– Он коварно улыбнулся. – А дома вы ее искали? Хотите позвонить еще раз?
– Пустая трата времени. Я хочу сказать, что исчезновение… простите, отсутствие вашей секретарши…
– Одной из моих сотрудниц, – уточнил посол.
– Так вот, ее отсутствие может иметь причины более… серьезного порядка.
– Мне не очень понятны ваши слова, мистер… – Он снова заглянул в визитную карточку. – Уэйн. Как известный актер?
Уэйн кивнул, и на его лице появилась неприятная улыбка.
– Постараюсь выразиться яснее. Предполагаю, что служба разведки основательно проверила персонал посольства. Следовательно, если только не считать, что ваша служба безопасности абсолютно неэффективна, немыслимо было бы предположить, что мисс Ванниш – двойной агент КГБ.
Посол отрицательно покачал головой.
– Но если не двойной агент, – продолжал Уэйн, – то уж простым агентом она могла бы быть. То есть сотрудником вашей контрразведки. Теперь я ясно выразился?
– Вне сомнения.
– В таком случае ее… отсутствие очень походило бы на бегство и явилось бы доказательством ее вины.
– Начинаю понимать вашу точку зрения. И скажите мне, я тоже мог быть вовлечен в этот… заговор?
– Нет, в этом нет никакой необходимости.
– Конечно, – сказал посол, – если я встану на ваше место… Вы ведь торговый агент, не так ли?
– В общем, так.
– Будь я на вашем месте, я бы сказал себе: что-то уж очень много англичан замешано в этой истории. – Он прошелся по кабинету и с ухмылкой продолжал: – Мисс Ванниш, рейсовый самолет английской авиалинии, стюардесса, поляк, служивший во флоте ее величества. – Он остановился, качая головой. – Слишком много англичан. Определенно слишком много. Но какой смысл нашей замечательной разведке устраивать заговор против наших лучших союзников? Я бы еще понял, если был бы ликвидирован Форст, наш соотечественник с весьма сомнительным чувством патриотизма… Но Фрэнки Хаген, рыцарь Запада! Изволите шутить?
– Вам, конечно, известно, мистер посол, что ваше правительство оказывало давление на наше и весьма настойчиво требовало отменить обмен. К сожалению, мы не смогли удовлетворить все ваши требования. Увы, бывает. – Уэйн вздохнул. – И потому кто-то в Лондоне придумал такое изысканное… наказание с серьезными последствиями для наших отношений с русскими.
– Очень надуманное предположение. Мы скорее рациональны, чем импульсивны, мистер Уэйн.
Американец сделал примирительный жест.
– В таком случае остается думать, что нас обманули русские. И что Ванниш работает на них.
– Или их жертва.
– Это я исключил бы еще и потому – у меня есть доказательства, – что она добровольно предоставила исполнителям ценную информацию.
Посол задумался.
– Как странно. Ведь никто не замечал ничего такого, что говорило бы о ее двойной жизни. Представляете, эти идиоты из разведки нашли о ней только одну забавную сплетню.
– Какую? – спросил Уэйн, явно заинтересовавшись.
– Будто в Риме у нее есть американский любовник, дипломат, которому известны многие секреты разведки. – Уэйн выдержал удар, а посол спокойно продолжал: – Какой идиотизм! Отправлю в Лондон письмо с протестом. Подозревать мою сотрудницу в том, что она работает на ЦРУ, тогда как вы, мистер Уэйн, напротив, уверяете меня, будто она служит в КГБ!
Уэйн выпрямился.
– Считаю необходимым информировать вас, причем совершенно конфиденциально, что ЦРУ представит правительству доклад, в котором КГБ будет обвинен в том, что поступил подло, не выполнив взятые на себя обязательства.
– Бр-р… Сразу же станет очень холодно, – заметил посол, обращая взгляд к барометру на стене. – Интересно, предвидели наши метеорологи в Лондоне подобную перемену погоды.
Небольшая толпа, сдерживаемая карабинерами, наблюдала со стороны, как приехавшая «скорая помощь» остановилась возле трупа Томмазо Ланци. Один из карабинеров фотографировал место преступления, другой рисовал мелом на брусчатке контуры тела.
Пока санитары, поторапливаемые капитаном Коссини, вытаскивали из машины носилки, приехали на джипе Танкреди и Гаккет. Коссини встретил их равнодушно и, указывая на труп, который санитары укладывали на носилки, сообщил Танкреди:
– На несколько секунд опоздали, полковник.
– Следы? Улики?
– Я обыскал весь дом, – сказал Коссини. – Очень хорошо были запрятаны две тысячи долларов в стодолларовых купюрах.
– Свидетели?
– Противоречат друг другу. Одни говорят «опель», другие – «мерседес». – Коссини почесал за ухом. – Успели записать номер. Я проверил. Фальшивый.
– Кто стрелял? – поинтересовался Гаккет. – Тот же человек, который наехал на него?
Коссини кивнул:
– Старик. Описывают очень неопределенно. Но я готов спорить, это тот же человек, что похитил маленькую Соню Рудинскую.
