Он наполняет миску снегом, кладет в нее хлеб и ставит на огонь. Ждет, пока снег растает и хлеб размякнет, потом ест под равнодушным взглядом охранника.
Часы на стене убогого помещения «Скорой помощи» показывали половину второго ночи. Лицо Юрека искажала боль: врач слишком сильно ощупывал его ребра. Первую медицинскую помощь ему уже оказали, и он сидел полуголый на кушетке, когда в дверях появился капитан Коссини.
– Юрек! – На лице его было написано изумление.
Поляк взглянул на него, но не ответил на приветствие. Коссини осмотрел раны.
– Профессиональная работа, – ответил врач на его вопросительный взгляд и наложил еще один пластырь. – Ушибы, кровоподтеки, ссадины. Ничего вроде бы не сломано на первый взгляд. Ему надо остаться в больнице, под наблюдением.
– Я пошел домой, доктор.
Врач жестом возразил. Юрек обратился к Коссини:
– Скажи ему ты.
– Беру ответственность на себя, – сказал Коссини врачу. – Если только он в состоянии двигаться.
– Как хотите, капитан. – Врач обернулся к Юреку. – Советую вам остаться хотя бы на сутки. Но если напишете заявление и капитан настаивает…
– Я напишу рапорт, – прервал его Коссини.
Врач вымыл руки и вышел, а Юрек стал с трудом одеваться. Коссини попытался помочь ему, но тот отстранился.
– Узнал кого-нибудь? Посмотри фотографии.
– Ты сволочь, Коссини, – холодно произнес Юрек.
– Не понимаю…
– Этим я обязан тебе.
– То есть как?
– Это урок за то, что я предупредил полицию. Так сказали они.
– Клянусь тебе, Юрек, я никому ничего не говорил. Я разговаривал только с английским послом. Я не мог иначе, понимаешь?
– Нет, не понимаю. Я пришел к тебе как к другу. Знаешь, что такое друг, Коссини? – Капитан в растерянности молчал, Юрек заставил его выдержать свой взгляд. – Будь осторожен. Если что-то случится с Соней, ты тоже будешь виноват. И тогда я припомню тебе это, Коссини.
На лице Юрека были написаны отчаяние и решимость готового на все человека.
Вторник, 14 ноября
Мерилен провела остаток ночи у себя дома, и ей пришлось принять снотворное, чтобы поспать хотя бы несколько часов. Проснулась она очень рано, с трудом очнувшись после какого-то странного, тревожного кошмара, в котором запомнились ироническая усмешка Контатти, благородное, мужественное лицо Юрека и, самое главное, ледяной взгляд Шабе, этого ужасного старика, словно олицетворяющего всем своим обликом смерть.
Питера Уэйна в ее сновидении не было, но она подумала о нем, как только проснулась. Она не испытывала сожаления от расставания с ним. Это было единственное, что она действительно могла сделать в этой захватывающей, ужасной и неумолимо приближавшейся к завершению партии, где ей была отведена роль простой пешки и где ставкой была смерть.
В то же время она чувствовала какой-то подвох. Все произошло как-то уж слишком просто, ведь она всего лишь обменялась улыбками и шутками и с Контатти, скорее походившим на выпускника Оксфорда, нежели на агента секретной службы, и с Уэйном, представителем Управления, производившим впечатление типичного американца, занятого только своими сексуальными победами. А что если Контатти и Уэйн просто сговорились, желая посмеяться над ней, поразвлечься у нее за спиной. Конечно, был еще Шабе. Но он мог оказаться всего лишь пугающим манекеном, куклой, которой предназначена роль злодея.
Было, однако, и похищение маленькой Сони. Но Мерилен понимала, что по крайней мере в данный момент девочка находилась вне опасности. Переживания Юрека не столько вызывали сочувствие, сколько внушали опасения, потому что поляк, конечно же, не был беспомощным человеком и за ним скорее всего тоже стояли какие-то силы, как у Уэйна и Контатти. Более того, своим накалом злости и даже какой-то одержимостью он, несомненно, превосходил их. Пока что он оказался в невыгодном положении, так сложилось, но что будет, если ситуация изменится и инициатива перейдет к нему? Мерилен несколько раз хотела позвонить Юреку. Ей не терпелось узнать, как прошла встреча, невольным и непосредственным связным которой она стала. Но сдержалась.
Все произошло так быстро. Минуло всего три дня, но казалось, прошла уже целая вечность. Она посмотрела на календарь. Действительность – вот она тут и никуда не девается, более того, наступает. Вторник. Решающий день.
Она захватила пачку купленных ранее газет и поехала на виа Венето. Ее не покидало ощущение какой-то ирреальности происходящего. Жизнь текла вроде бы по привычному руслу: сейчас она, как всегда, позавтракает, просмотрит газеты и отправится в офис…
Она взглянула на свою машину, припаркованную невдалеке, и вздрогнула. На ветровом стекле под «дворником» опять лежала штрафная квитанция. Мерилен схватила ее и, прочитав, не могла не улыбнуться – это была настоящая квитанция, а не какое-то новое анонимное послание. Она оставила ее на месте и с облегчением снова расположилась за столиком в кафе «Доней».
