Дикарка. Ну, ничего, пара трепок, и станет шелковой. Придется заняться ее воспитанием сразу после свадьбы. Хорошая дрессировка и не таких обламывала.Кэтти обошла стол, положила руку на его плечо:— Не расстраивайся, Питер. Мария плохо себя чувствует. Вчера у нее начались первые месячные. Ты ведь знаешь, какими нервными бывают в это время девочки. Вот увидишь, все будет хорошо. 7 Прохладные утренние лучи прорвались в узкую щель между домами и осветили убогую обстановку небольшой квартирки.Тихонько отворив дверь, Кэтти заглянула в детскую. Личико спящей Марии казалось мягким и беспомощным, как у маленького ребенка, а тихое дыхание — почти незаметным. Кэтти знала свою дочь именно такой — прелестной доброй девочкой. И вот теперь... что-то разрушилось, что-то сломалось.Она на цыпочках подошла к колыбельке сына, осторожно ощупала ребенка. К удивлению, пеленки были сухими, но от прикосновения малыш зашевелился и несколько раз пискнул. Кэтти быстро посмотрела на дочь — так и есть, Мария проснулась.— Доброе утро, мама.Кэтти обиженно поджала губы. Вчера дочка заставила ее поволноваться, явившись домой в одиннадцатом часу ночи.Мария отбросила одеяло и потянулась. Оказалось, что она спала совершенно голой. Некоторое время Кэтти завороженно рассматривала удивительно белую кожу на груди дочери, неестественно белую в сравнении с густым загаром плеч, потом стыдливо отвернулась:— Мария! Сейчас же оденься! Сколько раз говорила, чтобы ты не ложилась в постель без одежды! Это безнравственно!— Но, мама, сейчас даже без одежды жарко спать! Как в пекле. Да и кто меня может увидеть?— Может увидеть или нет — какая разница? Запомни, спать голой просто неприлично. Так ведут себя только животные.Девушка молча поднялась, достала из комода и нехотя надела пижамную куртку. Наряд едва доставал ей до бедер, однако Марию это совершенно не смущало. Она подошла к матери и чмокнула ее в щеку.— Не сердись, мамочка.Кэтти попыталась сурово нахмурить брови, но в конце концов не выдержала и улыбнулась:— Не подлизывайся, лиса. Я знаю твои фокусы.Беззаботно рассмеявшись, Мария потерлась щекой о материнское плечо.— А я вчера ездила на пляж. Видишь, какой загар.— Вижу-вижу.Кэтти открыла рот, чтобы выспросить подробности, но дочь ее опередила.— Представляешь, у друзей Фрэнси дом в Кони-Айленде, в Морских Воротах.Эти слова буквально потрясли Кэтти. Она всплеснула руками:— О! Морские Ворота! Такой богатый район! Родители этой подружки, видать, очень богатые.— Да, у них куча денег. А в Нью-Йорке они живут на Парк Авеню.Мария предпочла не уточнять, кто именно живет в Кони-Айленде: подружка или друг. К счастью, в этот момент заплакал ребенок, и разговор сам собой прервался. Вынув малыша из колыбельки, Кэтти прижала его к груди и поверх пушистой головки строго посмотрела на дочь:— Все равно ты поступила скверно. Прежде чем куда-нибудь ехать, девочка твоего возраста должна зайти домой и предупредить родителей. Я ужасно волновалась.— Не было ни секунды, мам. Мы рванули сразу после школы.— Ну хорошо... А почему ты явилась так поздно?Кэтти положила младенца в постель, перепеленала.— Пришлось остаться на ужин...Кэтти скользнула взглядом по оживленному лицу Марии:— Больше никогда не делай так. Отец так волновался. Мы оба...Девушка перестала улыбаться, в глазах появился недобрый блеск:— Зачем это я ему понадобилась? Пиво кончилось, что ли?— Мария! Разве можно говорить такие гадости о своем отце?