В конце концов, прошло уже немало времени, и я был совсем мальчишкой, когда эту часть сада Коры перегородили.Шайлер начала понимать.— После трагедии?На лице мужчины, и без того уже пасмурном, отразилось еще большее страдание.— Так вы знаете о трагедии?— Только то, что произошло что-то ужасное.— Неужели Кора никогда вам не рассказывала?— Нет.— И Джеффри Баркер тоже?Шайлер ответила правдиво, но при этом дипломатично:— Разум мистера Баркера то и дело сбивается с верного пути.Адам Коффин имел на этот счет свое мнение:— Думаю, когда мы доживем до возраста мистера Баркера, мы все будем скользить во времени туда-сюда. Время — презабавнейшая штука.Шайлер вспомнила те долгие, казалось, бесконечные часы, которые она провела в тесном коридоре и абсолютно темной комнате за стенами чулана Коры. Ей тогда тоже казалось, что время искривилось, а ведь она моложе бывшего старшего садовника почти на шестьдесят лет.— Да, — согласилась она с Адамом Коффином, — время — странная штука.Их сосед продолжил свой рассказ с того места, на котором остановился:— Надеюсь, мне удастся сложить для вас в единое целое все детали головоломки, по крайней мере, до известной степени. Вероятно, в один из дней просветления мистер Баркер сможет дополнить картину.— Еще чашечку кофе, прежде чем вы продолжите свой рассказ, мистер Коффин? — предложила экономка.— Спасибо, миссис Данверз. Но на этот раз без коньяка, — улыбнулся он женщине.— Это случилось в то лето, когда Коре исполнилось тридцать, — подсказала Шайлер.Адам кивнул своей почти лысой головой.— У ее мужа был наготове чудесный сюрприз для нее. Герберт Грант бесконечно потакал всем слабостям Коры. А почему бы и нет? У него было много денег, и он любил свою жену больше всего на свете. — Здесь Адам Коффин остановился и поправился: — Возможно, исключая лишь собственного сына.— Теперь я понимаю, почему Кора наложила табу на разговоры о прошлом — она была просто непреклонна в своем отказе говорить на эту тему, — но мне всегда хотелось знать, были ли у нее дети, — пробормотала Шайлер.— Их сыну тогда было примерно столько же лет, сколько и мне, — семь или восемь. Мы вместе играли. Хотя при этом он был гораздо смелее и бесстрашнее.— Каждому свое, Адам, — произнес Трейс, глядя на пожилого джентльмена поверх чашки.— Итак, стоял конец лета, и тридцатый день рождения Коры должен был стать главным событием сезона. Герберт решил воплотить в жизнь ее заветную мечту — построить колодец желаний в центре ее сада. Все, что случилось потом, я по крупицам разузнал у моих родителей и дополнил сплетнями слуг.— А вот я никогда не слушаю сплетен, — заявила Эльвира Данверз, которая с начала рассказа вся обратилась в слух.— Качество, достойное восхищения, я уверен в этом, — заметил Адам Коффин абсолютно искренне и продолжил: — Казалось, Ричи…Шайлер, Трейс и Эльвира Данверз воскликнули в один голос:— Ричи?Адам вздрогнул.— Да, Ричи.Трейс спросил за всех:— Кто такой Ричи?Похоже, пожилого джентльмена удивил этот вопрос.— Ричи — это сын Коры и Герберта.— Это все объясняет, — провозгласила Шайлер с оттенком истинного удовлетворения.— Ричи Грант сделал особый подарок своей матери на день рождения, — рассказывал Адам, — своеобразный головной убор.— Миссис Грант обожала шляпки, — вставая, заметила миссис Данверз. Она прошла в другой конец кухни и вернулась с тарелкой домашнего печенья: арахисовое масло с шоколадной стружкой.Шайлер взяла одно и откусила кусочек.