Посетителей в этот час было немного. Между стульями, стоявшими у края тротуара, пробирались торопливые прохожие. Мерилен заказала капуччино и бриошь и решила просмотреть «Дейли америкен», а когда сложила газету, опешила от неожиданности: рядом с ней сидел возникший словно ниоткуда Контатти.
– О, да вы просто моя тень.
– Спали хорошо? – спросил он с явной иронией.
– Очень плохо, благодарю вас.
– Представляю. Удалось заставить выставить себя вон?
Мерилен опустила руку в сумку, включила магнитофон, достала пачку сигарет и предложила Контатти закурить, но он отказался и поспешил зажечь ее сигарету.
– Я бросила его.
– Преждевременное решение.
– Но психологически необходимое.
– Понимаю.
Она загадочно улыбнулась:
– Вам известно, что означают слова: «Меддокс код два дабл ю ноль три один ноль эм ноль три один пять?»
– Чтобы ответить, надо бы знать, где стоят запятые, – сказал Контатти, не проявляя особого интереса.
– Это устный текст, не письменный.
– Посмотрим. Меддокс – это скорее всего какое-то условное место или имя. Код два – номер ключа для расшифровки чисел…
– Если думать рано утром, появляются морщины. Не трудитесь напрасно, похоже, мне известно решение.
– Осваиваете профессию с поразительной быстротой, – заметил Контатти, глядя на нее.
– Я изучила эти цифры. И вдруг само собой стало ясно, что они означают расписание.
– Идея простая, но превосходная. «Дабл ю» – Вашингтон, «м» – Москва. Американский самолет прибывает в три десять ночи, а русский – пятью минутами позже.
– Да.
– Очевидно, этот текст не закодирован. Но прежде у него был код – код номер два. И Меддокс – это человек, который расшифровал его и передал Уэйну. По телефону?
– Он был записан на автоответчик.
Контатти покачал головой:
– Уэйн забыл стереть запись. Неосторожность, которая меня поражает. Очевидно, он чувствует себя очень уверенно.
– А может, он получил это сообщение перед самым моим приходом.
– Я бы не доверял вам, появись вы в моем доме.
– А как же любовь?
– Любовь не слепа, как принято думать. – Он посторонился, позволив официанту поставить на стол поднос с капуччино, и попросил его: – То же самое мне. Ах да, я забыл, что я же англичанин. В таком случае мне, пожалуйста, чай.
Официант удалился.
– Какие новости из Вашингтона? – с безразличием поинтересовалась Мерилен.
Контатти был удивлен:
– Какие новости?
– Шаги, предпринятые нашим министром иностранных дел, с тем чтобы воспрепятствовать обмену…
– Ничего не известно.
Мерилен была уверена, что никаких официальных шагов британского правительства по отношению к американскому и не было.
– Так, значит, решено?
– Что-нибудь станет известно после обеда. А мы пока подготовимся к очевидному. Ничего больше.
– К случайному кровопролитию.
Контатти, похоже, расстроился, на лице его отразились беспомощность и огорчение.
– Представляю, как сейчас в «Форте Ленглей» наш черный, даже красный человек Рудольф Форст…
Действительно, несмотря на ночное время, работа там шла полным ходом. В отделе регистрации заключенных на базе ЦРУ в «Форте Ленглей», штат Виргиния, ученый Рудольф Форст ожидал у окошка тюремной камеры. Это был человек среднего роста, в очках, с залысинами на висках, выглядел он намного старше своих пятидесяти лет и походил на заурядного мелкого служащего.
Офицер отпер дверь, вручил ему личные вещи, уложенные в небольшой чемоданчик, и велел подписать какую-то бумагу. Потом за ним пришли еще несколько человек, из них трое были в штатском с бейджиками в петлицах пиджаков.
Форст насмешливо посмотрел на них. Все-таки свобода уже близка. Сейчас его отвезут в Вашингтон, и оттуда он полетит в Европу.
Сощурившись, Контатти подсчитывал:
– С учетом ветров и температуры, чтобы прибыть сюда в три часа ночи, самолет с Форстом должен взлететь… ну-ка посмотрим… – Он взглянул на часы. – Через десять часов. А русский, напротив, будет лететь на четыре часа меньше. Значит, он вылетит в двадцать три часа. – Он посмотрел на Мерилен и улыбнулся. – Я вам сказал, как зовут нашего американского коллегу, который с нетерпением ожидает возможности обнять свои детей и свергнуть правительство Южной Америки?
– Нет. Киссинджер?