Девушка спокойно подошла к шкафу, достала вытертый халатик, накинула на плечи, потом повернулась к матери и отчеканила:— Он — не мой отец. Запомни.Кэтти тяжело вздохнула:— Ну что ты все время твердишь: не мой отец, не мой отец. Питер любит нас и мечтает подружиться с тобой. Разве он виноват в том, что ты ни разу не захотела с ним поговорить по-человечески?Мария словно оглохла. Она молча взяла с комода зубную щетку и на ходу бросила матери:— Отдохни. Я сама приготовлю Питеру еду.На кухне девушка налила в кастрюльку воды, поставила туда бутылочку с молоком и водрузила все это на плиту. За несколько минут умылась и с теплой бутылочкой вернулась в детскую.Мать поднялась с постели.— Покорми Питера, ладно? И быстрее иди завтракать, а то опоздаешь в школу.Кэтти вышла. Мария наклонилась к малышу, показала ему бутылочку и ласково пропела:— Ну, хочешь кушать, Питер? Хочешь? Конечно, хочешь.В темных глазенках вспыхнул огонек осмысленного выражения. Пухлые ручки потянулись к бутылочке, слюнявый ротик растянулся в беззубой улыбке.— Ты мой хорошенький...Надев на бутылочку соску, она сунула ее ребенку. Маленький Питер радостно хрюкнул, сжал резинку голыми деснами и сосредоточенно зачмокал.Мария внимательно оглядела малыша:— А ну-ка скажи, свалишься ты отсюда или нет, пока сестра будет одеваться? Я думаю, не свалишься.Девушка погладила младенца по мягкому животику, достала из шкафа одежду, скинула пижамную куртку. Мурлыча под нос модную песенку, натянула трусики и уже взяла лифчик, но тут почувствовала на себе чей-то липкий взгляд и опустила руку. Медленно подняла глаза к висящему перед ней зеркалу. В тусклом стекле отражалась открытая дверь детской, часть кухни и сидящий возле стола отчим. Он жадно разглядывал девушку. Мария презрительно ухмыльнулась, не торопясь надела лифчик, потом подошла к двери и смерила отчима ненавидящим взглядом. Захлопнула дверь.Брат и сестра закончили свои дела одновременно: девушка оделась, а младенец высосал положенное ему на завтрак молоко. С малышом на руках Мария вышла из детской. Отчима на кухне уже не было. Девушка отдала ребенка матери и села за стол. Перед ней стояла мисочка с неаппетитной слизистой массой.— Опять овсянка?— Между прочим, тебе овсянка очень полезна. Ешь.Мария уныло сунула ложку в липкое варево. Больше всего ей сейчас хотелось курить, но при матери она этого делать не решалась. Придется потерпеть.— Спасибо, я не голодна.На кухню ввалился отчим — обрюзгший и раздраженный. Еще с порога он принялся отчитывать падчерицу:— Что, овсянка слишком проста для твоего изысканного вкуса? Еще бы — плебейская еда. Может быть, ты предпочла бы яичницу с ветчиной?Мария бросила на него враждебный взгляд.— Честно говоря, я предпочла бы именно это.Отчим неуклюже плюхнулся на стул, повернулся к Кэтти и прорычал:— Каково, а? Поди, стыдится, что мы бедны и не трескаем по утрам яичницу с ветчиной?Глаза девушки потемнели от гнева:— А мы не были бы так бедны, если бы ты перестал лакать свое пиво и пошел зарабатывать деньги.Питер обиженно вздохнул и заныл, обращаясь будто бы только к жене:— Вот чего в ней нет, так это уважения к своим родителям. Одни оскорбления! Оно и понятно: где ей набраться чему-нибудь путному, если она шляется по ночам неизвестно с кем.Мария вскинула голову:— Своих родителей я уважаю! Но не тебя.Кэтти хлопнула ладонью по столу:— Мария! Замолчи!Девушка раздраженно подвинула к себе миску:— Пусть он не цепляется ко мне.Пытаясь успокоиться, попробовала проглотить пресную холодную кашу. Отложила ложку. Кэтти не унималась.