– И наверное, тот же самый, что убрал двух моих людей на четырнадцатом посту, – заметил Танкреди.
Все трое подошли к носилкам. Гаккет приподнял край покрывала и взглянул на бескровное лицо Томмазо.
– Ни этот крепкий молодой человек, ни лондонская блондинка не скажут нам, кто их купил. Умирая, они, однако, кое-что сообщили нам.
Он опустил покрывало. Коссини сделал санитарам знак закрывать машину. Гаккет продолжал, говоря как бы с самим собой:
– Срыв операции по обмену разведчиками был организован группой профессионалов, для которых очень важно было остаться в тени, не засветиться, причем настолько важно, что сами они не принимали никакого участия в этом деле. Они использовали людей, оплачивая их дела и шантажируя их. И эти так называемые сообщники совершенно ничего не знали об истинном смысле своих действий. И чтобы замести все следы, даже самые незначительные, они цинично решили уничтожить всех.
– И Рудинского в таком случае тоже, – заметил Коссини.
– Его – нет. Наверное, они полагают, что об этом должны позаботиться мы. Им важно было, чтобы мы установили его личность и заставили говорить. Они хотели, чтобы мы узнали, что он был офицером британского морского флота и обладает необыкновенным зрением. Они хотели, чтобы нам стала известна и роль секретаря английского посла в этой истории. – Гаккет зажег сигару. – Англичане. Слишком прямая дорога, чтобы быть верной. Рудинский: очень умело подвели его практически к самоубийству. Мышь, которую силой заставили залезть в ловушку. Ест сыр, но уже никогда не выйдет на волю.
– А Ванниш? – спросил Танкреди.
Оторванный от своих размышлений, Гаккет взглянул на него:
– Что? Ванниш… Возможно, и она такая же мышь. Ее уберут. Если уже не убрали.
– Но остаются еще похитители, – безутешно заключил Танкреди.
– Соня упоминала четырех человек, – заметил Коссини. – Темноволосая женщина, это Ванниш, и блондин, которого она видела той ночью. А сначала ее охранял какой-то большой и толстый мужчина, помнит и старика, который похитил ее, а потом освободил. Все они… мыши?
Гаккет промолчал, и Танкреди заметил:
– Старик. Кому могло прийти в голову сделать киллером… старика?
– В нашем деле очень рано уходят на пенсию, если доживают до нее, – вздохнул Гаккет. – В определенном возрасте… после активной работы садятся за письменный стол, а не бродят по свету, воруя детей. Полковник Танкреди, готов спорить, скоро вы столкнетесь с новыми трупами.
Танкреди не на шутку обеспокоился. Он жестом попросил Коссини заняться своими делами и отвел Гаккета в сторону.
– Так ведь именно этого я и опасаюсь! Что касается сегодняшнего ночного эпизода, то, мне кажется, я все уладил. Пресса будет говорить о загадочном заговоре, который мы раскрыли, о столь же загадочных террористах, пытавшихся завладеть самолетом. Короткая перестрелка и раненый, исчезнувший в ночи. На сдержанность моих людей я могу рассчитывать так же, как на… собственную скромность. Но если на меня повалятся другие трупы, с запахом, как и у этого аэропорта, то я уже не смогу помешать газетам поднять большой скандал.
– Скандал?
– «Италия всегда готова услужить ЦРУ», «Римский аэропорт – поле битвы межу Востоком и Западом», «Итальянская разведка вновь начинает холодную войну». Уже вижу такие заголовки на первых полосах газет. И телевидение, дорогой друг, сегодня уже не такое, как прежде. А ведь какие были прекрасные времена! Теперь же разве кто их удержит? – Он бросил на Гаккета обеспокоенный взгляд. – Хотите завершу картину? Последуют нападки на мое начальство, на правительство, угрозы политической дестабилизации, протесты коммунистов и левых. Да, забыл еще – моральное линчевание и конец карьеры вашего покорного слуги, если только случайно выплывет мое имя.
– Настоящая катастрофа.
– Мистер Гаккет, – продолжал Танкреди, – если хотите, чтобы наши добрые… личные отношения продолжались, я должен оставаться на определенной дистанции.
– И какова же эта дистанция?
– Расстояние между Римом и теми городами, откуда прилетели оба самолета, которые находятся сейчас во Фьюмичино со своими экипажами и со своими незарегистрированными пассажирами.
– Если я правильно вас понял, – холодно ответил Гаккет, – вы за то, чтобы русские туристы с их гостем, без всякого на то права взятым на борт, улетели.
Танкреди поднял палец, указывая в небо:
– Я нет. Но…
– Кто-то более авторитетный, чем вы?
Танкреди не ответил, и Гаккет продолжал, явно провоцируя:
– Министр обороны? – И еще агрессивнее и саркастически: – Еще выше? Премьер-министр? Папа? Господь Бог?