– Я имею в виду очень ловкого типа – лучшего снайпера на Западе. Доверительно могу сказать вам, что он попался именно из-за избытка профессионализма. В Москве он занимался не только русскими, но и восточными странами: румынами, венграми, поляками… Невероятная работа, слишком много знакомств… – Он вздохнул и наклонился к Мерилен. – Думаю, что как раз сейчас машина КГБ везет Малыша Фрэнки на Лубянку, чтобы дать ему последние инструкции. Если помните, ему была уготована ошеломляющая карьера, нашему Фрэнки. По документам – Фрэнки Хагену.
И действительно, в это же время огромный министерский лимузин, черный, с задернутыми шторками на боковых окнах, въехал во второй двор тюрьмы на Лубянке и остановился у ступенек, ведущих к зарешеченной двери, по бокам которой стояли несколько сотрудников КГБ с автоматами.
Из лимузина вышел Фрэнки Хаген, темноволосый человек лет сорока, невозмутимый, с правильными чертами, весьма невысокого роста, отчего и заслужил прозвище Малыш, в облике его легко угадывалось итальянское происхождение.
Два советских офицера вышли следом за ним и встали по бокам. Трое других поднялись по ступенькам, дверь открылась, и из нее выглянул какой-то хмурый и тучный высокопоставленный чиновник в сером.
Хаген равнодушно посмотрел на него.
Мерилен взглянула на Контатти с загадочным видом:
– У меня идея.
Он отпил чаю и с любопытством посмотрел на нее:
– Еще одна?
– Поскольку Форст прибывает на самолете и вам известно расписание, почему бы не убрать его с помощью ракеты? Палестинцы уже пробовали делать это прямо у нас тут, в Риме, не так ли?
– Вы гений, Мерилен. Но таким образом мы начнем третью мировую войну.
– В самом деле? Из-за небольшой ракеты, даже без атомной боеголовки…
– Ну а как же? Прикончим сотню человек, включая экипаж, да еще попадем не в тот самолет, какой нужно, потому что, сами знаете, как бывает, самолеты прилетают иногда с опозданием или одновременно. – Он покачал головой и продолжал с притворным упреком: – Вы слишком глупы, легкомысленны, неосторожны. Взгляните вон туда, например. – Он указал на «ланчу». – Вы опять оставили свою машину там, где парковка запрещена.
Мерилен притворилась, будто рассержена.
– Это верно, мне опять выписали штраф, хотя у меня и дипломатический номер.
– Я тоже вынужден оштрафовать вас.
Мерилен тотчас оставила шутливый тон. Контатти достал из кармана бланк штрафной квитанции и протянул ей.
Послание, написанное печатными буквами, гласило: «Пусть благородный поляк вручит свои верительные грамоты представительнице Ирландской Республики».
Прочитав это, Мерилен не улыбнулась, только рука ее почти непроизвольно опустилась в сумку, чтобы проверить, работает ли магнитофон.
– Означает ли это, что Рудинский должен прийти ко мне домой и ждать ваших указаний?
Контатти, отпив чаю, кивнул. И таким образом избежал ее взгляда.
– Мне не нравится моя роль, – решительно заявила Мерилен. – Почему выбрали именно меня?
Контатти выглядел спокойным.
– Потому что я сам не могу явиться на встречу с ним, это очевидно. Потому что телефон и дом Рудинского контролируются полицией. Вы не знали этого? Ладно, не говорите, что не знакомы с капитаном Коссини.
– Он приходил в посольство.
– А теперь послушайте меня внимательно, Мерилен. Мы выбрали вас, потому что необходимо, чтобы посредник был человеком во всех отношениях весьма далеким от похищения. Вы ведь не принимали никакого участия в разработке этой операции.
– Надо полагать.
– Нам нужен человек, знакомый с Рудинским и в то же время ни в чем не подозреваемый. Человек, который мог бы контролировать его действия и точно сообщить нам, исполнит он наши указания или задумал какой-нибудь катастрофический финт. Лучше вас этого не сделает никто. Вам не кажутся убедительными эти доводы?
– Слишком, если учесть, насколько это рискованно для меня.
– Почему же рискованно? – удивился Контатти. – В самом худшем случае, то есть если даже наш джентльмен, будучи арестованным, назовет ваше имя, вам не придется говорить ничего другого, кроме правды, нет, пожалуй, поправлюсь – ничего, кроме некоторой части правды. Вам придется сказать, что похитители, неизвестные разумеется, заставили вас как подругу Рудинского или свидетеля похищения передать ему их послания и что вы не могли отказаться, дабы не подвергать риску жизнь девочки.
– И все?
– Вам поверят, и у вас не будет никаких проблем. Кстати, постарайтесь сохранить эти штрафные квитанции, они – доказательства в вашу пользу. В любом случае наша служба гарантирует вам самую эффективную защиту. Это само собой разумеется.
– Вы забываете, что допрашивать меня будет Уэйн, то есть ЦРУ. Мое участие в деле, пусть даже случайное и оправданное, обозначит след английского посольства, на которое я работаю, вернее, мы работаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32