— Отец прав. Ты не имеешь права ему грубить. Он заботится о тебе...— Враки!Мария вскочила из-за стола, грязная ложка свалилась на пол.— Он заботится только об одном человеке — о самом себе. И больше ни о ком. Если бы твой замечательный муженек был мужчиной хоть наполовину, он ни за что не позволил бы тебе работать ночами. Да пойми же наконец — он пиявка. Пиявка!Кэтти вскинула руку. Звонко хлопнула пощечина. Еще не осознав происшедшего, девушка прижала ладонь к пунцовой щеке. Минуту в кухне стояла мертвая тишина, потом Мария с ужасом выдохнула:— Ты ударила... меня?С трудом сдерживая рыдания, Кэтти попыталась говорить твердо, но голос дрожал:— Да, чтобы научить уважать родителей.Широко открытые глаза дочери наполнились слезами, и Кэтти умоляюще протянула к ней руки:— Мария! Мария...Девушка не заплакала и словно окаменела. Она посмотрела на мать холодно, отстраненно, будто видела впервые, потом отодвинулась, как отодвигаются от чужого человека.— Мария!— Извини, мама. Мне очень жаль.Мария повернулась и тихо вышла из кухни, потом из квартиры. Хлопнула входная дверь.Кэтти поняла, сердцем почувствовала, что дочь ушла от нее навсегда. Давясь рыданиями, она повернулась к мужу:— Что я наделала! О, господи, что я натворила! Бедная моя девочка!Питер не шелохнулся, будто весь этот крик не имел к нему никакого отношения. Он был спокоен, и только недобрая улыбка выдавала его торжество.— Ты поступила правильно, Кэтти. Давно бы так.Она перестала плакать.— Думаешь, это поможет?Питер глубокомысленно надул щеки:— Да, конечно.Кэтти внимательно посмотрела на Питера... В голове забрезжила слабая догадка, но как раз в эту минуту закричал ребенок. Она прижала к себе плачущего сынишку и застыла, глядя в одну точку. Ее раздирали сомнения.О, как хотелось поверить в то, что она справедливо наказала Марию, в то, что другого выхода не было и ничего страшного не произошло, И чем больше Кэтти убеждала себя во всем этом, тем больнее ныло сердце от тяжелого предчувствия: случилось непоправимое. 8 Мария вошла в лавку как раз в тот момент, когда в будке возле входной двери зазвонил телефон.— Не беспокойтесь, мистер Рэннис, я подойду. Это звонят мне.Она сняла трубку, прикрыла ее ладонью:— Алло.Голос Росса спросил:— Мария, это ты?— Да.Голос потеплел.— Привет! Чем занимаешься?— Ничем.— Я собираюсь махнуть в Риверсайд Драйв. Там прохладно. Хочешь прокатиться?— Хочу.— Тогда я заеду за тобой прямо сейчас.— Нет...Мария задумалась:— Мне надо переодеться. И вообще, давай встретимся где-нибудь в другом месте. Подальше от моего дома.— Если хочешь, приходи в гараж на восемьдесят третьей улице между. Парк Авеню и Лексингтон Авеню.— Хорошо. Я постараюсь там быть через полчаса. Привет.— Пока.В трубке послышался щелчок, потом короткие гудки. Мария вышла из будки. Подозрительно сощурив глаза, возле двери торчал мистер Рэннис.— Кто звонил?— Так, один приятель.Он взял девушку за руку:— Мария, хочешь шоколадку?— Нет, спасибо.Она хотела высвободиться, но старик еще крепче сжал пальцы:— Про деньги я тебе сегодня не напоминаю.Мария улыбнулась:— И правильно делаете — у меня сегодня ни цента. И вообще, мне пора. Мать ждет.Девушка вырвалась из цепкой клешни мистера Рэнниса и в два прыжка оказалась на пороге. Он едва успел крикнуть вдогонку:— Мария, если захочешь чего-нибудь вкусного, сразу скажи. Все будет твое.С улицы донесся веселый голосок:— Спасибо, мистер Рэннис. Я запомню ваши слова.