на часы, еще раз попрощался с женщиной и поспешил к окну паспортного контроля. Синьора тоже хотела было уйти, но кокер удерживал ее, натянув поводок и злобно рыча.
Рычал он на Шабе. Старик посмотрел на эту собаку и вспомнил другие собачьи морды…
Ослепительный снег. Отчаянно лающая овчарка. Ее держит на поводке охранник с ружьем, но она все рвется вперед, утопая в глубоком снегу. Немного дальше идут другие охранники, тоже с собаками, рвущимися с поводков. Широкой шеренгой все продвигаются в сторону леса.
Вскоре входят в него и исчезают среди сосен, зеленые ветви которых тяжело нагружены снегом. Наступает тишина. И тогда ему удается выбраться из-под глубокого снега. Все в той же форме заключенного, он устремляется в сторону обрыва, глаза его налиты кровью, как у злого животного.
Запершись в кабинке туалета, Юрек открыл сумку и осмотрел ее содержимое. В ней лежали разобранное ружье с оптическим прицелом, патроны, пара галош, билет первого класса на самолет в Лондон и бельгийский дипломатический паспорт с фотографией Юрека на подставное имя курьера, уполномоченного доставить дипломатический чемодан.
Был там также конверт с фотографией человека, которого следовало убить, и бумага с инструкциями, как добраться до места убийства. Юрек внимательно прочитал инструкции, потом с интересом осмотрел предмет, оказавшийся на самом дне сумки: нечто вроде кожуха от пишущей машинки, но вместе с клавиатурой.
Юрек положил билет, паспорт и конверт в карман, потом спрятал в сумку разобранное ружье, аккуратно накрыл его ложным кожухом от пишущей машинки, закрыл сумку и вышел из туалета.
Мерилен и Контатти шли не торопясь вдоль парковки аэропорта, заполненной множеством машин.
– Прекрасно представляю себе, – сказала она, волнуясь, – что произойдет, когда… когда он выстрелит, когда убьет его. Вспыхнет море света, и все бросятся к нему. Он окажется отличной мишенью… Да его же просто изрешетят пулями. Именно этого вы хотите, да?
Контатти постарался сохранить невозмутимость, но видно было, что ему это нелегко.
– Успокойтесь, Мерилен. Что за странные кровавые фантазии вы придумываете. Все будет хорошо. – Они направлялись к его машине. – Успокойтесь, никто не станет в него стрелять. Он нужен живой, это же ясно, чтобы понять, кто он такой и на кого работал.
– Его будут пытать, и он все расскажет.
– Все – это что?
– Расскажет обо мне. А вы думаете, я смогу выдержать допрос, какой мне устроят… советские специалисты?
– Но никто и не говорит, что Рудинский станет вспоминать вас. Какой ему смысл вовлекать вас в это дело? Выяснят, кто он такой – поляк, не имеющий никакого отношения к разведке, найдут Соню, поймут, что его шантажировали и вынудили действовать. И ничего ему не будет. А почему, собственно, его должны наказывать?
– Чересчур оптимистичный прогноз, вам не кажется?
Они сели в его «фиат».
– Ну хорошо, – сказал он, – допустим, Рудинский назовет ваше имя. Но я ведь уже объяснил: вам достаточно сообщить о своем участии в похищении в качестве совершенно случайного посредника.
– А если я буду вынуждена рассказать и обо всем остальном?
– Обо мне и о Шабе? Бросьте, не станут же они по-зверски обращаться с женщиной.
– А если станут?
Контатти сделал примирительный жест:
– Тогда отношения между Англией и Советским Союзом станут очень плохими и… – Он замолчал, заметив, что Мерилен неодобрительно качает головой.
– Нет, – сказала она, – сейчас я, как никогда, убеждена, что вы совершенно не заинтересованы в том, чтобы Юрек был спасен.
– Юрек?
– Рудинский, – сухо поправилась Мерилен. – Вы хотите, чтобы он погиб, потому что тогда будет оборвана нить, ведущая в наше посольство. Он не назовет мое имя, и все следы будут утеряны. Им придется допрашивать труп. Вот каков ваш план. Я окончательно убедилась в этом несколько минут назад, когда увидела Шабе, этого жуткого человека, похожего на саму смерть. Он был там, наверху. Это он, если не русские, убьет Рудинского. – Она с вызовом посмотрела на Контатти, глаза ее грозно сверкали.
Контатти включил двигатель.
– Если обстоятельства сложатся так, как говорите вы, отчего вы так беспокоитесь? Все будет в полном порядке.
– Да, в порядке, – с горечью повторила Мерилен.
Машина тронулась с места, и Контатти задал вопрос прямо:
– Почему бы вам не сказать правду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32