— Очень вкусно, — похвалила она. И тут же вернулась к разговору и наставительно произнесла: — Я могу лично засвидетельствовать любовь Коры к шляпкам. В ее чулане хранится, должно быть, несколько сотен шляпных картонок.Как всякий достойный своего звания адвокат, Трейс мягко вернул очевидца давних событий к исходному пункту:— Что же приготовил Ричи в подарок своей матери?— Он собственными руками смастерил диадему из кусочков проволоки, серебристой фольги и цветного стекла.— Это ее мы и нашли на дне колодца прошлой ночью, — поняла Шайлер.Лысая голова утвердительно кивнула.— Поскольку торжественное празднование дня рождения Коры должно было состояться вечером, Герберт Грант повел нас с Ричи смотреть колодец днем.Шайлер вдруг стало трудно дышать.— И что же произошло?Адам проглотил комок в горле. В его глазах стояли слезы, а голос заметно дрожал, когда он прошептал:— Это такая трагедия. Такая тяжелая утрата.Трейс похлопал пожилого человека по плечу, пытаясь его успокоить:— Все в порядке, Адам. Мы понимаем, ночь была длинной и трудной. Закончите свой рассказ в другой раз.Внимательные золотистые глаза на другом конце стола встретились с его взглядом.— Да, возможно, в другой раз вам будет легче.Адам провел тыльной стороной ладони по щеке.— Нет, я хочу закончить сейчас. Мне это необходимо, — севшим голосом сказал он.— Не торопитесь, — ласково посоветовала миссис Данверз.— Миссис Грант дала нам по монетке, чтобы мы бросили их в колодец, загадав желание. Ричи был первым. Понимаете, он хотел загадать что-нибудь необыкновенное в честь маминых именин. — Пожилой джентльмен остановился и несколько раз глубоко вздохнул. — В этот момент все и произошло. — Голос рассказчика превратился в шепот, а лицо сморщилось.В кухне стояла мертвая тишина.Единственным, что ее нарушало, было тиканье часов на стене, гудение холодильника в углу и тихое посапывание Бадди, лежавшего под столом.Никто не вымолвил ни слова.Никто не торопил Адама продолжить его рассказ.Он продолжит, когда сможет.Когда Адам Коффин заговорил снова, его голос звенел от сдерживаемой печали, порой почти срываясь — казалось, голос принадлежал совершенно другому человеку:— Я все помню до сих пор. Ричи засмеялся от радости — он был такой славный мальчуган, — когда наклонился, чтобы бросить свою монетку в колодец. В этот момент диадема выскользнула из его руки и полетела вниз.Трейс видел, как все сидящие за столом затаили дыхание. Ждали, когда Адам скажет им о том, что они и так уже знали в глубине сердца.Адам сидел не шелохнувшись, словно выточенный из камня.— Ричи потянулся за ней. Но он наклонился слишком сильно. Прежде чем мы с мистером Грантом успели хоть что-то сделать, Ричи упал в колодец. Он ударился головой о камни и лежал на дне, рядом с диадемой, абсолютно недвижимый. Его ноги подогнулись, а вокруг золотисто-рыжих волос расплылось пятно крови.Миссис Данверз первой нарушила тишину. Она достала из кармана своего фартука носовой платочек и промокнула им глаза:— Бедная, бедная миссис Грант.Дав волю слезам, Адам скороговоркой закончил свой рассказ:— Спеша помочь своему сыну, они, конечно же, забыли про диадему. Ричи умер той же ночью от тяжелой травмы головы. Мистер Грант приказал на следующий же день закопать колодец, и сад был закрыт. На следующий год Герберт Грант умер, и Кора осталась одна.— Будь осторожна в своих желаниях… — прошептала Шайлер.Адам выпрямил спину и откашлялся.— Кора никогда не винила в случившемся ни своего мужа, ни кого-либо другого.— Кроме себя, — предположил Трейс.