Возле подъезда девушка столкнулась с выходившей из дома матерью, и Кэтти невольно засмотрелась на сверкающие под солнцем золотые волосы Марии.— Здравствуй, дочка.— Здравствуй, мама.— Как дела в школе?— Нормально.— Что у тебя нового?— А чего ты ждешь?— Да нет, я просто спросила...Кэтти хотела сказать, что сожалеет о случившемся, что за завтраком произошло ужасное недоразумение, но язык почему-то не слушался.Мария, как ни в чем ни бывало, перевела разговор на другое:— Куда ты идешь?— Хочу пройтись по магазинам.Кэтти солгала. Она собиралась идти к врачу, но говорить об этом дочери боялась, и на то были свои причины.— Мария, а какие у тебя планы?— Переоденусь и пойду к подруге. Заниматься.— Постарайся не шуметь — малыш только что заснул.— Хорошо.Мария резко повернулась и, не сказав больше ни слова, вошла в подъезд. Поднявшись на свой этаж, она осторожно открыла дверь. В квартире стояла сонная тишина. Девушка на цыпочках подошла к гостиной — отчим, как всегда, дремал у раскрытого окна. Голова с разинутым ртом свесилась набок, возле ног валялась раскрытая газета.Мария тихонько прошла в свою комнату. Раскинув пухлые лапки, уютно сопел в кроватке малыш. Она быстро сбросила с себя влажную от пота блузку и пошла на кухню. Там сняла лифчик, аккуратно повесила его на спинку стула, потом приоткрыла водопроводный кран. С тихим звоном в раковину ударила тоненькая струйка холодной воды. Через две минуты Мария смыла с себя мыло, наощупь нашла на гвозде полотенце. На растирание груди и плеч ушла еще минута. Не оборачиваясь, девушка потянулась за лифчиком — на спинке стула его не было. Голос отчима заставил ее вздрогнуть:— Он упал, и мне пришлось его поднять. Возьми, Мария. Вот...Поежившись под пристальным взглядом, девушка прикрыла грудь руками.— Ну, спасибо. Выручил. Видно, он упал с таким грохотом, что ты, бедный, проснулся.Питер улыбнулся, словно не заметил ее язвительного тона:— Когда мы были совсем молодыми и жили у себя на родине, твоя мать была точно такой, как ты сейчас.Мария ехидно прищурилась:— А ты-то откуда знаешь, какой была моя мать? Она о тебе тогда и слыхом не слыхала.Девушка решительно направилась в комнату, однако, отчим преградил ей дорогу:— Мария, почему ты меня не любишь?Она посмотрела в его оплывшее лицо прямым холодным взглядом:— Я не могу видеть тебя... дома.Питер неправильно понял эти слова:— А если я пойду работать? Тогда ты полюбишь меня?Мария пожала плечами:— Не знаю. Все может быть.— И мы станем друзьями?Он притянул ее к себе и попытался поцеловать, но девушка вырвалась из липких рук и убежала.Дверь за ней захлопнулась. Питер вытер потное лицо. В висках билась кровь. Ишь, сучонка! «Может быть»... Когда-нибудь у него лопнет терпение, и он покажет этой мерзавке!Тяжело отдуваясь, Питер дотащился до холодильника и вынул очередную банку пива. * * * Кэтти сидела на длинной скамье возле кабинета врача, терпеливо ожидая своей очереди. Молодая сестра за деревянной стойкой сосредоточенно перебирала медицинские карты и время от времени вызывала пациенток. Легкость, с какой она выкрикивала любые, даже самые невероятные фамилии, не оставляла сомнений в ее опытности. Наконец Кэтти услышала:— Миссис Мартине, кабинет номер четыре. Миссис Ритчик, кабинет номер пять.Кэтти и ее соседка по лавке одновременно поднялись и, словно подбадривая друг друга, обменялись быстрыми улыбками. Женщина первой подошла к стойке, взяла свою карту. Через минуту она скрылась в кабинете номер четыре.Кэтти обратилась к сестре:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36