Танкреди промолчал. Одна только мысль не вызывала у него уже никаких сомнений: от неприятности, в которую его вовлекли, похоже, уже никуда не деться и впереди его не ждет ничего хорошего, это уж точно.
Заместитель американского посла пообедал торопливо и без удовольствия. Просто кусок не лез в горло. Теперь, сидя за своим просторным письменным столом, он глубоко затянулся сигарой и выпустил облако дыма.
– Господа, если ЦРУ проявит свою добрую волю и, самое главное, если КГБ тоже согласится поступить благоразумно в этом злополучном деле… – он замолчал, чтобы еще раз затянуться и выпустить дым в сторону Уэйна и Гаккета, сидевших напротив него, – то можно надеяться, что советские власти, возможно… я в этом не уверен… согласятся в качестве жеста доброй воли заменить героического Фрэнки Хагена, покойного, но не по их вине, каким-нибудь другим агентом американского империализма, который в настоящий момент находится в туристической поездке по архипелагу ГУЛАГ.
– Он так сказал? – удивился Гаккет.
– Да, мои дорогие.
– Советский посол употребил слово «ГУЛАГ»?
– Нет, это мой вольный перевод, – уточнил заместитель посла.
Уэйн недовольно поморщился:
– И они еще становятся в позу обиженных. Сукины дети! Мы теряем человека, а они протестуют.
– У вас есть какие-нибудь предложения, мистер Уэйн?
– Да. Давайте и мы будем стрелять в цель, – ответил Уэйн. – Ведь пройдет же рано или поздно этот мерзкий тип Форст мимо иллюминатора или нет?
– Действительно, какая тонкая мысль, – с явной иронией отметил заместитель посла.
– Ну это я так… – тоже с иронией усмехнулся Уэйн.
Заместитель посла поднялся:
– Ладно. Оставляю вам кабинет и продолжайте эту небольшую конференцию на высшем уровне, в которой я не могу принимать участие в силу… как бы это сказать… профессиональной этики. А также потому, что вынужден защищать ваши действия на дипломатическом фронте.
Агенты тоже встали из-за стола. Заместитель посла предпочел не подавать им руки.
– Пусть всем будет ясно, что мы с вами не знакомы, и следовательно, я не отвечаю за ваши решения. – Он прошел к двери, но, прежде чем выйти, обернулся и с иронией произнес: – Заметили тонкость? Именно потому, что восхищаюсь нашей разведкой, оставлю вас тут, закрывая глаза на то, что вы станете рыться в моих бумагах и устанавливать микрофоны. – И вышел, не дав им возможности ответить.
– Ничего себе типчик! – заметил Гаккет. – Интересно, почему Вашингтон использует этих умников. И вообще, к чему все это приведет?
– Туземцы, – ответил Уэйн, – орут благим матом.
– Кто? Оборона или иностранные дела?
– Оба министерства.
Гаккет бросил взгляд на часы и схватился за трубку.
– Дайте мне Меддокса, – велел он. – Меддокс… Ты поторопил? Хорошо. – Он положил трубку, взял сигару из коробки на письменном столе и предложил вторую Уэйну.
– Главное сейчас, чтобы не прервалось наше сотрудничество с Танкреди, – сказал Уэйн, откусывая кончик сигары.
Гаккет принялся рассеянно перебирать какие-то бумаги.
– Он выйдет из игры… только официально. Ты что-нибудь выудил из английского посла?
– Он хитер, но, мне кажется, не имеет к этому никакого отношения.
– А твоя подруга?
– Какая подруга?
– Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Сердечная подруга, Уэйн.
Уэйн прошел к креслу и уселся, положив ноги на письменный стол.
– А, моя бывшая… невеста?
– Так вы расстались?
Уэйн ответил равнодушным тоном:
– Она оставила меня.
Гаккет тоже расположился в кресле. Нашел коробку шоколадных конфет и предложил коллеге.
– Она увезла мебель, постельное белье, одежду. А также кое-какую деликатную информацию? – поинтересовался он.
– О нет. Только некоторые мелочи, создающие атмосферу.
– Вели возвратить, иначе понадобится адвокат, друг мой.
– Этим занимается Финкер в Лондоне.
– Думаешь, твоя красавица уже нашла укрытие на родине?
– Понятия не имею, – ответил Уэйн, роняя на пол пепел. – Зато мы скоро узнаем, работает ли она на разведку и как давно.
– Я хорошо знаю Суханова, у меня другое о нем представление, чем у тебя, наверное, более точное.
– Какое?
– Хаген не давал ему покоя. Слишком много знал. И потому он решил возвратить нам его мертвым, – ответил Гаккет. – Не исключаю, что это была его личная инициатива. Тогда было бы вполне понятно, почему, ничего не зная, так возмущается Москва. За мою сколь короткую, столь и неудачную карьеру я не встречал еще ни одного русского коллегу, который действовал бы без официального прикрытия.
Гаккет оставил сигару и положил в рот конфету.
– Меткое наблюдение. Нам нужно решить, Гаккет, кто этого хотел и кто это сделал – русские или англичане?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32