— Я обвинял себя, пока Кора не взяла меня под свое крыло и не дала понять, что я ничем не мог помочь Ричи. Разумеется, я не мог заменить ей сына. Как и Кора не могла заменить мне моих родителей после их кончины. Но спустя годы я думаю, что сложившиеся между нами отношения были чем-то вроде дружбы, мы стали опорой друг другу.— Вы были ей хорошим другом, Адам, — заверил его Трейс. — И я верю, что Кора по-своему, насколько это было возможно, любила вас, как сына.— Спасибо, Трейс, — произнес старик. — Это значит для меня больше, чем вы можете себе представить.— У вас у всех совершенно измученный вид, — заявила Эльвира Данверз, отодвинув свой стул и поднявшись на ноги. — Пора и отдохнуть.— Я порядком подустал, — признался Адам Коффин.Миссис Данверз, как генерал, обращающийся к своим войскам, взяла командование на себя:— Вам незачем возвращаться в «Вязы», мистер Коффин. Для вас приготовлена гостевая комната, в которой вы можете устроиться со всеми удобствами. В примыкающей к ней ванной есть свежие полотенца и уютный шерстяной платок для Муза.— Спасибо, — просто ответил мужчина. Экономка посмотрела на всех троих:— Я разбужу вас к обеду.
Трейс Баллинджер вытянувшись лежал на огромной кровати в своей комнате и смотрел в потолок. Несмотря на четкие указания миссис Данверз, он вовсе не собирался спать.Во-первых, сна не было ни в одном глазу.Во-вторых, ему не давал покоя один вопрос.Как сказать женщине, что ты ее любишь?Трейс сделал глубокий вдох, вытянул руку и рассеянно почесал пса за ухом.— Не думаю, чтобы у тебя были какие-нибудь соображения на этот счет, Бадди.Когда он впервые понял, что любит Шайлер?— Если честно, не в ту дождливую ночь, — сообщил он своему собеседнику — Бадди. — Хотя, надо признаться, ее ножки сразу произвели на меня впечатление.Бадди поднял голову и уставился на своего хозяина.— Знаю-знаю. Красивые ноги здесь не играют большой роли. Но с чего-то же любые отношения должны начаться, — предположил он. — Вот взять, например, наши.Как мужчине признаться женщине в любви?Он может преподнести ей цветы и подарки. Может поцеловать ее, нашептывая на ушко ласковые слова.Может заниматься с ней любовью.Часто. Очень часто. Вложив в это всего себя — тело, сердце и душу.«А может, — со вздохом признался себе Трейс Баллинджер, — просто сказать ей об этом». Глава 32 Она стояла на берегу реки.Вечер был теплым и каким-то успокаивающим. На ясном небе взошла полная луна.— Ты просила меня отпустить призраков с миром, Кора, и я думаю, пришла пора это сделать. — Шайлер помолчала. — Твоих призраков и моих. Сейчас я понимаю, почему ты тогда отослала меня отсюда. Ты была испуганной старой женщиной. Ты боялась, что любого, кого ты осмелишься полюбить, у тебя отнимут. — В голосе Шайлер звучали печаль и понимание. — Возможно, я шла по тому же пути, но ты спасла меня от этого одинокого жребия, и я всегда буду тебе за это благодарна. — Шайлер набрала побольше воздуха в легкие и выдохнула. — Я не буду бояться любить.Шайлер чувствовала, как ветер колышет пряди волос у ее лица, и испытывала ощущение мира и покоя, каких никогда не знала ранее.— Я избавилась от всех привидений, Кора. Можешь быть спокойна. И пусть все они пребудут в мире.С этими словами она достала маленький конверт из кармана куртки.— Ты сказала, что любовь дороже драгоценных камней — любовь твоего сына была тебе дороже всего на свете. И я знаю, что сделать с его последним подарком. Надеюсь, ты одобришь мое решение.Шайлер открыла конверт и стала смотреть, как ветер подхватывает и уносит остатки диадемы, все выше и выше, все дальше и дальше, пока они не исчезли из виду.Она стряхнула с ресниц слезы. Затем повернулась и посмотрела на дом — казалось, он излучал теплый золотистый свет. В ее сердце не было места страху — там царило лишь чувство сопричастности. Шайлер понимала, что, возможно, всего лишь возможно, она наконец обрела свой дом.Теперь оставался только один вопрос. Трейс.Что же ей с ним делать?Шайлер была влюблена в Трейса Баллинджера. Он, вне всяких сомнений, был лучшим из знакомых ей мужчин: и сердцем, и умом, и душой В нем было все, что хотела бы видеть женщина в мужчине.Она услышала свой собственный тихий смех и поняла, что счастливейшие моменты ее жизни, моменты ни с чем не сравнимой радости, величайшей свободы, истинной безмятежности и довольства, настоящей страсти и осуществления ее заветных женских желаний, прошли здесь, в Грантвуде, рядом с Трейсом.Она сохранит их в своем сердце навсегда. Они дадут ей радость, когда ей нужна будет радость. Они утешат ее в те дни, когда она будет скорбеть о том, что могло быть и не сбылось. Они подарят ей воспоминания, которые она будет лелеять, когда почувствует одиночество на длинном жизненном пути. Они будут с ней до последнего удара ее сердца. И в свой последний час она будет думать о Трейсе.
Он знал, что найдет ее на берегу реки.Бадди, конечно же, подбежал к ней первым. Трейс видел, как она нагнулась и обняла пса и затем подняла глаза, ожидая его прихода.В тот момент, когда он подошел к ней, Шайлер стояла, перегнувшись через перила «наблюдательного пункта Люси» и глядя на Гудзон, на темной воде которого луна оставила свой след.— Лунная дорожка.Шайлер обернулась и посмотрела на него:— Что?— Лунная дорожка — это след, который оставляет на воде лунный свет, — пояснил он.— Я об этом не слышала, — призналась она.Следующие слова сорвались с его губ неожиданно для Трейса:— Эта река так вероломна. Говорят, своим течением она может затянуть на дно, прежде чем ты успеешь понять, что находишься в опасности.Шайлер не стала с ним спорить.— Опасность подстерегает нас на каждом шагу.— Да. Всюду опасности. — Трейс почувствовал, что настроен на какой-то странно философский лад, когда продолжил свою речь:— Вся жизнь как река.— Думаю, ты прав.Он сунул руки в карманы джинсов и покачал головой. До сих пор он считал, что его жизнь составляют работа и карьера. В прошлом работа, конечно же, спасла его. Но сейчас он хотел большего — и, черт возьми, он заслужил это. Он заслужил жизнь.Мужчина виноват, если он виноват, и тем более виноват — если не виноват.Шайлер искоса взглянула на него и спросила:— Ты пришел попрощаться?— Попрощаться? — Он нахмурил брови.— Я думала, вы рветесь назад в Нью-Йорк — ты и Бадди.— Нет. — Прошла минута, прежде чем он задал свой вопрос: — Ты скоро уезжаешь?— Уезжаю?— В Париж. — Трейс чувствовал, как все в нем противится этому. Он выпрямился во весь рост и выпалил: — Шайлер, ты не можешь уехать.— Почему?— Потому что я так сказал.— Это не причина, — возразила она, с облегчением рассмеявшись.Он стоял на своем:— Твое место здесь.— Ты так думаешь? — Она развернулась и пошла по дорожке, ведущей к реке.В его голове не было ни единой мысли. Потребовалось несколько минут и несколько шагов вдоль берега, чтобы он смог поднять на нее глаза.— Да.Ответ Шайлер застал его врасплох:— Значит, наши мысли совпадают.— Правда? — Трейс осознал, что его сердце бьется в груди так громко — просто оглушительно, — что она наверняка слышит его стук так же ясно и отчетливо, как он сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27